Дитя любви - Дрейк Анджела. Страница 29

Но, Боже милосердный, как ему убедить Тэру?

Алессандра следила за высокой фигурой, спускавшейся по ступеням винодельни. Затем она встала и пошла навстречу, чувствуя огромную любовь к отцу. Раньше эта любовь руководила всеми ее поступками, но теперь все пересилило чувство к Рафаэлю. Оно было неизмеримо глубже, распространялось на все живое, рождало новые порывы и усиливало прежние.

Сол взял ее за руку.

— Можешь успокоиться. До драки не дошло. Он не лежит на полу винодельни, истекая кровью, словно разбитая бутылка с вином.

— Да ну тебя! — недовольно проворчала Алессандра.

— Я не представлял себе, что все случится так быстро, — задумчиво сказал отец.

— Мы должны быть вместе.

— Да. — Он замялся. — Когда ты скажешь маме?

— Попозже. Сначала провожу тебя.

— Хорошо.

Она сжала руку отца.

— Папа, все будет хорошо. Правда. Не надо беспокоиться. Я очень, очень счастлива.

— Угу.

— Папа, не надо так! Я знаю, ты смотришь на меня как на ссыльную, навеки похороненную в испанской деревне. Но пойми, я уже начинаю любить Испанию, потому что это родина человека, без которого я не могу жить.

Сол улыбнулся. Ни за что на свете он не позволит своей единственной дочери догадаться, какую глубокую рану нанесли ему эти слова.

Алессандра продолжала настаивать:

— Скажи, что тебе он тоже нравится. Пожалуйста, скажи, что ты доволен.

Он засмеялся.

— Ты всегда знала, как добиться своего! С детства обводила меня вокруг своего маленького пальчика!

— Глупости! Ну, говори скорей!

— Я желаю тебе всего счастья, какого ты сама себе пожелаешь. Говорю честно: Рафаэль — достойный супруг. Даже для тебя. — Сол обнял дочь за плечи, крепко прижал к себе и приказал мышцам передать дочери только радость, а никак не те горькие чувства, которые грызли его изнутри.

Он вежливо попрощался с семьей Савентосов. Алессандра пошла проводить его до машины и поцеловала на прощание.

— Итак, опять в путь вокруг земного шара! — сказала она, сдерживая слезы.

— До свидания, моя дорогая. — Он включил двигатель. — Ах да… Вот что я скажу тебе напоследок, — промолвил отец, глядя на дом Савентосов. — Если когда-нибудь в этом доме ты почувствуешь необходимость быть осторожной и начнешь оглядываться через плечо, мой тебе совет: смотри не на мать, а на сестру.

ГЛАВА 13

Позже, возвращаясь с конюшни, Алессандра услышала донесшийся из дома истерический крик. То был мощный вопль ярости и злобы, как будто примадонна сошла с ума прямо на оперной сцене.

Алессандра тут же поняла, что случилось: Рафаэль посвятил Изабеллу в свои матримониальные планы. Естественно, они не пришлись матери по вкусу.

Она ощутила укол тревоги. Ее предупреждали, что в этом доме возможно все, но разразившаяся истерика казалась пугающе серьезной. Даже чересчур.

Сидя на террасе в лучах послеобеденного солнца, Алессандра ожидала появления Рафаэля. Что он чувствует после яростного наскока матери? Стоит ли он, склонив голову, гордый и спокойный, дожидаясь, когда крики матери закончатся? Или возражает ей ледяным тоном, которым разговаривает, когда бывает недоволен? Впрочем, как бы ни вел себя Рафаэль, он, безусловно, лучше всех знает способ сладить со своей истеричной родительницей.

И все же тревога росла. Она угнетала ее, проникая во все уголки сознания.

Наконец все успокоилось. Рафаэль появился в дверях дома, мрачный как туча, подошел к Алессандре, сел рядом и тяжело вздохнул. Она взяла его за руку и стала ждать.

— Боюсь, мать рассердилась, — наконец сказал Савентос.

Алессандра выгнула брови.

— Я уже догадалась. — Она сжала его пальцы. — Ох, Рафаэль…

— Это пройдет, — ответил он. — Просто она слишком испанка и сердится так, как принято в Испании.

Что она имеет против меня? — недоумевала Алессандра. В ней вспыхнула искра гнева, но сразу погасла.

