Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Варей Мари. Страница 13

– Я никогда не обманываю. Когда я что-то говорю, то всегда отвечаю за свои слова.

Он бесстрастно скользит взглядом по моему лицу, и у меня возникает ощущение, что он знает: я, в отличие от него, обманываю и лгу.

Мы молча идем к бару, расположенному прямо напротив «Спейса». Воздух сегодня влажный, люди сидят на террасе за маленькими круглыми столиками, установленными рядом с уличными обогревателями. Коллеги поджидают нас внутри с бутылкой вина, тарелкой сырной нарезки и мясного ассорти, стоящими на скатерти в красно-белую клетку. Как по-французски… Делаю фото, применяю к нему первый попавшийся фильтр и выкладываю в соцсетях, чтобы Анджела на той стороне Атлантики поняла: у меня все прекрасно, я поладила с коллективом. Чтобы она перестала думать, что мне нужна помощь психотерапевта.

– Садись, Алиса, – говорит Кристоф, приглашающе выдвигая табурет.

Узнаю звучащую на фоне песню и прислушиваюсь. В подростковом возрасте я знала ее наизусть. Как там звали эту группу? Не могу вспомнить…

– Алиса?

Возвращаюсь в реальность и понимаю, что Виктуар протягивает мне бокал вина. Отшатываюсь, задевая рукой бокал. Вино проливается на сырную тарелку.

– Прошу прощения… Я не пью, поэтому…

Чувствую на себе любопытные взгляды коллег. Ничего удивительного, учитывая мою странную реакцию.

– Вообще не пьешь? – удивленно спрашивает Виктуар.

Молча качаю головой. Реда и Джереми принимаются вытирать вино бумажными полотенцами. Следует им помочь, но я не могу, потому что, спрятав руки под столом, сжимаю тонкую цепочку браслета, как спасательный круг.

– Я тоже не пью, – мягко говорит Реда. – Заказать тебе стакан воды, Алиса?

– Да, пожалуйста.

Реда уходит, и тема разговора за столиком меняется. Слушаю краем уха. Кладу на хлеб кусочек сыра конте и впиваюсь в него зубами. Вкусно. Я чувствую, как расслабляюсь. В девять вечера Кристоф встает:

– Я оплачу счет. Время сюрприза!

– Я лучше пойду, – говорю, когда он возвращается к столику, – я немного устала и…

– Покинуть корабль? И речи быть не может! Это все равно что поддаться посредственности! Ты должна помочь нам защитить честь «ЭверДрим»!

Кристоф говорит с невиданным пафосом, но глаза его блестят, как у мальчишки на Рождество. Не проходит и четверти часа, как мы оказываемся в крохотном темном полуподвальном помещении, готовые столкнуться с худшим изобретением человечества после атомной бомбы, а именно – с караоке.

– Это паршивая идея, – говорит Виктуар.

– Вместо причитаний лучше сходи за выпивкой! – кричит Кристоф, запрыгивая на скамейку. – Предупреждаю: у меня saturday night fever! Пришло время раскачать эту вечеринку! Джереми, мы первые! Начинаем!

– Мечтай, – бормочет Джереми.

Реда, который сопротивлялся, но не так активно, как Джереми и Виктуар, выхватывает у Кристофа из рук каталог с песнями и восклицает:

– Ну хорошо! Я готов принести себя в жертву!

Жертва, о которой идет речь, дается ему легко. Включается первая песня, звук выкручен на полную катушку. Реда поворачивает бейсболку задом наперед. Я не знаю, куда деться. Конечности словно парализует. О том, чтобы петь, не может быть и речи.

Джереми сидит в углу, что-то печатая на телефоне, а Кристоф с Реда горланят песню Бритни Спирс «Baby One More Time», да еще с таким французским акцентом, что не разобрать ни слова.

– Алиса, ты следующая! – кричит Кристоф, движения которого напоминают брачный танец эпилептической курицы, наглотавшейся амфетамина.

– Нет, я не могу, я очень плохо пою…

Мои слова тонут в царящей вокруг какофонии, и никто не обращает на них внимания. Просто прекрасно. Виктуар, чье презрение к караоке испарилось после того, как она вернулась с выпивкой, включает новую песню и сует микрофон мне в руки.

– Песня «Wonderwall» группы «Оазис»! Только не говори, что не знаешь эту песню!

Сжимаю пальцы вокруг микрофона, после предыдущих исполнителей он горячий и липкий от пота. Звучат первые гитарные аккорды. До чего знакомые… Голова кружится. Такое ощущение, будто я упала лицом в воду. Только не эта песня! На грудь словно давит тяжесть всего мира. Микрофон выскальзывает у меня из рук.

– Мне нехорошо…

Цепляясь за остатки ясности, нахожу в себе силы выбежать из помещения. Задыхаясь, поднимаюсь по лестнице и бросаюсь к двери, которая ведет на улицу. Ледяной воздух действует на меня, как пощечина.

– Вы в порядке? – спрашивает прохожий.

Не отвечая, оседаю на землю. Меня колотит дрожь. По лицу льются слезы, которых я даже не чувствую. Прикосновение к браслету не помогает. Дышать по счету не получается.

– Алиса! Что случилось, Алиса?

Голос Кристофа доносится до меня приглушенно, словно сквозь толщу воды, в которой я тону.

– Я умираю, я… нечем дышать.

Я знаю, что будет дальше: Кристоф мне не поверит. Скажет, что это все у меня в голове, что я не умру. Захочет, чтобы я встала. От осознания того, что меня не понимают, мне становится еще хуже. Воздух словно затвердел, я не могу сделать ни вдоха. Грудь горит изнутри от недостатка кислорода, легкие судорожно сжимаются. Перед глазами плывут черные пятна. Моя последняя мысль: я умру здесь, на этом незнакомом тротуаре в 3623 милях от дома…

* * *

Я находилась в полубессознательном состоянии, пока на меня не надели кислородную маску. Мешок с цементом по-прежнему давил мне на грудь, но каким-то чудом струйка воздуха просочилась в легкие. Я была в машине скорой помощи, Кристоф сидел рядом. В своей желтой толстовке он казался особенно бледным.

Что случилось дальше, вспоминается с трудом – то ли потому, что я была в шоке, то ли потому, что мне дали успокоительное. Не знаю. Меня привезли в больницу и направили к психиатру, который задавал стандартные вопросы. У меня уже были панические атаки? Когда они начались? Как часто случаются? Сильные ли? Принимаю ли я какие-либо лекарства? Не хочу ли пройти курс терапии?

Мои ответы были относительно правдивыми и достаточно реалистичными, чтобы уйти с рецептом. Я положила его в бумажник с большей осторожностью, чем купюру в пятьсот евро, и выбросила в первую же мусорную корзину номер психотерапевта, с которым обещала связаться. Меня отпускают около семи утра. Выхожу в серый больничный коридор, по которому суетливо снуют люди в белых и зеленых халатах, и натыкаюсь на Кристофа. Синие круги под глазами и растрепанные сильнее обычного волосы прекрасно иллюстрируют его тревогу. При виде меня он резко встает:

– Алиса! Ты в порядке?

Я одновременно и тронута, и смущена тем, что Кристоф ждал меня здесь всю ночь.

– Да-да… тебе не следовало оставаться. Я в порядке. Всего лишь небольшая паническая атака. Со мной такое редко.

– О… это хорошо.…

Кажется, Кристоф не знает, что ответить. Он нервно проводит рукой по волосам, взлохмачивая их еще сильнее.

– Есть кто-нибудь… Кто-нибудь, кто может приехать за тобой?

– Я возьму такси.

Кристоф молчит.

– Мне очень жаль, что я доставила столько неудобств, – продолжаю я. – Я буду на работе не позже девяти.

Он колеблется, явно подыскивая слова, и от тревоги у меня пересыхает в горле. Я на испытательном сроке. Вдруг сейчас меня уволят? Кто захочет работать с человеком, который слетает с катушек, заслышав песню «Оазис»?

– Вчера была пятница, – говорит Кристоф. – Сегодня не нужно приходить на работу. Тебе явно требуется отдых. Пойдем, я отвезу тебя домой.

– О, не стоит, правда. Я…

– Это приказ, Алиса, – отрезает он.

В понедельник прихожу на работу ни свет ни заря. Это лишнее, но я ничего не могу с собой поделать, потому что ужасно нервничаю. Это ж надо было устроить истерику на глазах у коллег! Тот единственный раз, когда кризис настиг меня на работе, стоил мне той самой работы. Я всегда строго разделяла личную жизнь и работу и не общалась с коллегами – только с Анджелой, которая сидела за соседним столом…