Верь мне (СИ) - Тодорова Елена. Страница 59

[1] Оселедец – длинный чуб, оставляемый на лысой голове.

Я всегда буду за тебя.

Мне несвойственна нерешительность. Но перед дверью в квартиру сына, сжимая вспотевшими ладонями ключи, я все же ненадолго притормаживаю. Давно у него не появлялась. Оттягивала этот визит, до последнего не желая принимать реальность, с которой, уже понимала, здесь неизбежно столкнусь.

Наверное, каждой матери знакомы чувства страха, растерянности и полной беспомощности, когда она замечает в своем ребенке первые тревожные изменения и из-за отсутствия возможности решения проблемы какое-то время пытается это игнорировать. Ищет ресурс в себе, до того как придется столкнуться с полным осознанием, чтобы не впасть в тот ужасный миг в позорную истерику, а сразу же начать действовать.

У моего сына симптоматика не наркомании, не алкоголизма, не неизлечимой болезни, не какой-то психопатии или маниакальной жестокости. Но то, что я считываю из его действий, несет для него настоящую смертельную опасность.

Вставляю ключ, проворачиваю замок и вхожу в квартиру. Замирая у порога, по привычке окидываю помещение внимательным взглядом, не упуская ни одной детали.

Знаю, что Саша отказался от услуг клининга. Знаю, что с момента разрыва с Богдановой не впускал в свое жилище никого. Знаю, что сам, если не считать рабочие часы в офисе компании, проводит здесь большую часть оставшегося времени.

Мне трудно представить сына с тряпкой, но, тем не менее, квартира выглядит чистой. Даже если с напольным покрытием справляется робот, то остальные поверхности нужно кому-нибудь протирать вручную.

Неужели он делает это самостоятельно? С какой целью? Лишь бы только никого постороннего здесь не было?

Стараюсь не думать о том, что, вторгаясь в его мир, нарушаю что-то незыблемое, важное и, возможно, даже священное. В моих действиях относительно сына никогда не было желания как-либо навредить. Я не стремлюсь нарушить его душевный покой. Хочу лишь разобраться. И при необходимости предотвратить катастрофу.

Время пришло. Дальше тянуть некуда.

Протяжный вздох. Пересекаю гостиную. Бросаю сумку на диван. Подхожу к столу, за которым сын работает дома. Ящик за ящиком исследую… Папка за папкой… Лист за листом… Фотография за фотографией… Заметки, в которых я узнаю почерк сына… Сердечный ритм набирает трагических оборотов. В груди зреет тяжесть. Черепную коробку распирает. Виски разрывает пульсирующей болью. Глаза обжигает. Уши забивает гулом.

Еще несколько документов… Дрожащими пальцами вожу по строчкам, когда фокусировка зрения начинает подводить… Со стоном падаю на пол. Начинаю задыхаться. Зажимаю ладонью рот. Крик сдержать удается. Лишь сдавленное мычание нарушает тишину. Тело сотрясается. Я с трудом справляюсь с собой.

«Не наиграется. Это не похоже на баловство во власть. Александр развязал войну. Каждое его решение и действие выверены. Он постепенно отсекает всех этих мразей от кормушки и методично наращивает массу для главного сражения…»

Тимофей был прав… Господи, он был прав… Саша… Мой любимый единственный сын! Мой сыночек! Мой! Он уже в режиме войны!

Господи… Господи… Он не понимает, во что ввязался… Он не понимает!

Сжимаю пальцы на щеках крепче. В мышцах возникает боль, но мне плевать на нее. Зажмуриваясь, я медленно распадаюсь на куски.

Господи, Саша делает это из-за нее… Из-за этой проклятой девчонки…

Господи, он не остановится… Боже мой, он ведь, судя по материалам, которые я сейчас нашла, знает все!

Господи…

Перед мысленным взором до сих пор стоит то, как сын смотрел на меня в гостинице. Это было не просто презрение. Он зол и полностью разочарован. Дело не только в Полторацком. Подозреваю, что будь вопрос лишь в одной этой связи, он бы не сунулся. Эта девчонка… Из-за нее все… Из-за нее!

