Счастливая жизнь для осиротевших носочков - Варей Мари. Страница 62

– Рад тебя видеть, – наконец говорит он.

Всего лишь три коротких слова, произнесенные этим серьезным, спокойным голосом, а я уже таю. Киваю.

– Какой у тебя срок? – осторожно спрашивает Джереми, указывая на мой живот.

Я практически вижу, как мысленно он проводит подсчеты, пытаясь понять, может ли быть отцом, а если нет, то сколько времени мне понадобилось, чтобы найти кого-то другого. Я знаю, что на этот раз не смогу убежать, не дав правдивого объяснения. Поэтому делаю глубокий вдох и начинаю говорить:

– Несколько лет назад я потеряла сестру. Ты должен знать, что с тех пор я сломлена…

Голос у меня дрожит и ломается. Девочки за соседнем столике начинают говорить о волейболе. По набережной, нежно прижавшись друг к другу, проходит пара. Следом за ними идет маленький мальчик, спрашивая: «Когда мы уже придем?» Джереми наклоняется и осторожно накрывает своими руками мои, словно величайшую драгоценность на свете. И я рассказываю ему всю правду, начиная с самого начала.

Пять лет спустя

С террасы «Пляжного кафе» мне видно, как паромы медленно плывут по глубокому синему морю. Слышны крики чаек и плеск волн о причал. Я подношу к губам кружку с горячим шоколадом, делаю глоток и позволяю себе окунуться в воспоминания.

После трех лет работы в крупной промышленной компании Реда добился, чтобы его перевели в Америку. Сейчас он живет в Одессе, которая в глубине штата Техас. Я пыталась объяснить, что Одесса не имеет ничего общего с Нью-Йорком, но Реда и слышать ничего не хотел. Он сменил бейсболку на ковбойскую шляпу и первым же самолетом вылетел в Хьюстон. Как ни странно, он обожает техасцев… Предполагаю, что со времен наших кофе-брейков его английский не сильно улучшился. Виктуар написала программу, которая анализирует социальное поведение и подбирает реакцию, исходя из ситуации и культурных реалий. Программа пользуется бешеной популярностью (особенно у мигрантов, стремящихся перенять местный менталитет), но сама Виктуар никогда не прибегает к ее помощи, поскольку не видит смысла говорить не то, что думает.

Крис и Саранья тоже выпустили свое приложение (у которого уже десятки тысяч скачиваний), однако не заработали на нем ни евро, поскольку решили оставить его бесплатным. «Это еще один способ воссоединить осиротевшие носочки», – объясняет Крис озадаченным журналистам во время своих интервью. Кроме того, Крис продолжает основывать провальные стартапы – теперь с еще большим пылом, потому что стал миллионером благодаря своей книге «Слава неудачам, или Как меня почти одолела посредственность», которая была переведена на девятнадцать языков и продана миллионными тиражами по всему миру. К сожалению, Крис отказывается писать следующую книгу. Надо упомянуть, что он насмерть разругался со своим издателем, который зарубил первоначальное название – «Жизнь мечты осиротевших носочков», – поскольку оно якобы не подходило к содержанию книги. А жаль. Название мне очень нравится.

Два года назад я переоформила паспорт на свое настоящее имя и официально снова стала Скарлетт – к большой радости сотрудницы администрации, следившей за историей моего воскрешения в газетах. Я оставила фамилию матери и отказалась от фамилии отца, поэтому в Америку вернулась как Скарлетт Ривьер, женщина с французским гражданством. Паспортный контроль я проходила, затаив дыхание, и была жутко горда тем, что обманула систему – совсем как тогда, когда подростком всеми мыслимыми и немыслимыми способами пыталась нарушить школьные правила.

Я поехала к маме, чтобы познакомить Фред и Джорджа с бабушкой. Знаю, Алиса бы этого хотела. Как и во времена нашего детства, входная дверь оказалась открыта. Я держала близнецов за руки. Присутствие детей придавало мне храбрости. Было очень страшно. Ничего не изменилось: вековые клены, как и раньше, были покрыты золотистыми листьями, на створчатых окнах по-прежнему висели выцветшие занавески, гамак все так же скрипел… Вот только с тех пор, как избрали Трампа, американский флаг больше не развевался над крыльцом. Я отодвинула москитную сетку и вошла на кухню. Мама работала за компьютером. Она посмотрела на меня, а потом ее взгляд упал на Фредерику, которая в два года уже была точной копией Алисы. Я вижу сестру в каждой ее улыбке. Мама сняла очки, потерла уставшие от работы на компьютере глаза и разрыдалась, когда поняла, что это не сон. Даже сейчас мы с мамой не особо близки, но с годами наши отношения потеплели. Раз в год, осенью, я привожу ей внуков. Она их обожает.

