Жаркое лето 1762-го - Булыга Сергей Алексеевич. Страница 32

Ну и так далее! Иван молчал, вертел в руке пустую чарку. Лук у него тоже кончился. И за его столом, кроме него, никого больше не было. Но только Иван так подумал, как увидел, что к нему от прилавка идет человек, одетый довольно прилично. В руке у человека был стакан. Человек увидел, что Иван на него смотрит, и сразу кивнул ему, как старому знакомому. Иван в ответ кивать не стал, а только медленно моргнул. Человек сел за его стол, но совсем с другого края, поставил свой стакан перед собой и на Ивана уже больше не смотрел. И Иван от него тоже отвернулся. Про человека он подумал, что это немец из мастеровых, может, часовщик какой-нибудь, потому что руки у него были для других мастеровых слишком холеные. И еще этот немец пьет пунш, а не водку, значит, боится, чтобы руки после не тряслись. Подумав так, Иван еще раз осмотрелся…

И увидел, что уже совсем возле него стоит косая девка в черном кожаном фартуке. Девку звали Груня, как это Иван после узнал, а тогда она только вот так вот мазанула мокрой тряпкой по столу и спросила: может, ему еще чего подать. Иван строго сказал, что ничего пока не надо. Тогда девка уже совсем дерзко сказала, что, мол, чего это вы, ваше благородие, сидите среди этой подлой сволочи, может, вам хочется в бильярдную, так вы только скажите. Нет, не хочется, сказал Иван, отстань! Но Груня его как будто не расслышала и продолжала: или вы совсем хотите отдохнуть? Так у нас можно и это, и вам бы недорого стало. Пошла прочь, громко сказал Иван, чего привязалась? Так разве это я, не унималась Груня, я же вам не про себя, а я вам про свою сестрицу говорю, вы бы, ваше благородие, только одним глазочком на нее бы глянули — и ваше сердце сразу бы растаяло! Иван не выдержал, вскочил и даже сделал вид, будто хватается за шпагу. Груня засмеялась и ушла, вихляючись. Иван сердито крякнул и сел обратно. Немец смотрел на него, улыбался. А Ивана взяло зло! Потому что не любил он немцев! А немок еще больше. Немки, вот от кого все беды! И кто бы это мог подумать?! Вот как было с фрау Мартой: такая же была душевная женщина, просто как мать родная, прости Господи, а что потом получилось? Полный афронт, как любит говорить Семен. Вспомнив про Семена, Иван еще сильней нахмурился, потому что ему сразу вспомнился вчерашний вечер и то, как приезжал Семен, и что он говорил, и как он оставил ему лошадь, как лошадь потом убили и за что. И, главное, Иван стал думать вот о чем: а что теперь с Семеном, жив ли он, и каково ему теперь, как бы не было ему большой беды, потому что он же от царя, а царских здесь сейчас не жалуют. А где сейчас сам царь и что с ним?

Но дальше думать было уже некогда — это потому, что прямо от входных дверей к Иванову столу шла большая шумная компания. Одеты они были так, что было совершенно не понять, кто это такие — мастеровые или дворовые, а то даже купцы. Главным среди них был очень крепкий и очень широкий детина, одетый в красную венгерку. С детиной было с полдесятка молодцов, тоже очень нехилых на вид, и рожи у всех зверские, а в кулаках, наверное, свинчатки, а за голенищами ножи. Тот, который из них шел впереди всех остальных, строго сказал немцу:

— А ну потеснись!

Немец спорить с ним не стал, а сразу боком-боком пересел ближе к Ивану. Эти расселись за столом, загыкали и затолкались, а тот, который прогнал немца, уже громко звал хозяина. Но хозяин и так уже был здесь и покрикивал на половых, половые расставляли миски и бутылки, в мисках было полно всякого, а в бутылках водка, ренское и даже полушампанское. Бутылок было полувзвод, не меньше, им столько ни за что не выпить, подумал Иван. А главный молодец уже сказал:

— А почему с пробками? Комар, ты что? Пробки долой!

Комар, а так звали хозяина, грозно глянул на своих. Но это было уже лишнее, его люди похватались за бутылки, пробки полетели прочь, полушампанское запенилось по кружкам (а они пили из кружек), и туда же захлестала водка, и главный радостно сказал:

— Вот так уже лучше! А то какой сегодня день, Комар! Царя уели, слышал?!

— А чего нам, Кондраша, царь, когда ты с нами!

Главный погрозил ему перстом, перст был грязный, с черным ногтем, и сказал:

— Но, но, Комар! Не зуди! После вчерашнего нет тебе веры! — И тут же добавил, обращаясь к своим молодцам: — Чего сидим? А ну, сарынь!

