Ночь для двоих - Томас Шерри. Страница 3

Он мог оставаться там очень долго, поскольку уже давно привык здороваться и прощаться, пребывая в грезах, если бы не заметил брата, приветливо махавшему ему рукой.

Это вернуло Вира к реальности.

Он выпрыгнул из экипажа, споткнулся о трость и едва не упал. Фредди поддержал его:

— Осторожнее, Пенни.

Вир стал виконтом Белгрейвом с момента рождения, а маркизом — в возрасте шестнадцати дет — после смерти отца. Если не считать покойной матери, нескольких старых друзей и Фредди, никто и никогда не обращался к нему так. Пенни — уменьшительное от Спенсер. Это имя он получил при рождении.

Маркиз крепко обнял Фредди.

— Что ты здесь делаешь, старина?

Вир никогда не считал свою жизнь опасной. Его расследования обычно обходились без применения оружия, и лучшей защитой от подозрений был его «имидж». Но он не желал втягивать в свои дела Фредди.

Брат был единственным правильным «моментом» в жизни Вира. Беспокойный мальчишка, о котором маркиз некогда постоянно тревожился, превратился в умного молодого человека. Ему было двадцать восемь лет, и он был лучшим человеком среди многочисленных знакомых маркиза.

Лучшим человеком среди чьих угодно знакомых, с абсурдной гордостью подумал маркиз.

За две недели в деревне бледное лицо Фредди покрылось легким загаром, а его светлые кудри выгорели на солнце. Он подобрал трость, которую уронил Вир, и поправил его съехавший набок галстук.

— Кингсли спросил, не хочу ли я навестить его тетушку, и я согласился, узнав, что ты тоже приглашен.

— Я не знал, что Кингсли был у Ренуортов.

— А я не был у Ренуортов. Я уехал от них в прошлый четверг и отправился к Бичампам.

Там ему и следовало остаться. Здесь может быть опасно. Во всяком случае, Вир предпочел бы, чтобы Фредди не приезжал.

Мне казалось, тебе нравится у Ренуортов. Почему ты на этот раз уехал так быстро?

— Ну не знаю. — Фредди развернул рукав маркиза — тот нередко заворачивал рукава на неодинаковую длину. — У меня появилась охота к перемене мест...

Неожиданно сельскую тишину разорвал истошный женский крик.

— Боже правый, что это? — воскликнул Вир с вполне правдоподобным удивлением в голосе.

В ответ раздались новые вопли. Из дома, вереща во всю мощь своих легких, вылетела мисс Кингсли, племянница леди Кингсли, и на полной скорости понеслась прямо на Вира. Все же у него был своеобразный талант — вечно оказываться у всех на пути.

Вир поймал девицу.

— Что случилось, мисс Кингсли?

Мисс Кингсли попыталась вырваться. Она на минуту замолчала, но оказалось, лишь для того, чтобы перевести дух. Сделав глубокий вдох, она издала воистину демонический рев — ничего подобного Виру еще не приходилось слышать.

— Шлепни ее, — попросил он Фредди, — или дай пощечину.

Фредди казался ошеломленным.

— Я не могу бить женщину.

Тогда это сделал Вир. Мисс Кингсли немедленно перестала визжать. Тяжело дыша и часто моргая, она уставилась на Вира, впрочем, судя по всему, не видела его.

— Мисс Кингсли, с вами все в порядке? — осведомился Фредди.

— Я... не знаю... Господи, там же крысы! Крысы! — И она бурно разрыдалась.

— Придержи ее, — сказал Вир и передал рыдающую девицу в более сострадательные руки брата.

Вбежав в дом, маркиз резко остановился, словно налетев на невидимое препятствие. Он сказал Холбруку, что понадобится дюжина или две крыс. Но здесь их были сотни. Они ручьями текли вдоль стен и по коридорам, бегали по перилам лестницы и лазили по занавескам. На глазах у Вира они сбросили на пол фарфоровую вазу, которая с грохотом разбилась. Зрелище было одновременно отвратительное и завораживающее.

— Прочь с дороги!

Кингсли, племянник леди Кингсли, сбежал по лестнице с ружьем в руке. В тот самый момент, когда он шел через центральную часть зала, с массивной люстры свалился небольшой крысенок.

— Кингсли, сверху! — крикнул Вир.

Было слишком поздно. Крыса приземлилась на голову Кингсли. Тот завизжал. Вир бросился на пол — и вовремя. Ружье Кингсли выстрелило.

