Наследница долины туманов - Лунёва Мария. Страница 3

С какой блаженной физиономией он вещал своим малочисленным друзьям – подпевалам о том, что у него скоро будет дитя. Рассуждал, как хорошо постелить под себя молоденькое тело. Делился деталями, не обращая внимания, что и я и мачеха находились в комнате и всё это выслушивали. Мояла в такие моменты не знала, куда отводить взгляд, и как реагировать на глумливые смешки. А после она, как и я, бежала в объятья нянечки, которая приняла её как внучку, и плакала у неё на плече.

И вот долгожданный день настал. Ребёнок родился. Только вот счастья это отцу не принесло. Его такой долгожданный сын появился на свет мёртвым. Он не издал своего первого крика, не разомкнул глаза.

Я должна была бы радоваться, мои близкие были отомщены этой смертью. Но глядя на маленькое тельце, завёрнутое нянечкой в пелёнки, только тихонько плакала.

Это не та цена, которую я готова была принять.

Младенца тихонько схоронили. А отец принялся искать новую более крепкую утробу.

Да, к счастью, долго не протянул: не успел обрюхатить, ни свою молодую жену, ни многочисленных любовниц.

Повернув голову, я глянула на три одинокие яблони, высаженные на небольшом холме. За ним находился семейный склеп. Отец погиб прямо там. Кто-то открыл дверь в зверинец. Вырвалась свора охотничьих псов и загрызла батюшку по непонятным побуждениям. Никогда такого не случалось, да и собаки агрессии не проявляли, ни до того случая, ни после. Мы даже не стали умерщвлять животных.

А Мояла, думаю, их ещё и сахарными косточками после подкармливала.

Много ходило слухов.

А уж когда мачеха, запинаясь, сообщила, что я выхожу замуж за её дальнего родственника, всё встало на свои места. Один тиран сменился другим. Новый князь размениваться не стал и быстро определил наследницу – калеку в жёны, а вдову усопшего – в любовницы. И плевать ему было, что последняя являлась его пусть и очень дальней, но родственницей.

Тему смерти прежнего князя поднимать запретили.

Ещё бы, новый правитель даже скрывать не стал, что наделён способностью управлять зверьём. Это был дар их рода. Удачливый охотник всегда возвращался с добычей, его псы слушались беспрекословно. Все понимали, кто убил моего отца.

Но кто же убийце предъявит за смерть князя, если он занял его место.

Хотя, что странно, он всегда отнекивался, если кто пытался ему об этом намекнуть. Казалось бы, хвалиться должен – сумел власть захватить. Ан нет!

Явившись в наш замок, он быстро навёл свои порядки и назначил дату ритуала единения.

Не было у меня свадьбы пышной, да платья белого. Меня просто отвезли в храм, надели на безымянный палец правой руки простое серебряное колечко.

А потом…

А потом была брачная ночь.

О том, что происходило между моим мужем и мною, я предпочитала не вспоминать. Те мерзкие ночи, руки, тискающие моё тело, та боль, что доставляло соитие… Я старательно прятала это в недрах памяти и никогда ни с кем не говорила о том, что переживала в такие моменты.

Меня передёрнуло.

Я понимала, что брак для женщины – это смирение и покорность. А ещё унижение, насилие над личностью и… боль.

Её было так много в моей жизни, что в какой-то момент я и забыла, как это существовать отдельно от неё. И так раз за разом. Супруг заявлялся в мои покои всегда в подпитье, обвинял в том, что ему приходится ублажать покалеченную уродину, и намекал, что видно мне это нравится, поэтому я и не тороплюсь беременеть. И причинял боль, мстя за свои мнимые страдания. На самом деле ему просто нравилось унижать и давить людей как тараканов.

Порой ночами в тишине я слышала громкий плач, доносившийся из спальни Моялы, расположенной надо мной. Наверное, она слышала и мои вопли, но виду не подавала. Закрывая подушкой голову, я молила всех известных мне богов, чтобы они прибрали душу князя и положили конец тому ужасу, что творился в нашей семье.

Но мои молитвы оставались без ответа.

