Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Варей Мари. Страница 39

Родители Эшли вежливо расспрашивали меня о планах на будущее, о подработке на лето, о том, хочу ли я поступить в колледж, о моих увлечениях, о книгах, которые я читала… Мама не интересовалась этими темами, хоть и пыталась поддержать меня в учебе. Беспокоясь о будущем Скарлетт, я решила стать такой же богатой, как Ричард Торнтон. Мне было шестнадцать, когда на одном из пятничных семейных ужинов я спросила, кем он работает. После этого же ужина Оливер (он приехал на выходные) попросил у Эшли мой номер телефона. И хотя я была сосредоточена на своей цели, очаровательная улыбка и остроумие старшего брата Эшли не оставили меня полностью равнодушной.

– Я работаю в сфере слияний и поглощений, – ответил Ричард. – Иными словами, если одна компания хочет купить другую или если компании хотят слиться в одну, то я помогаю им организовать сделку, составить договоры и так далее.

– Значит, так вы разбогатели?

Ричард смеялся.

– Да. А что? Тебе интересно?

– Да.

– Ты хорошо ладишь с цифрами?

– Да, и мне нужно заработать деньги, много денег.

Я молилась, чтобы Ричард не спросил, для чего мне деньги. Во-первых, он бы, скорее всего, счел мой замысел ребяческим. Во-вторых и в самых главных, высказать опасения о том, что Скарлетт потерпит неудачу, было бы предательством. Но Ричард не стал ни о чем спрашивать. Видимо, богатство было для него самоцелью. Во время ужина я засыпала его вопросами, он очень серьезно отвечал, а напоследок сказал:

– Если хочешь, можем поговорить об этом поподробнее. Загляни ко мне после ужина.

С того дня я посвятила всю себя сфере финансов. Ричард стал моим наставником. Он регулярно приглашал меня заглянуть к нему в кабинет, откуда я уходила с головой, набитой финансовыми формулами, и с выпусками «Уолл-стрит джорнэл». Я взяла за правило изучать их от корки до корки. Я почти перестала читать французские романы, но зато больше не переживала: у меня был план Б для Скарлетт.

Тем временем Скарлетт, которая проводила немало времени с секретаршей школьной администрации, куда ее регулярно вызывали за плохое поведение, сдружилась с ней. Так Скарлетт узнала название группы, которая должна была выступать в новогоднем концерте. Она познакомилась с вокалистом, который оказался племянником директора, и убедила его приехать к нам в гараж, на репетицию «Синего Феникса».

Через несколько дней вышеупомянутый племянник позвонил директору и предложил пригласить на разогрев группу перспективных молодых музыкантов, которые согласны довольствоваться скромным гонораром в сто долларов. Директор, который не провел связи между Скарлетт и группой «Синий Феникс», согласился, чтобы рекомендованная его племянником группа сыграла одну песню.

Тогда по школе ходило множество фантастических теорий о том, что произойдет со сменой тысячелетия. Мы ждали катастрофу, конец света, ядерную войну… Родители Дакоты забили весь подвал водой и консервами, которых бы хватило, чтобы прокормить целый полк в течение десяти лет. Декабрь выдался особенно теплым. Песок на пляже еще не покрылся снегом, а пруд, окруженный голыми деревьями (мы проезжали его по дороге в школу), еще не замерз. В середине декабря «Пляжное кафе» было открыто. Я помню это потому, что на день рождения Скарлетт мы ходили туда пить горячий шоколад. Скарлетт ужасно волновалась из-за грядущего концерта. Она не хотела рассказывать мне ни про песню, которую планировала исполнить, ни о наряде, который сама сшила на старой швейной машинке, которую мама любезно одолжила ей в обмен на толику спокойствия. Несколько дней я допоздна слышала, как с кухни доносится ровное постукивание швейной машинки.

– Потом увидишь. Это сюрприз, – с сияющими глазами сказала Скарлетт, сжимая в руках кружку шоколада, про который от волнения совсем забыла.

31 декабря 1999 года выпало на пятницу. Я скрывала страх перед сменой тысячелетия за циничными шутками, а Скарлетт с присущей ей тогда нескромностью видела в происходящем знак: в этот день, на заре третьего тысячелетия, на импровизированной сцене, установленной в спортзале нашей школы, должен был начаться ее путь – совсем как у Христа две тысячи лет и несколько дней назад.

