Бронепароходы - Иванов Алексей. Страница 21

– Ежели братва узнает, как лихо мы реки на конной тяге бороздим, то затравит насмерть, – натужно прокряхтел кто-то из матросов.

– Сенечка, не отвлекайтесь, пароходом ножку прищемит, – отвечали ему.

Пылало солнце июля. Вода журчала в колёсах парохода, остановленных, чтобы не поломать плицы. Лоснились спины лошадей и голые плечи матросов. Над «Меженью», чирикая, с острова на остров заполошно перелетали мелкие птички. На качающийся буксирный трос, блестя, опускались стрекозы.

Но Лялю не трогали старорежимные пасторали с деревнями и перекатами. Ляля лежала в жарком салоне на оттоманке. Маркин сидел у неё в ногах.

– Николь, у тебя – пулемёты! Ты – комиссар бронефлотилии! – устало выговаривала ему Ляля. – Приказал – и все должны подчиниться! Так какого же дьявола ты заплатил этим мужикам?

– Трудовому народу подмога. Для него же революцию-то делали, – оправдывался Маркин. – Ладно тебе, Михаловна.

– Глупейшее обращение, Николь! – злилась Ляля. – Будто я у тебя в избе!

Ляля давно поняла, что моряк Маркин так и остался крестьянином.

Они познакомились примерно полгода назад в Петрограде. Ляля тогда работала секретарём Луначарского, и Анатолий Васильевич отправил её на помощь заместителю Троцкого. Заместителем и был унтер-офицер Маркин.

Лев Давидович часто хватал первых попавшихся людей и поручал им самые неподходящие дела. Он был уверен, что случайным выбором выявит неожиданные способности. По его мнению, таким образом стихия революции порождает своих героев. Маркину Троцкий дал задание прошерстить архив Министерства иностранных дел и разыскать секретные соглашения царского правительства со странами Антанты, чтобы потом опубликовать их, вскрывая предательский характер прежней власти. А у Маркина просто не хватило ума. И к нему приставили образованную и решительную Лялю. Там, в высоких кабинетах Главного штаба в сером свете зимнего петроградского дня матрос Николай Маркин и влюбился в дерзкую поэтессу Ларису Рейснер. Маркину тогда было двадцать четыре года, а Ляле – двадцать два.

Она не сомневалась, что Маркин в неё влюбится. В неё все влюблялись. Коля не лез к ней с признаниями и всякими предложениями, здраво осознавая неравенство, однако смешные его чувства оказались глубже, чем Ляля думала. Когда весной Рейснеры переехали в Москву, в гостиницу «Лоскутную» на Тверской, Маркин почти каждый вечер вместе с Фёдором Раскольниковым приходил в гости – в штаб «товарища Ляли». Фёдор беседовал с отцом Ларисы, профессором-юристом, а Коля в другой комнате с Лялиной мамой чистил картошку и лук. Он словно бы не замечал сближения Ляли и Раскольникова.

Ляля и Фёдор поженились в мае. Поженились по-новому буднично: подписали бумаги и стали спать вместе. А для Маркина ничего не изменилось. Коля был подобен верному псу, для которого замужество хозяйки не играет никакой роли. Рейснерам-старшим честный Коля Маркин нравился больше напыщенного Фёдора Раскольникова, но Ляле было с Колей скучновато. Коля – обычная дворняга. А ей нужен королевский дог. Или полудикий волкодав.

«Межень» волокли через перекат мягкими рывками. Дно парохода ползло по дресве, и Лялин салон наполняло странное широкое шуршание вперемешку с тихим скрежетом и скрипом. Эти звуки и лёгкое подрагивание корпуса наводили на что-то интимное, тайное, любовное. Маркин придвинулся ближе и положил руку Ляле на грудь. Ляля смотрела испытующе и лукаво.

– Я жена твоего командира, – негромко напомнила она.

Маркин нравился ей своей понятностью, простонародным здоровьем.

– Я не в шутку… – смущённо прошептал он. – Брось Фёдора…

Ляля улыбнулась, ожидая продолжения. Брак ничем её не ограничивал. Не Раскольникову определять, как ей жить. Всё зависело от самого Коли.

– Я же с тобой хоть под венец!.. – Коля не знал, что ещё добавить.

Ляля вздохнула. Маркин смотрел на неё собачьими глазами.

– Тебе жена нужна или женщина? – снисходительно спросила Ляля.

Коля окончательно запутался.

