Ночь для двоих - Томас Шерри. Страница 22

— Если ты хочешь с ним познакомиться, одевайся и спускайся вниз.

— Куда… куда мы едем?

— В Лондон. Леди Кингсли сказала, что поможет получить специальное разрешение от лондонского епископа.

— Твой дядя знает?

— Нет.

Тетя Рейчел задрожала.

— А что будет, когда он узнает?

Элиссанда нежно обняла тетю.

— Мой жених — маркиз. После свадьбы дядя не сможет причинить мне вред. Ты едешь со мной и больше никогда его не увидишь. Лорд Вир нас защитит.

Тетя Рейчел задрожала еще сильнее.

— Ты уверена, Элли?

— Да. — Она была ужасной лгуньей. Ни в чем она не была уверена. Но, тем не менее, ответила не колеблясь: — Мы можем полностью доверять лорду Виру. Он лучший из людей.

Элиссанда не знала, сумела ли она убедить тетю Рейчел побороть свои страхи. Но та стала достаточно уступчивой и легко позволила надеть на нее красивое бледно-зеленое платье, украшенное белым шифоном.

К сожалению, хорошая одежда лишь подчеркнула серый цвет ее лица и необычайную худобу. Создавалось впечатление, что она упорно стремилась превратиться в невидимку и уже была близка к достижению этой цели. Но, по крайней мере, она выглядела презентабельно. Ради тети Элиссанда понадеялась, что лорд Вир с утра не будет слишком грозным.

Тетя Рейчел с энтузиазмом отправилась на встречу со своим будущим родственником и, тщательно оглядев его, не могла не признать, что он выглядит весьма впечатляющим.

Лорд Вир был облачен в красивый костюм — все пуговицы застегнуты правильно, на панталонах нет ни единого пятна, галстук не перекручен. Он почти ничего не говорил. Элиссанда не сомневалась, что его молчание вызвано чудовищностью сложившейся ситуации. Он, послушный долгу, выразил тете Рейчел свое восхищение тем, что очаровательная мисс Эджертон отдала ему свое сердце и руку.

Когда взяла этой рукой любимого за глотку.

На нее маркиз взглянул лишь однажды. Элиссанда была одета очень скромно — в платье из серого шифона, но тем самым она вовсе не старалась внушить лорду Виру иное представление о своем моральном облике. Ей только теперь пришло в голову, что вполне можно было предстать перед ним не полностью обнаженной. Достаточно было, чтобы ее застали с ним, одетой только в нижнее белье.

А так он уже видел ее всю.

Она с трудом сглотнула, опустила глаза и была счастлива, когда леди Кингсли велела всем садиться в экипажи.

Вир принял меры, чтобы его и Фредди поместили в отдельное купе поезда, подальше от женщин. Всю дорогу он спал, а Фредди, сидя рядом, делал наброски. По прибытии в Лондон леди Кингсли предупредила, чтобы он не уходил далеко от дома, и она сообщит ему о месте и времени предстоящего бракосочетания.

Женщины занялись предсвадебными хлопотами, а Вир, отклонив предложение Фредди составить ему компанию, ушел из дома и отправил записку лорду Холбруку с просьбой о встрече в той же конспиративной квартире, где они виделись в последний раз.

Бордель — так они прозвали эту квартиру — всегда забавлял Вира кричащими красками и неуклюжими, но искренними претензиями на элегантность. Однако сегодня фальшивая тигровая шкура на полу и ярко-красные абажуры невероятно раздражали.

Холбрук прибыл очень быстро. Вир бросил ему зашифрованное досье:

— Из сейфа Дугласа. Бумаги ваши на один день.

— Спасибо, милорд, отличная работа, как всегда, — сказал Холбрук. — Я быстро скопирую все это.

Он передал Виру бокал «Пуар Вильямс» — фруктового виски, которому неизменно отдавал предпочтение.

— Насколько я понимаю, теперь должны последовать поздравления?

Вир воздержался от упоминания о том, что поздравления с предстоящим бракосочетанием от Холбрука вряд ли уместны, потому что покойная леди Холбрук однажды пырнула обожаемого супруга ножом.

— Спасибо, сэр.

— Что произошло?

Вир закурил, сделал большой глоток виски и пожал плечами.

— Не самый достойный момент в доселе безупречной карьере, — лениво проговорил Холбрук.

Маркиз молча стряхнул пепел с сигареты.

Холбрук лениво перебирал пальцами край кружевной салфетки.