Я до сих пор помню свисавшие с перекладин спортивной стенки гирлянды и натянутую над сценой вывеску «Добро пожаловать в новый 2000 год!». Помню стол с напитками (безалкогольными, разумеется), он был покрыт бумажной скатертью в цветах американского флага, на которой стояли красные пластиковые стаканчики. Несколько лет назад я нашла выцветшую фотографию меня со Скарлетт, которую мама сделала перед тем, как отвезти нас на вечеринку. Я в своем длинном розовом платье была похожа на чиполату. Скарлетт не хотела, чтобы до выступления кто-нибудь видел ее сценический наряд, поэтому оделась в рваные джинсы и укороченную футболку с надписью «Аэросмит». В пупке у нее красовался пирсинг в виде черепа, который она недавно сделала. Мама тогда пришла в бешенство…^[1]

Я помню первый концерт Скарлетт так отчетливо, словно это было вчера. Я говорю «концерт», потому что она всегда называла это именно так, но на самом деле группа исполнила всего одну песню. На Скарлетт был серебристый жакет, надетый прямо поверх лифчика (что закончилось четырехчасовой лекцией по поводу ее непристойного поведения и напряженным разговором с директором, который был далеко не в восторге от того, что его обвели вокруг пальца), суперобтягивающие черные брюки из кожзаменителя, как у Оливии Ньютон-Джон в фильме «Бриолин», и ярко-желтые конверсы. Волосы ее свободно струились по плечам, а веки были накрашены черными, фиолетовыми и серебряными тенями.

Когда Скарлетт вышла на сцену со своим Фениксом и группой из трех долговязых испуганных юнцов, никто, кроме меня, на них даже не взглянул. Они были всего лишь подростками, которым удалось попасть на школьную вечеринку, чтобы сыграть одну песню. С микрофоном в руке Скарлетт производила не больше впечатления, чем какая-нибудь девочка в караоке. Я хотела сказать всем вокруг, чтобы они заткнулись, чтобы позволили ей петь. Я готова была заплатить, чтобы толпа аплодировала. Но те немногие, кто обратил на Скарлетт внимание, освистали ее и потребовали «освободить место для настоящей группы».

Но Скарлетт не смутилась, не испугалась. Она уверенно улыбнулась (потому что была убеждена в том, что находится на своем месте) и ударила по струнам. Она исполняла песню «Wonderwall» группы «Оазис». Атмосфера в зале изменилась. Стоило ее теплому голосу подняться к потолку, как все, включая взрослых, замолчали, чувствуя, как кожа покрывается мурашками. Напряжение нарастало, как в финале Супербоула. Когда песня закончилась, все вокруг закричали, чтобы Скарлетт пела дальше, а она в ответ бросила микрофон и ушла со сцены с высокомерием суперзвезды, не кланяясь и не оборачиваясь на шум толпы. В тот момент я поняла: для Скарлетт музыка – не детская блажь, не мимолетное увлечение, не недосягаемая мечта, а призвание. А еще я поняла, что Скарлетт никогда не согласится на план Б.

* * *

После наступления темноты мы останавливаемся на огороженной бревнами площадке в самом сердце леса. Стоит мне выйти из минивэна, как мои каблуки утопают в рыхлой сырой земле.

– Я не смогу довезти вас до замка. Слишком грязно, – говорит водитель. – Нужное вам здание вон в той стороне.

В бледном свете фар видно уходящую в темноту лесную тропинку, вдоль которой тянутся папоротники. Чувствуя смутное волнение, мы разбираем свои чемоданы.

– Что ты опять выдумал, Крис? – вздыхает Джереми.

– Признаюсь, этого я не ожидал, – говорит Крис. Его энтузиазм бойскаута слегка поутих. – Но раз уж мы здесь, то отступить означало бы смириться с заурядностью. Поэтому вперед!

С низко надвинутым на лицо капюшоном и покрытыми каплями очками Крис решительно ступает на дорожку. Учитывая, в какую сумму нам обошелся этот бизнес-тренинг, я ожидала роскошный спа-центр где-нибудь в Тунисе, а не дикий кемпинг… Нам, промокшим до нитки беднягам, ничего не остается, кроме как последовать за Крисом, тем более что водитель микроавтобуса уже закрыл дверь и укатил, крикнув напоследок: «Я вернусь за вами в пятницу!», что, учитывая обстоятельства, похоже на начало четвертого фильма «Ведьма из Блэр».