Не в силах забыть - Томас Шерри. Страница 44

— Брайони, — окликнула сестру Каллиста, появившись у нее за спиной. — Что ты здесь делаешь?

— Ничего. Миссис Берн и миссис Лоренс только что ушли.

— Слава Богу. Терпеть не могу миссис Лоренс. Она вечно болтает о вещах, в которых ничегошеньки не смыслит. Глупая корова.

«Что можно сказать о найдем с Лео браке, если даже такая недалекая женщина, как миссис Лоренс, поняла, что муж со мной несчастен?» — подумала Брайони.

— Нечего здесь стоять, пойдем со мной. — Каллиста направилась обратно в кабинет, маня за собой Брайони. — Пойдем, увидишь, что я нашла.

Находка Каллисты — большая фотография, восемь на десять дюймов, — лежала на столе. Увидев группу, собравшуюся для пикника — запечатленное мгновение прошлого, — Брайони восхищенно замерла. Этот пикник устроили в день ее шестилетия. Она тотчас нашла себя — впереди, в самой середине изображения. Маленькая девочка в нарядном платьице. На фотографии оно вышло каким-то бурым, коричневатым, но Брайони хорошо помнила его цвет, прелестный оттенок зеленого яблока. Рядом сидел Уилл с таким невинным видом, словно никогда и не слышал о мальчиках, бегающих у всех на виду в чем мать родила. Снимок сделали до того, как все веселое сборище погрузилось в два шарабана и поехало на заранее выбранное место для пикника в двух милях от усадьбы, так что памятный инцидент случился позднее. При виде Тодди, стоявшей в заднем ряду, у Брайони больно сжалось сердце: неужели этой юной, грациозной девушке на фотографии оставалось жить всего лишь год?

— Это твоя мама, — тихо проговорила она.

— Да, знаю, — с грустью отозвалась Каллиста. — Я всегда узнаю ее, как будто вижу себя в незнакомой одежде.

Брайони осторожно коснулась пальцем края фотографии.

— Это был один из лучших дней в моей жизни.

— Могу себе представить, — улыбнулась Каллиста. — Смотри-ка, это Лео. — Она указала на детскую фигурку впереди.

Брайони мгновенно узнала Лео, пухлого ребенка справа, одетого в темное платьице — ее шестой день рождения наступил задолго до того, как Лео впервые нарядили в брюки, вернее, в короткие штанишки.

— Господи, какой он маленький.

— Ничего удивительного. Ему здесь всего два года, — рассмеялась Каллиста. — Но он уже тогда не сводил с тебя глаз.

Брайони не рискнула бы сделать подобный вывод. Однако на фотографии Лео, повернув голову, с любопытством рассматривал нарядную девочку рядом с собой, как будто это захватывающее зрелище интересовало его куда больше, чем камера фотографа да и весь остальной мир.

«Какое странное, волнующее чувство пронизывает, когда видишь двух самых дорогих тебе людей вместе, на одном снимке», — подумала Брайони. А вот и она сама, радостная, счастливая, сияющая.

— Можно, я возьму себе фотографию?

— Конечно, — кивнула Каллиста. — Едва увидев этот снимок, я сразу поняла, что его нужно отдать тебе.

Темные воды Ла-Манша неохотно расступались перед тупым носом парома. Над покрытым зыбью морем нависла серая пелена тумана, и призрачная Англия, хорошо видимая с берегов Кале в ясные дни, казалось, не приближалась, а отступала.

Путешествие Лео длилось целую вечность.

Через два дня после отъезда Брайони в Ноушеру в форт Чакдарра прибыл Имран с носильщиками. Тревожные дни осады они пережидали в небольшой деревушке, в трех переходах от крепости.

Добраться до Ноушеры и доставить туда вещи оказалось весьма непросто. Сообщение между Малакандом и Ноушерой прервалось. На пыльной дороге в пятьдесят миль длиной то и дело встречались заторы: мулы, запряженные лошадьми повозки, верблюды, вереницы бредущих людей сбивались в одну густую толпу и вынуждены были часами стоять под палящим солнцем, не имея возможности двинуться дальше или отступить.

В Ноушере царил хаос: все новые и новые войска прибывали с севера и с юга, а вместе с ними — вьючные животные и тяжелая артиллерия. Лео освободился от всех вещей, приобретенных за время путешествия, как от ненужного балласта. Каждому из кули и айя он выделил мула, а купленных в пути лошадей разделил между Имраном, Хамидом и Саиф-Ханом, оставив себе лишь храбрую кобылку, благополучно доставившую его и Брайони в Чакдарру. Эту славную лошадку ожидала счастливая привольная жизнь на английских пастбищах.