— Наверное, быть испанкой, то есть радоваться и злиться открыто, лучше, чем загонять свои чувства вглубь, как принято у нас, англичан, — сказала она, поднимая голову и стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно и разумно.

— А как это делают англичане? — глухо спросил Рафаэль.

— Если это удается, мы делаем вид, что все в порядке. Это для нас самое главное, понимаешь? У нас существует абсолютный запрет на публичную демонстрацию чувств. Мы прячем их за стеной безукоризненной вежливости. Я думаю, в глубине души мы боимся собственных чувств, стыдимся допустить, что они у нас есть… — Она подняла глаза. — Довольно глупо, не правда ли? Холодность и спокойствие создают видимость безопасности, но, когда пробка вылетает из бутылки, ситуация становится намного опаснее… — На губах Алессандры заиграла легкая ироническая улыбка.

— О, моя дорогая, какие чудесные слова! — страстно воскликнул Рафаэль. — Как я люблю тебя! С каждым часом все больше и больше! — Затем он снова вздохнул. Казалось, ему никак не удается взять себя в руки. — Да, мать способна открыто демонстрировать свои чувства и даже кричать о них, но это не значит, что она быстро успокоится и все станет хорошо.

— Но разве после бури не всегда наступает штиль? — Алессандра не желала вместе с ним погружаться в тихое отчаяние. — Это закон природы, действующий с сотворения мира. Вспомни тему из «Пасторальной симфонии» Бетховена! Встает солнце, рассеиваются облака, раскаты грома становятся все тише, и гроза уходит…

Ответом ей был горестный вздох.

— Что не нравится твоей матери? — мягко спросила она.

— Я думаю, она не может перенести сам факт, что ее сын в конце концов решил жениться. Понимаешь, она безраздельно владела мной тридцать два года. Все это время она была главной женщиной в моей жизни. А сейчас ей придется сойти с пьедестала.

Алессандра засмеялась.

— Перестань шутить, Рафаэль! Это похоже на страницу из учебника истории восемнадцатого века!

На мгновение его глаза вспыхнули, тон стал более резким.

— Я уже говорил тебе, что в провинциальной Испании еще живы традиции давно прошедших времен. Они существуют везде — и на равнинах, и в горах.

— Но это же призраки! — решительно воскликнула девушка.

— Призраки не оставляют следов.

— Дорогой! — Она смотрела на него во все глаза, не в силах принять эти слова всерьез.

— Не стоит относиться к этому легко, Сандра, — предупредил Рафаэль. — Боюсь, нас ждут тяжелые времена. — Он помолчал. — Наверное, скоро ты пожалеешь о своем согласии.

— Никогда! — Она повернулась к жениху, злясь на самое, себя. — Скорее ты сам пожалеешь о своем предложении! Как ты мог подумать, что я откажусь от тебя только потому, что не все сразу пойдет гладко? Как ты мог подумать такое после того, что мы сказали этой ночью, после того, что мы чувствовали, касаясь друг друга? Ты был должен — нет, обязан — понять, когда обнимал меня, что я принадлежу тебе навсегда!

— Сандра, дорогая! Я знаю: стоит тебе покинуть меня, как мое сердце истечет кровью. Но я возненавижу себя, если ты окажешься в клетке…

— Что?

— О! — Он прикрыл глаза рукой. — Я не знаю, как сказать… Неужели ты не видишь, что происходит? Мы уже начали ссориться с тобой.

— Нет!

— Да. Пусть немного. Моя дорогая, мне невыносима мысль о том, что я подвергаю тебя тяжелому испытанию. Нужно очень хотеть быть со мной, чтобы вынести то, что тебе предстоит…

Алессандра пристально посмотрела на него.

— Да, я действительно этого хочу. — Голос девушки дрожал от переполнявших ее чувств.

Она поднялась, села к Рафаэлю на колени и с силой прижалась к его губам, не обращая никакого внимания на то, что за ними могут следить из окон дома. Рафаэль вздрогнул так, словно его пронзил электрический ток.

Время остановилось, но внезапно идиллию нарушил Фердинанд. Он бежал к ним, что-то крича и взволнованно жестикулируя.

Алессандра с достоинством поднялась, подумав, что, когда она станет хозяйкой поместья, ей понадобится весь запас английского хладнокровия, по крайней мере на людях.