– Ты, Маркин, со всеми стремишься договориться. – Ляля убрала его руку со своей груди и приподнялась на оттоманке, опираясь на локоть. – В тот раз с Реховичем договаривался, теперь – с этими мужиками из Пьяного Бора…

– Ну, гнида Рехович… – покорно согласился Маркин. – Маху я дал…

– А со мной ты не договоришься, – беспощадно отрезала Ляля. – У меня тебе ничего не выпросить. Я жадная. И злая – со мной миром не сладить.

Ляля очень нравилась себе сейчас: она необузданная и вожделенная!

– Иди давай, Маркин, отсюда. У тебя команда без надзора.

Маркин сник.

– Ну, извиняюсь премного… – виновато промямлил он. – И вправду пойду… Что они там творят? Так дёргают – баллер погнут.

Он встал, оправил форменку и вышел из тёмного салона на яркий свет.

10

На Волге и Каме война выморила судоходство, будто холера. С борт а «Русла» Горецкий видел брошенные у берегов буксиры с разбитыми окнами, полузатонувшие пассажирские пароходы, часто разграбленные и обглоданные пожарами, бесхозные баржи. На перекатах торчали застрявшие плоты. Затоны словно подавились и задохнулись, переполненные мёртвыми судами.

В сумерках, немного не дойдя до Чистополя, Горецкий заметил большой пассажирский пароход, точнее, лайнер, вставший на ночлег у песчаной косы возле села Жукотино. Это был «Фельдмаршал Суворов». Горецкий оживился.

– Давайте причалим, – сказал он Мамедову. – Хотелось бы поздороваться с Аристархом Палычем. Когда-то он экзаменовал меня в речном училище.

Горецкий с юности мечтал о красивой карьере – вроде карьеры капитана. Отец его, ссыльный поляк, заведовал земской школой в городишке Кологрив Костромской губернии. Местный помещик Фёдор Егорыч Крепиш учредил небольшое пароходство; как уездный предводитель дворянства, он радел душой за учителей, теряющих работу на летних вакациях, и устраивал их на свои суда боцманами и капитанами. Так Роман и попал на речной флот.

Практика у Крепиша позволила ему поступить в Нижегородское речное училище, попечительский совет назначил стипендию. А после учёбы Романа приняли в общество «По Волге». Третьим помощником капитана он ходил на пароходе «Боярин», вторым – на «Императрице Александре», первым – на лайнере «Витязь». Блистательные близнецы «Витязь» и «Баян» были лучшими судами общества. Если бы не революция, Роман Андреевич Горецкий стал бы капитаном следующего флагмана своей компании. Но не сложилось.

Обшарпанный буксир пришвартовался к царственному борту лайнера. В синих сумерках горел длинный ряд жёлтых окон пассажирского яруса, озаряя ржавую крышу и щелястую палубу низенького судёнышка. На галерее лайнера негромко разговаривали пассажиры, будто всё было как в прежние времена.

Фаворский принял Горецкого и Мамедова в своей двухкомнатной каюте с дорогой венской мебелью. В электрическом свете на столе блестел самовар.

– А вы, Роман Андреич, теперь капитан буксира? – удивился Фаворский.

Командиры пассажирских пароходов редко уходили на рабочие суда.

– Временно, Аристарх Павлович, – заверил Горецкий. – Только до Перми.

В числе полезных связей у Романа была дружба с семейством Александра Александровича Мейрера, главы астраханского отделения синдиката КАМВО. Месяц назад в Самаре Горецкий встретил Георгия Мейрера, сына Александра Александровича. Георгий, выпускник Морского корпуса, возглавлял речную военную флотилию КОМУЧа. Он и предложил Горецкому стать капитаном «Русла».

Буксир шёл в Пермь. А Горецкому очень надо было в Пермь.

– Расскажите, уважаемый, как дэла на Каме? – поинтересовался Мамедов.

Фаворский задумался, вспоминая события прошедшего месяца.

– Должен предупредить, господа, что вам надо быть бдительными. Выше по Каме разбойничает «Межень», её захватила красная матросня. У них два пулемёта. Остановили меня и ограбили пассажиров.

– У этих матросов какая-то цэл? – насторожился Мамедов.

– Во время грабежа мой машинист услышал, что красные разыскивают нефтекараван общества «Мазут». Полагаю, что караван попал в руки молодого Стахеева, акционера компании «По Волге». Этот юноша собирает суда своей компании, рассчитывая на скорую победу белых. При нём находится некий англичанин из «Шелля», а в Святом Ключе на даче у Стахеева живёт матушка.