Смотрю в окно «Пляжного кафе» и вижу, как Джереми бежит по пляжу. Фред и Джордж бегут следом. Ветер доносит до меня их радостные крики. Мама сидит на выложенном камнем парапете и с улыбкой наблюдает за ними.

Джереми потребовалось несколько дней, чтобы прийти в себя от шока и свыкнуться с мыслью о моей беременности. Если точнее – два с половиной дня. Самых длинных дня в моей жизни. Потом Джереми возник у меня на пороге и сказал, что должен признать очевидное: он не может без меня, а жизнь, в конце концов, состоит из череды непредвиденных событий. К тому же у него тоже есть дочь, поэтому мы станем просто еще одной смешанной семьей. В итоге именно Джереми поехал со мной в клинику, именно Джереми держал меня за руку в родильной палате, пока я выкрикивала американские ругательства. Именно ему акушерка, не совсем осознавая ситуацию, сунула новорожденных Фред и Джорджа. Джереми тут же забыл, что мы – не их биологические родители. Мы больше никогда не использовали слово «смешанная семья». Мы семья, вот и все.

Мы живем в Восемнадцатом округе, в квартире на мансардном этаже с открытыми деревянными балками и видом на базилику Сакре-Кер.

– Обдираловка, рассчитанная на американских туристов, – заявил Джереми, когда мы впервые приехали посмотреть эту квартиру. Но мы все равно ее взяли. Первые два года с близнецами были ужасно трудными. Первый год мы жили по уши в пеленках и грязном белье, покрытые пятнами от компота и рвоты, изможденные и с кругами под глазами, а второй год пытались выспаться. Наверное, одна бы я не справилась.

Зои полностью приняла своих сводных брата и сестру. Она называет их «неразлучниками» (потому что они всегда вместе), учит всевозможной чепухе и рассказывает про героев «Гарри Поттера», в честь которых они названы. Фред с Джорджем слишком изобретательны, когда дело доходит до fucking good plans. Это утомительно, но довольно забавно. У Зои начинается подростковый возраст, который обещает быть таким же взрывоопасным, как и мой. Я ничего не говорю. Чем больше Зои кричит, тем крепче я ее обнимаю. Я прекрасно знаю, каково это – отчаянно пытаться привлечь внимание матери.

Я часто думаю об Алисе. После ее смерти я лишилась половинки души, осиротела – как носочки, которые Крис хотел соединить. Я поглаживаю браслет и благодарю Алису за величайший подарок, который могла дать мне жизнь: за семью, полную разномастных носочков и любви. Эта любовь заполняет огромную пустоту, оставшуюся у меня в душе после потери сестры. Я благодарю Алису за идеальную семью, которая стала моей Вселенной. Я хочу, чтобы Алиса знала: у меня замечательные дети и, что самое главное, счастливые. Я хочу, чтобы Алиса знала: Зои заботится о Фредерике и Джордже, как она заботилась обо мне, когда мы были маленькими. Я хочу, чтобы Алиса первой узнала: я снова взяла в руки гитару и позавчера в бруклинском кафе увиделась с Гарри, своим бывшим менеджером. Я дала ему флешку с новыми песнями, которых он ждал больше десяти лет. Я хочу, чтобы Алиса знала: я больше не боюсь, я счастлива и если я когда-нибудь снова потеряюсь, то приду сюда – послушать шепот ветра и понаблюдать за паромами, которые везут туристов на остров Блок. Теперь я знаю, что именно здесь всегда буду чувствовать себя как дома – здесь, на террасе «Пляжного кафе» в Наррагансетте, где когда-то пила горячий шоколад со своей старшей сестрой и где на деревянных перилах вырезаны наши имена. И они останутся здесь навсегда.

Гениальные песни, которые начинаются медленно, а потом набирают темп