— И вы, конечно, не могли найти никого, кроме племянницы подозреваемого.

— Моей притягательности не может противостоять никто. — Вир залпом осушил бокал, — Ну ладно, хватит болтать. Существует какая-то родственница, у которой Дуглас некоторое время жил в Лондоне. Вы знаете, кто это?

— Скорее, эта родственница существовала. Некая миссис Джон Уоттс, жила на Джекобс-айленд, Лондон-стрит. Но она давно умерла.

— Спасибо. — Вир встал. — Я доведу это дело до конца.

— Вы уверены, сэр? В день свадьбы?

Чем еще он мог заняться в этот день? Устроить кутеж с проститутками? Напиться до беспамятства? Подсесть на опиум?

— Конечно, — мягко ответил он. — Я нашел наилучший способ насладиться этим днем. И всем, что ему сопутствует.

— Не могу поверить, Пенни женится! — фыркнула Анжелика Карлайл, старая подруга Фредди.

Она и Фредди пили кофе — ее новая континентальная привычка — в гостиной городского дома, некогда принадлежавшего ее матери.

Фредди был здесь своим человеком и нередко захаживал даже по воскресеньям — в день, который полагалось посвящать только семье и самым близким друзьям. Анжелика уже говорила об изменениях, которые она намеревалась внести в интерьер дома. Но пока она все еще обустраивалась, вернувшись в Англию всего месяц назад. И дом оставался в прежнем виде. Знакомое окружение — уютно поблекшие обои с изображениям увитых плющом роз, старые акварели, с любовью сохраненные прежними обитательницами дома, памятные тарелки, изготовленные к юбилею правления ее величества, имевшему место тридцать пять лет назад, — делало перемены в самой Анжелике еще более удивительными.

Фредди всегда считал подругу привлекательной, скорее эффектной, чем просто хорошенькой, но годы короткого замужества и последующего вдовства ее сильно изменили. Она стала необычайно соблазнительной. Ее глаза, которые, насколько помнилось Фредди, всегда были широко открыты и в них горел тревожный огонек, теперь были полуприкрыты веками и выглядели таинственными. Ее улыбка — обычно она лишь слегка приподнимала уголки губ — теперь обещала безудержную страсть. Создавалось впечатление, что она, хотя и держится благопристойно, под маской приличий таит совсем другие мысли.

И так вышло, что Фредди, к собственному недовольству, впервые в жизни начал думать об Анжелике как о предмете вожделения. Это неслыханно! Он же всегда считал эту девчонку младшей сестренкой — надоедливой, слишком прямолинейной, безжалостной пигалицей, которая говорила ему, что его портной слеп и неумел, что он должен чистить зубы как минимум на три минуты дольше и что если он выпьет больше двух капель шампанского, ему нельзя танцевать вальс ради безопасности окружающих.

Анжелика сделала глоток кофе, еще раз фыркнула и тряхнула головой. Кокетливый завиток волос упал на лицо, придав несколько угловатым чертам ее лица удивительную мягкость. Словно осознав, какое завораживающее воздействие оказал на Фредди этот непослушный завиток, она взяла его двумя пальцами, потянула и отпустила — он тут же снова закрутился, как пружинка.

Она научилась пользоваться даже такими мелочами, чтобы очаровывать мужчину, стала истинной соблазнительницей Евой.

Фредди понял, что уже довольно давно молчит, и поспешно сказал:

— Пенни двадцать девять. Когда-то он должен жениться.

— Конечно, просто меня шокировал скандал. Конечно, фиглярство Пенни не может не раздражать, но, насколько я его знаю, он не позволит себе ввязаться в серьезные неприятности.

— Да, — вздохнул Фредди. — Возможно, это я виноват. Расслабился.

Ему было пятнадцать, когда с Пенни произошел несчастный случай во время верховой езды. Это была одна из немногих летних недель, которую они провели врозь. Он находился с кузиной своей покойной матери в Биаррице, а Пенни с их родственницей леди Джейн — в Абердиншире.

В течение первых нескольких месяцев после несчастного случая Фредди так переживал, что едва не заболел. Но через некоторое время стало ясно, что хотя Пенни никогда не сможет внятно изложить историю собраний плебса или произнести аргументированную речь в защиту избирательных прав женщин, сиделка ему все же не требовалась. Правда, Фредди считал, что это небольшое утешение и жизнь ужасно несправедлива к его блестящему отважному старшему брату, который всегда защищал его перед их недобрым отцом и который мог сделать блестящую карьеру в парламенте.