Ночь для двоих - Томас Шерри. Страница 62

И Вир оказался в объятиях брата.

— Пенни, ты даже не представляешь, как мне тебя не хватало.

Теперь слезы катились и по щекам Вира тоже. Радость Фредди, собственный стыд, сожаление о времени, которое они потеряли.

Он отстранился.

Фредди не заметил терзаний брата.

— Мы должны немедленно всем рассказать. Жаль, что сезон уже закончился. Зато в следующем году общество испытает настоящий шок. А пока мы можем сходить в свои клубы и сделать соответствующие объявления. Ты же сегодня не уедешь, правда? Анжелика сейчас в Дербишире. Она поехала навестить кузин. Но завтра вернется. Она будет счастлива. — Он так торопился, что глотал окончания слов. — Позволь мне позвонить миссис Чарлз. Думаю, у меня найдется бутылочка или две шампанского. Мы должны отпраздновать. Как следует отпраздновать.

Фредди потянулся к звонку, но Вир перехватил его руку. Однако то, что он собирался сказать, застряло в горле намертво. Он готовился увидеть гнев Фредди, а не эту искреннюю безграничную радость. Продолжить говорить — значило уничтожить радость, которая окрасила лицо Фредди румянцем и огоньками блестела в глазах.

Но у Вира не было иного выхода. Позволить себе остановиться на этом — значит заменить одну большую ложь, которая стояла между ними, другой. А лжи и без того слишком много.

Он сделал шаг назад и стиснул кулаки.

— Ты меня не понял, Фредди. Я не выздоровел. Потому что ничем не болел. Не было у меня никакого сотрясения мозга. Это был мой сознательный выбор. Я играл идиота.

Фредди недоуменно воззрился на брата:

— О чем ты говоришь? Доктор поставил тебе диагноз. Я сам разговаривал с Нидхамом. Он сказал, что у тебя черепно-мозговая травма, изменившая личность.

— Спроси меня еще раз об избирательных правах женщин.

Лихорадочный румянец начал исчезать с лица Фредди.

— Ты... ты поддерживаешь избирательные права женщин, Пенни?

По какой-то причине Виру не сразу удалось вернуться в образ, словно он был актером, уже покинувшим сцену, снявшим костюм и смывшим грим. Потом актер уснул, но его неожиданно разбудили среди ночи и потребовали повторить репризу.

Маркиз представил себе, как надевает на лицо маску.

— Избирательные права женщин? Зачем они им нужны? Каждая женщина проголосует так, как ей скажет муж, и в конечном итоге в нашем парламенте окажутся те же идиоты. Вот если бы собаки могли голосовать, тогда что-то могло бы измениться. Они умны, преданы короне и определенно должны участвовать в управлении страной.

Фредди открыл рот. Он явно был в смятении. Но постепенно выражение его лица помрачнело. Теперь он был в ярости.

— Значит, все эти годы ты только играл?

Вир сглотнул и отвел глаза:

— Боюсь, что да.

Фредди несколько минут вглядывался в лицо брата, а его кулаки постепенно сжимались. Но вот он размахнулся, и его кулак врезался в солнечное сплетение брата. Вир отступил на шаг. Последовал еще один удар, потом еще один, еще один. В конце концов, Вир оказался прижатым спиной к стене.

Он понятия не имел, что Фредди способен на насилие.

— Ты ублюдок! — выкрикивал Фредди. — Свинья! Мошенник!

Он понятия не имел и о том, что Фредди умеет ругаться.

Только окончательно запыхавшись, Фредди остановился.

— Мне очень жаль, Фредди, — вздохнул Вир, не рискуя встретиться с братом глазами. Он упорно смотрел на стол за его спиной. — Мне действительно жаль.

— Тебе жаль? Я рыдал, словно чертов фонтан, всякий раз, когда думал о тебе. Об этом ты думал? Ты когда-нибудь думал о людях, которые тебя любят?

Его слова впивались в сердце Вира осколками стекла. Он старался проводить как можно больше времени вдали от Фредди, особенно в первые месяцы после несчастного случая. Но у него никогда не было сомнений в том, что в начале каждой новой встречи Фредди был полон надежды, которая очень быстро сменялась отчаянием.

Теперь пришла пора подведения итогов. Фредди увидел истинное лицо брата.