Жизнь не баловала меня. Я никогда не ходила в ее любимчиках, как полагают многие, наблюдая за мной со стороны. Испытания начались еще в годы начальной школы – с похищения конкурентами отца. После измывательств, которым я подверглась до того, как папа выполнил их требования, шрамы на теле остаются по сей день. Про влияние на психику и говорить нечего. Все подумали, что я хорошо справилась. Я же предпочла просто забыть, насколько это возможно. Следующим жестоким ударом судьбы стало предательство близкого человека и изнасилование, после которого мне пришлось сделать аборт. Это уже была старшая школа. А в университете мне вдруг показалось, что счастье, наконец, вспомнило обо мне и осветило мой мир подобно солнцу – я влюбилась. Однако отношения между студенткой и преподавателем не только администрация ВУЗа считала недопустимыми, но и мой успешный отец. Нас разлучили. Давление было оказано прежде всего на меня. Грозившие Тимофею проблемы испугали, и я сказала ему, что влюбилась в другого. Вскоре по совету отца вышла замуж. Первые годы мне казалось, что я действительно полюбила Игнатия. Было несколько неудачных беременностей, которые срывались на маленьких сроках, но мне все же удалось забеременеть и родить сына. Наконец-то я снова была счастлива. И снова недолго. Известие об измене мужа оглушило меня и вмиг деформировало все внутри. Я забрала сына, переехала к отцу и подала на развод. Но после долгих размышлений о том, как лучше для Саши, вынудила себя вернуться к мужу. Я стала сильнее и еще жестче, относилась к семье как к работе. Я прогнула под себя Игнатия. Я стала главной. Для всех и во всем. Муж был выше меня только там, где я ему это, ради общего статуса, позволяла. Ничто не могло выбить меня из равновесия. Даже если случались какие-то затыки, я со всем без лишних проблем справлялась. Пока в нашей жизни не появилась эта девчонка. В один момент все пошло наперекосяк. Я утратила контроль. Потеряла уверенность и безграничное чувство власти. И даже тогда я старалась не поддаваться эмоциям. Слезы – проявление слабости. Я не плакала на протяжении восемнадцати лет. Но сейчас… Разжимаю ладонь и позволяю себе разрыдаться.

Мой сын… Мой ребенок… Мой единственный мир в опасности!

А я не знаю, как ему помочь.

Мне плевать на эту девчонку! Я переступала через многих. Но сына своего я оставить не могу. Ни за что и никогда. Даже если он живет ею, я живу им!

Я не могу… Не могу его потерять!

Господи… Что же это такое?! За что?!

– Я до сих пор не могу поверить в то, на что ты пошла, чтобы разлучить их. Ты поступила еще хуже, чем твой отец с нами, – голос Полторацкого из моей памяти режет меня на ремни с не меньшей жестокостью, чем это произошло ранее в реале.

– Я пыталась спасти сына.

– И вместо этого ты сама его погубила. Ты в курсе, что он хотел убить Софию, а затем себя?

– Нет… Это невозможно… Нет…

– Ты заставила этих детей гореть в аду!

– У меня не было другого выхода!

Не было… Не было… Не было…

Когда я узнала, что Саша снова встречается с этой Богдановой, пришла, конечно же, в ужас. Мне стало страшно, что она ему что-то расскажет, что выставит меня в дурном свете, что вновь разрушит нашу семью… Но позже, когда улеглись первые эмоции, я поняла, что с возобновлением этих ненавистных мне встреч мой ребенок ожил, что в его глазах снова появился блеск, что на лице вновь стала мелькать искренняя улыбка. Я не могла все это игнорировать, как бы плохо не относилась к этой проклятой Соне.

– Ты больше не будешь вмешиваться. Ты оставишь их в покое и позволишь самим во всем разобраться.

Чужие слова давно не имели на меня влияния. Но с Полторацким срабатывало что-то забытое, нечто живое и трепетное, что заставляло меня покоряться любому внушению.

Кроме того, была та самая отстраненная улыбка Саши, которую я ловила случайно, и от которой у меня каждый раз сжималось сердце.

И все же я до последнего отвергала предположения Тимофея, что мой сын взялся за месть и разворошил змеиное кодло. Понимая, насколько это опасно, я просто не могла это принять.