Это он сказал, уже взяв свою кружку. Остальные тоже взяли, один из них что-то быстро, невнятно сказал, они все громко засмеялись и принялись пить. Комар, а ему тоже было налито, выпил вместе с молодцами, после чего тот, кого он назвал Кондрашей, то есть их главный, махнул на него рукой — и Комар сразу ушел, а вместе с ним ушли и его люди. Теперь там, то есть за тем столом, кроме Ивана, остались только немец и Кондраша со своими душегубами. Немец сидел как мышь, эти налили по второй, и выпили, и шумно принялись закусывать, а Иван зажал свою пустую чарку в кулаке и уже совсем собрался встать. Но тут Кондраша перестал закусывать, внимательно посмотрел на Ивана — а он сидел наискосок, то есть совсем недалеко, — и негромко, но очень серьезно сказал:

— Здравия желаю, ваше благородие.

— Здравствуй и ты, — сказал Иван.

— Тебя как звать?

Иван поморщился. Он очень не любил, когда холопы ему тыкают. Он такого даже просто не терпел! Но тут только хмыкнул и сказал:

— Меня зовут Иван Заруба, ротмистр.

— Славно! — сказал этот их главный. Тут он тоже хмыкнул и продолжил: — А меня — Кондрат Камчатка! Слыхал про такого?

— Нет.

— И твое счастье, ваше благородие, что не слыхал! — дерзко сказал Камчатка, беглый матрос, как после оказалось. — Не слыхал! — сказал он уже громче. И велел: — А ну налить ему! Будем знакомиться!

Один из них сразу вскочил и налил, а точнее, набухал, в пустую ничью кружку сперва водки, а потом полушампанского, а другой эту бурду пододвинул Ивану. После они и себе всем такого же сделали, а немцу ничего не дали. Да немец и не просил, немец по-прежнему сидел как мышь. Камчатка только глянул на него и даже не хмыкнул, а сразу опять повернулся к Ивану и теперь сказал уже вот что:

— Я знаю, ваше благородие, ты человек подневольный. Ты же на царской службе. Или уже на царицыной. Но на службе — это точно, офицер без службы не бывает. Но разве я тебе судья? Нет, я никого не судил и никогда судить не буду. Поэтому пей за что хочешь, ваше благородие, пей молча, я тебе мешать не буду. Нет, я даже вот что: я с тобой вместе выпью за твое! — и он поднял кружку.

Иван тоже поднял. Но опять его как будто кто под бок толкнул! И он, усмехнувшись, сказал не очень добрым голосом:

— А если я против тебя чего задумаю и против тебя выпью, тогда ты как?

— Э! — громко сказал Камчатка. — Что ты говоришь такое! Да ты такого делать ни за что не будешь!

— Почему?

— Да потому что не такой ты человек. Я тех, других, сразу чую. А теперь давай загадывай и пей! А то вся пена выйдет, а в ней вся сила и весь вкус. Давай скорей!

Иван сердито усмехнулся и еще выше поднял кружку, после уже даже к губам приставил — и уже только тогда подумал о том, что пусть с ним будет то, что будет, только бы его Анюте было хорошо, чтобы ее никто не обижал, чтобы она была счастлива, чтобы попался ей жених хороший… и не удержался и додумал: да вот хотя бы он сам! И тут же выпил очень быстро!

Камчатка тоже выпил, но не спеша, после так же не спеша утерся и сказал:

— Нет, это мы не за царя с тобой выпили. Но и не за царицу. Ну да оно и правильно! За царицу, я думаю, сейчас полным-полно охотников найдется выпить. И уже, я думаю, нашлись, и они уже пьют. Они же сразу куда от Казанской пошли? В Зимний дворец, к столам! Да там уже, небось, еще с ночи все было накрыто, я так чую. И там они уже по третьей или даже по четвертой пропустили, и уже, может, даже запели. Вот как оно по-русски должно быть! А царь, дурной немец, еще, небось, в койке валяется, дрыхнет, и ничего о том, что у нас здесь творится, не знает. Иначе говоря, продрых, проспал царь свое царство, вот что!

Сказав такое, он даже ударил кулаком об стол. А Иван удивленно подумал, что и в самом деле царь, может быть, ничего еще не знает. У него же день обычно как начинается? Утром быстро, наспех кого-нибудь принял, указ подписал — и в полки. И экзерциции, то бишь муштра, до обеда, до часу дня, и никто не смей к нему тогда соваться и отвлекать его от этого. Но, правда, Семен говорил, что царь сегодня собирался к десяти утра в Казанский. Да и это не в лесу же случилось, да неужели эстафеты царю не было? А он, Иван, сидит и прохлаждается, жрет водку! Подумав так, Иван даже привстал и посмотрел на Камчатку. Камчатка засмеялся и сказал: