Книга теней - Клюев Евгений Васильевич. Страница 66

— Она умерла? — спросил, глядя в окно.

— Жива, — бесконечно усталым голосом сказал старик, — жива, слава Богу. Но так мы всю ночь друг друга из Элизиума вынимали: то она меня, то я ее, а когда уже светать начало, сил совсем не осталось: лежим, смотрим друг на друга и плачем. С тех пор я… все вернулось ко мне, понимаете, — жизнь вернулась! Сначала любовь, а потом жизнь. Но я ведь не за жизнью к ней приходил: я только сказать приходил… напомнить: дол зеленый, йо-хо! А она не только вспомнила про дол зеленый — она мне жизнь дала, девочка эта. От своей жизни кусок оторвала: возьми, дескать, — могу и всю отдать, но с тобой хочу еще побыть — хоть до утра, хоть час!..

Сказать Аид Александрович не мог уже ничего — он только кивал… часто-часто кивал.

— Теперь Вы верите мне? — тиролец опять превратился в нормального сумасшедшего старика. Аид Александрович молчал и не знал.

— Тогда позовите ее, она внизу, в холле. Пусть я, по-Вашему, сумасшедший, но она… когда Вы увидите ее, Вы поймете, насколько она не сумасшедшая. — Старик снял трубку внутреннего телефона, протянул ее доктору: — Эмма Ивановна Франк, Эмма Ивановна Франк…

— Алло, — сказал Аид Александрович, — пригласите пожалуйста ко мне девушку, которая дожидается в холле. Ее зовут Эмма Ивановна Франк.

И вот — вошла: пожилая женщина, спокойная и строгая. И спокойно улыбнулась сквозь строгость. Аид Александрович озадачился и не поверил:

— Вы — Эмма Ивановна Франк?

— Да. — Одними почти глазами — нездешними, лесными глазами: подснежник? фиалка?

— Садитесь пожалуйста, — привстал врач. — Аид Александрович Медынский. Завотделением.

И что-то случилось с глазами: они выцвели. Сразу и окончательно.

— Значит, это Вы и есть Аид Александрович Медынский. Понятно. Идем, магистр. — Эмма Ивановна поднялась.

— А в чем дело? Постойте!

Но они уже уходили. Аид Александрович бросился им наперерез, загородил дверь.

— Так в чем же дело, Эмма Ивановна?

— Наверное, Вам все-таки лучше пропустить нас, не требуя объяснений. Вам они могут не понравиться.

— Я приму любые, — буркнул Аид Александрович и обратился к одному только Станиславу Леопольдовичу: — Вы что-нибудь понимаете?

Но Станислав Леопольдович в союзники не пошел. Он только сказал: — Меня как будто не просят понимать. Я привык доверять Эмме Ивановне, мы с ней больше двухсот лет знакомы.

— Значит, Вы готовы принять объяснения, — усмехнулась Эмма Ивановна, не глядя на врача. — Было бы естественнее… в Вашем случае быть готовым их дать.

— Дать объяснения я тоже готов, — устал Аид Александрович, — но должен, по крайней мере, знать, каких именно объяснений от меня ждут. — Он сказал это мягко: ему нравилась пожилая чета — вопреки всему.

— Вы идете ва-банк? — невинно спросила Эмма Ивановна. — Понимая, что в любом случае можете упрятать в психушку нас обоих?

— Кло… — вмешался Станислав Леопольдович. — А ты… не слишком агрессивна?

— Нет, — просто ответила Эмма Ивановна. — Но этому не очень честному и, по-видимому, не очень порядочному человеку угодно играть в кошки-мышки. А я не хочу соглашаться на роль мышки в его игре.

— Знаете что, — Станислав Леопольдович немножко сконфузился смотреть на Аида Александровича. — Я уверен, Эмма Ивановна никогда бы не позволила себе, не будь у нее достаточных оснований…

— Я искренне верю, — искренне поверил Аид Александрович. — Но хотел бы все-таки узнать, каковы эти основания, — допускаю даже, что они достаточны.

— Значит, Вы склонны прибегнуть к данной стратегии. — Выцветшие глаза ее совсем утратили признак цвета. — Хорошо. — Она взглянула на Станислава Леопольдовича. — Видишь ли, магистр… Аид Александрович — это именно тот человек, который в первую нашу ночь позвонил мне… не знаю уж, откуда у него мой телефон, — и сказал, что ты сумасшедший, сбежавший из психушки, объяснил, как вести себя с тобой, и пообещал забрать тебя на машине обратно, едва лишь ты покинешь мою квартиру. Я поэтому еще тебя не отпустила никуда, хоть и поверила твоим словам окончательно гораздо позже… — Она презрительно взглянула на Аида Александровича. — В постели, с Вашего позволения. У меня — все. Очередь за вами, Аид Александрович.