Лео пришлось выдержать настоящую битву, чтобы выбраться из Ноушеры с вещами Брайони и Удьяной (кобылка получила имя в честь древнего буддистского царства в долине Сват). Ему пришлось задействовать все имеющиеся в его распоряжении связи и бесстыдно воспользоваться славой героя Чакдарры. В конечном счете уловка сработала. Лео добился своего и, погрузившись в поезд, вконец измученный, проспал всю дорогу до Бобмея.

В сезон юго-западных муссонов пароходы «Пи энд Оу» отправлялись из Бомбея по пятницам. Приехав в Бомбей, Лео обнаружил, что последний пароход отбыл три дня назад, но ему повезло: дополнительный пароход австрийской судоходной компании «Ллойде» отплывал в Триест на следующий день. Пересев в Триесте на поезд, Лео пересек Альпы и из Италии прибыл во Францию, в Париж, где его встретил Мэтью, затем добрался до Кале, а там воспользовался паромом, чтобы переправиться через Ла-Манш и вернуться наконец в Англию.

Где Лео собирался прожить остаток дней.

Временами он испытывал смутную тоску по войне. Ему вспоминался не страх, не чудовищная усталость и не пролитая кровь, но ослепительная ясность, понимание того, что истинно и что ложно. Переплавившись в этом адском тигле, чувства, связывавшие их с Брайони, очистились от всего наносного. Лео открылась великая истина: важна одна лишь любовь, остальное не заслуживает внимания.

Однако яркие, живые воспоминания о Чакдарре постепенно отходили в прошлое, и в душу Лео начали вползать старые страхи и сомнения. Когда утихнет радость встречи после долгой разлуки и притупится новизна ощущений от близости, не изменятся ли и чувства Брайони? Как бы ни был он внимателен и чуток, когда-нибудь он неизбежно совершит промах, вызвав ее гнев. И что тогда? Возможно, их жизнь снова превратится в ад? Быть может, Брайони вспомнит, что однажды Лео предал ее, и пожалеет, что решилась начать все заново? Или же Брайони с самого начала станет держаться с ним настороженно и отчужденно, не допуская подлинной близости? Она окружит себя броней, опасаясь, что, простив его и подпустив ближе, вновь испытает боль, еще более мучительную? И хватит ли у него сил выдержать это вечное недоверие и подозрительность? Страх перед холодной отстраненностью Брайони заставил Лео отвергнуть ее в почтовом бунгало. Боязнь, поддавшись минутному порыву, совершить непоправимую ошибку и превратиться в презренного лакея или, что еще хуже, в жалкого обиженного супруга, вечно расплачивающегося за сделанный однажды ложный шаг.

Лео взглянул на свадебную фотографию, которую держал в руке. Прежде ему казалось, что Брайони на снимке похожа на застывшую деревянную куклу. Но нет, она казалась испуганной, с глазами тоскливыми, как январские дожди. Можно ли забыть обиду, что так долго жила в сердце? Сумеет ли Брайони полюбить его вновь?

Услышав шаги брата, он положил фотографию обратно в карман.

— Туман рассеивается, — заметил Мэтью. — Скоро мы увидим Дувр.

Они стояли на палубе плечом к плечу. Туман таял, сияло солнце, и даже темные унылые воды Ла-Манша блестели золотом в утренних лучах.

Когда впереди показались белые утесы Дувра, Лео принял решение. Это не было озарением свыше, он просто сделал свой выбор.

Доверие должно быть взаимным. Как он может требовать доверия от Брайони, если сам ей не доверяет? Нет, он должен верить в нее, в ее любовь, в ее благородство, в доброту и силу духа.

А когда придет время, он найдет силы и в себе самом.

Глава 18

Неподвижное тело отца Брайони два дня лежало в гостиной городского дома Аскуитов. На третий день черный катафалк, огромный, словно железнодорожный вагон, остановился перед крыльцом, чтобы везти усопшего к месту погребения.

Женщин часто отговаривают от участия в похоронах из страха, что, охваченные горем, они могут устроить сцену, разразиться слезами или даже упасть в обморок от избытка чувств. Но Брайони с Каллистой решили поехать на кладбище, чтобы проводить отца в последний путь на этой земле.