Потянувшись, я нагнула веточку ели и вдохнула аромат, исходивший от неё. Хвоя. Расслабившись, откинулась на спинку кресла, предварительно подняв тормозной рычаг. Уснуть бы, и забыться во снах. В них я ходила, как прежде, собирала полевые цветы, плела венок и гадала о том, какого супруга мне пошлёт судьба. Там в небытие и забвение я всё ещё верила в любовь.

В действительности же понимала, что это сказка, придуманная несчастными женщинами, пытающимися продлить детство своим дочерям, огородить от реальности. Я помнила истории, что рассказывала нам мама перед сном. О сильных мужчинах, совершающих подвиги ради своих возлюбленных, о любви до гробовой доски и щемящей сердце верности.

Теперь я понимаю, что гробовая доска ждёт, скорее всего, женщину, а верность мужчина может хранить лишь самому себе.

Любви нет – есть лишь смирение.

Годы, прожитые в постоянном страхе ночью услышать скрип дверей своей спальни, отложили свой отпечаток на моём характере. Я стала замкнутой и безвольной. Безразличие, Абсолютное равнодушие ко всему и всем.

Но, казалось, князя такое моё поведение только заводило больше. Он придумывал всё новые способы выставить меня на посмешище, унизить, размазать.

Всё прекратилось лишь тогда, когда семейный врач, знавший и учивший ещё мою матушку, заявил, что утроба моя пуста. Нет, пыл супруга это не охладило, но дало повод плотнее заняться мачехой. Ведь неважно, по сути, какая из женщин в итоге родит. Всё скроется и останется в семье, а слишком болтливых слуг просто вздёрнут на крепостной стене.

Муж стал являться в мою спальню значительно реже, и за это я была благодарна бедной женщине, что заменяла все эти годы мне мать. Да и она перестала плакать, видимо, теперь князь приходил к ней не развлечения ради, а за наследником.

Уже второй мужчина превратил её в «утробу». Это злило так, что скулы сводило, но я ничего не могла поделать. Мояла, как и прежде, заботилась обо мне, опекая и облегчая жизнь.

Мы обе знали, что целитель солгал. Но мачеха не выдала. Защитила.

Что двигало ею? Зачем она год за годом заботилась о падчерице: ухаживала, когда хворь одолевала, и боль в спине становилась невыносимой.

Зачем?

Я не знала ответа, а спросить никогда не решалась.

Боялась узнать что-то плохое о ней. Глупая трусость. Но во всём мире только она да няня остались для меня родными. Я не хотела терять кого-то из них.

Над крепостью разлетелся звон колокола, призывающего на обеденную трапезу.

Разложив свёрнутый на коленях платок, я накинула его на озябшие плечи. Сегодня в доме не до приёма пищи. Там сборы, Князь настолько верил в своё войско, что сгребал добро в сундуки быстрее, чем его доблестные воины дезертировали прямо из казарм. Хотя никто их уже и не ловил.

Итак, понятно, что войны не будет!

Потому как воевать некому. Северяне, вообще, могут просто прийти сюда стройным маршем и всё. Добить последних представителей княжеской семьи в моём лице и дело с концами.

Одно было хорошо – Мояла спасётся.

Она на третьем месяце беременности. Князь Хумъяр не оставит утробу, в которой развивается его чадо. В этом супруг был похож на моего батюшку. И хорошо! Может, убьют его где в бегах, по-тихому, а Мояла пристроиться куда. Она ведь вдова и посему никому не интересна.

А вот я прямая наследница этих земель.

Проклятая Долина Туманов не отпускала своих детей.

Здесь мне и сгинуть, хорошо, если кто похоронит. Супруг никогда не станет обременять себя спасением жены – инвалида. Женщинам нашего рода никогда не везло с мужчинами. У каждой тяжёлая судьба. Ни одна не смогла вырваться и найти своё счастье.

И мама, и бабушка умывались слезами, глядя на Туман.

Ни любви, ни тепла, ни нежности.

Сердца мужчин, что брали женщин нашего рода, были холодны и пусты, словно мёртвые.

– Амэлла, доченька, холодно сегодня, не погода для прогулок, – голос няни оказался для меня неожиданным.

Я настолько ушла в свои раздумья, что и шагов её шаркающих не слышала.

– Что ты, ия Лунсия, – я постаралась тепло улыбнуться и не выдать, насколько тяжело у меня на сердце, – сегодня солнечно и ветерок.