— К счастью, я не стоял в этой очереди, — удалось все-таки сострить Аиду.

— Остроумно, — оценил Станислав Леопольдович. — И тем не менее…

Аид Александрович подошел к Эмме Ивановне почти вплотную: фиалка? подснежник? И перед лицом фиалки? подснежника? твердо произнес:

— Я никогда не звонил Вам, Эмма Ивановна.

Прошло время.

— Он не звонил тебе, Кло. — От голоса Станислава Леопольдовича вздрогнул даже Аид.

— Но ты же не слышал… — немножко сдаваясь, упорствовала все-таки Эмма Ивановна. — Мне представились: Аид Александрович Медынский, врач из Склифософского. Я отчетливо помню.

— Забудь, — сказал Станислав Леопольдович.

— Но почему?

Тот развел руками.

— Трудно объяснить… Аид Александрович не мог звонить. Это… как бы сказать, не вписывается в сценарий.

— В какой сценарий? Я не понимаю, магистр.

— В сценарий жизни, Кло. Есть такой сценарий. Но о нем ничего не знают живые. Только мертвые знают одни. — Он улыбнулся и прямо взглянул в глаза врача. — Инцидент исчерпан, Аид Александрович.

— Просто исчерпан — и все? — не поверил Аид. — Без выяснения того, кто же все-таки звонил в первый ваш вечер?

— Без выяснения. — Станислав Леопольдович поджал губы. — За нами подглядывают и подслушивают нас каждую минуту. Помнишь, Кло?

— Помню, — поежилась Эмма Ивановна. — Простите меня, Аид Александрович.

И тут Аид заплакал — может быть, в первый и в последний раз в жизни. Слезы текли обильно, но не было стыдно плакать! Он смотрел на двух этих святых, которые одним поступком только дали ему на старости лет самый, может быть, нужный урок — урок отказа от очевидного во имя Высших Соображений… туманных, но Высших. И тогда Аид встал, и обнял Станислава Леопольдовича, и плакать продолжал — у него на плече. Школьник. Дитя.

— Полно, — сказал Станислав Леопольдович. — Все в порядке.

— Все в порядке, — повторил Аид. — Я присягаю, что Вы в здравом уме.

— Ну… постольку-поскольку, — улыбнулся Станислав Леопольдович — и улыбнулась Эмма Ивановна, не в ответ на улыбку — сама по себе. — А исследования-то все-таки Вы вели, ведь правда? — Станислав Леопольдович подмигнул Аиду. — Во-первых, потому что ваш молодой коллега утверждал следующее: записи бреда делались в больнице тридцать лет. Не мог же он делать их с рождения — ему на вид не больше тридцати!

— И потом… он такой румяный, — рассмеялась Эмма Ивановна.

— А во-вторых? — спросил школьник-Аид.

— Во вторых… — Станислав Леопольдович вздохнул. — Во-вторых, опять же противоречие — со сценарием. Это мы с вами, дорогой Аид Александрович, шли навстречу друг другу: Вы — отсюда туда, я — оттуда сюда. Из пункта А и пункта Б два пешехода вышли навстречу друг другу с одинаковой скоростью… С одинаковой, прошу заметить. А Ваш коллега слишком молод и ходит чересчур быстро.

— И румян, — напомнила Эмма Ивановна. — Мне даже показалось, что в чертах его лица нет никакой истории.

— Да, странное лицо, — согласился Станислав Леопольдович. — Исключительно милое, но… странное. Нереалистическое, я бы сказал, лицо. А мы с Вами, Аид Александрович, — старые пешеходы.

— Может быть, и старые друзья? Или старые враги?

— Не припоминаю, — ответил Станислав Леопольдович. — Едва ли мы встречались раньше: мы ведь шли навстречу друг другу. Это, конечно, не исключает смежных витальных циклов, но исключает знакомство.

— Витальные циклы, — завороженно повторил Аид. — А я думал, что тени — это античный миф. И никогда не видел связи между поведением тени во сне и после смерти. Теперь вижу: получается, что сон — это маленькая смерть?

— Именно так. И Ваша тень, как все другие, бывала в Элизиуме каждый раз, когда Вы спали или оказывались в полной темноте. Не случайно ведь темнота рождает страхи. — Станислав Леопольдович вздохнул. — Только человеку почему-то не полагается верить снам. Их рекомендуют забывать. Человечество преступно ведет себя по отношению к снам… А мы с Эммой Ивановной — в теперешнем ее витальном цикле — во сне познакомились.