— Она у меня под сюртуком! — завопил Кингсли.

— Я не подойду к тебе близко, пока ты не положишь ружье. И не бросай его! Оно снова может выстрелить.

— Ой! — Ружье Кингсли с глухим стуком упало на пол. — Помоги мне!

Он дергался всем телом, словно безумная марионетка. Вир подбежал и сдернул сюртук Кингсли.

— Она забралась под жилет! — Дурным голосом заорал Кингсли. — Всемогущий Господь, не дай ей залезть ко мне в штаны!

Вир распахнул на Кингсли жилет. Там под подтяжкой и обнаружился маленький вредитель. Маркиз ухватил его за хвост и отбросил в сторону раньше, чем зловредный грызун сумел изловчиться и укусить его.

Кингсли, оставшийся в одной рубашке, с чемпионской скоростью выскочил из дома. Вир только головой покачал. Из комнаты, расположенной по левую сторону холла, доносились крики. Вир поспешил туда, распахнул дверь и был вынужден тут же повиснуть на этой самой двери, чтобы не быть сбитым с ног стремительным потоком крыс.

Леди Кингсли, еще три молодых леди, два джентльмена и один лакей стояли на разных возвышениях над морем крыс. Две из трех юных дам визжали как резаные. Им вторил — ничуть не тише — мистер Конрад. Леди Кингсли, стоя на пианино, пюпитром сбивала крыс, которые осмеливались покуситься на ее островок безопасности. Лакей мужественно защищал дам с кочергой в руках.

Когда крысы, по крайней мере, их значительная часть, схлынули из гостиной, Вир помог осажденным гостям леди Кингсли спуститься на пол. Мисс Бичамп дрожала так сильно, что на улицу ее пришлось выносить.

Леди Кингсли стояла, держась рукой за стену.

— С вами все в порядке, мадам?

— Не думаю, что мне потребуется много усилий, чтобы выглядеть потрясенной, когда я отправлюсь к мисс Эджертон, — хриплым шепотом сказала она. — А Холбрук может считать себя покойником.

— «В самой высокой точке плато находится небольшая часовня Санта Марии дель Соккорсо, где так называемый отшельник ведет книгу посетителей и продает вино. Оттуда открывается впечатляющий вид: обрывы совершенно вертикальны, а береговая линия во всех направлениях удивительно красива...»

Элиссанда ясно видела остров Капри, поднимающийся из глубин Средиземного моря, себя, гуляющую по скалам с развевающимися на ветру волосами и с букетиком диких гвоздик в руке. Не слышно ничего, кроме шума моря и крика чаек, не видно никого, кроме рыбаков, которые чинят сети далеко внизу, и нет никаких чувств, кроме ясного и безмятежного ощущения абсолютной, ничем не ограниченной свободы.

Она едва успела поймать тетю, чуть не свалившуюся с сиденья в уборной.

Прошло уже более сорока восьми часов, с тех пор как тетя Рейчел последний раз справляла большую нужду. Таковы неизбежные последствия существования инвалида. Элиссанда уговорила тетю посидеть в уборной четверть часа после обеда, пока сама читала ей путеводитель по Северной Италии, чтобы помочь скоротать время. Но или она слишком невыразительно читала, или всему виной был опий, от которого тетю невозможно было отучить, но тетя Рейчел очень быстро заснула, так и не сумев очистить свой кишечник.

Элиссанда с трудом выволокла ее из уборной. Тетя Рейчел весила не больше чем вязанка хвороста и обладала примерно такой же подвижностью и координацией.

Дядя Эдмунд тратил много усилий на то, чтобы выяснить, что больше всего неприятно зависимым от него людям, и обеспечивал их этим сполна. Все вещи тети Рейчел пахли гвоздикой по единственной причине — она ненавидела этот запах.

Точнее, ненавидела раньше. Последние годы она постоянно находилась в полузабытьи под воздействием опия и ничего не замечала, если, конечно, ей вовремя давали очередную дозу микстуры. Но Элиссанде было не все равно, и она принесла из своей комнаты ночную рубашку без запаха.

Она аккуратно уложила дремлющую тетю в постель, вымыла руки и переодела ее в чистую рубашку. Элиссанда внимательно следила за тем, чтобы тетя Рейчел спала сначала на одном боку, потом на другом: у тех, кто проводит почти все время в постели, легко появляются пролежни.