— Я никогда и никому не позволял называть тебя идиотом! — выкрикнул Фредди. — Недавно мы едва не схлестнулись из-за этого с Уэссексом. Но ты самый настоящий чертов идиот.

Это правда. Видит Бог, это так и есть. Чертов идиот и эгоистичный ублюдок.

— Это было все равно, что ты умер, понимаешь? Человек, которым ты был, исчез. А мне даже не с кем было поговорить о переполнявшем меня горе, кроме леди Джейн и Анжелики. Все остальные в один голос твердили, что ты жив, и уже за это я должен благодарить Бога. Я так и делал, а потом смотрел на незнакомца, у которого было твое лицо и твой голос, и места себе не находил от отчаяния.

Слезы снова потекли по щекам Вира.

— Извини. У меня была навязчивая идея относительно убийства мамы и вины нашего отца, и я был в ярости, потому что ты ничего мне не сказал.

Фредди стиснул руку брата.

— Как ты узнал?

— Я слышал, как отец на смертном одре шантажировал священника, чтобы тот отпустил ему грех убийства.

Выражение лица Фредди изменилось. Он отошел от брата, налил себе полный бокал коньяка и одним глотком опустошил половину.

— А я думал, что тебе сказала леди Джейн или Анжелика.

— Анжелика тоже знала?

— Я бы поделился только с Анжеликой, но она уезжала с семьей на лето. — Фредди запустил пятерню в волосы. — Но я не понимаю, какая связь между тем, что ты узнал о случившемся с мамой, и твоими последующими действиями.

— Я стал следственным агентом короны, как и леди Джейн в свое время. Мне казалось, что так я смогу жить в мире с собой. А идиотизм был идеальным прикрытием. Ведь меня никто не воспринимал всерьез.

Фредди поднял голову:

— Боже! Значит, когда ты увидел, как мистер Хадсон дает леди Хейслей хлорал, это было не случайно?

— Конечно, нет.

— А мистер Дуглас? Ты и его дело расследовал?

— Да.

Фредди допил коньяк.

— Ты мог сказать мне. Я бы унес твою тайну с собой в могилу. И я бы так гордился тобой.

— Мог. Но я злился на тебя за то, что ты ничего не сказал мне об убийстве. Ты лишил меня шанса покарать отца. — Вир почувствовал раздражение на собственную инфантильность и узость взглядов. Злость и одержимость стали для него единственной приемлемой реакцией на правду. — Я злился много недель, может быть, месяцев. Когда же я, в конце концов, успокоился, ты уже смирился с моим новым образом.

Злость, судя по всему, уже покинула Фредди. Он медленно покачал головой:

— Я так и не смог окончательно смириться с твоим новым образом. Жаль, что ты не пришел ко мне. Я бы сказал тебе, что отца карать нет никакой необходимости. Он и так находился в аду. Слышал бы ты его той ночью. Он спрятался под покрывалом и три часа молил о прощении. Мне даже пришлось сесть, потому что я устал так долго стоять.

— Но он никогда не выказывал никаких угрызений совести.

— Это была его трагедия. Он накапливал страх, постоянно жил в нем, не понимая, что может и должен раскаяться. То, что он заговорил об этом со священником, наглядно показывает: он был в ужасе перед вечным проклятием. Мне даже жаль его.

Вир оперся рукой о боковую поверхность книжного шкафа.

— Ты знал, что я завидовал тебе, Фредди? Ты сумел пережить все и двигаться дальше, а я остался на месте. Я всегда гордился своим острым умом, но все мои таланты были пустыми. Как мне не хватало твоей житейской мудрости!

Фредди вздохнул. Когда он снова взглянул на брата, в его глазах была глубочайшая симпатия. Виру пришлось отвести глаза. Он не заслуживал этой симпатии.

— Как ты жил все эти годы, Пенни?

Виру уже в который раз пришлось прятать слезы.

— Нормально... и ужасно.

Фредди собрался что-то сказать, но неожиданно передумал.

— Боже, а леди Вир знает?

— Да, она знает.

— И все еще любит тебя?

От искренней тревоги в голосе Фредди у Вира сжалось горло. Он не заслужил этой тревоги тоже.

— Я могу только надеяться.

— А я думаю, что она любит тебя, — сказал Фредди, и его глаза снова засияли. В них была серьезность, которую Вир так любил в брате.