Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий - Шувалов Александр. Страница 42

Наследственность

«Тут уместно сказать о некоторых наследственных свойствах характера нашей семьи. Я принадлежу к расе людей чрезвычайно вспыльчивых, склонных к вспышкам гнева. Отец мой был очень добрый человек, но необыкновенно вспыльчивый, и на этой почвеу него было много столкновений и ссор в жизни. Брат мой был человек исключительной доброты, но одержимый настоящими припадками бешенства… Семья брата имела огромное значение в моей жизни и моей душевной формации. Брат был человек очень одаренный, но нервно больной, бесхарактерный и очень несчастный… Мрй брат был человек нервно больной в тяжелой форме… иногда впадал втрансы, начинал говорить рифмованно, нередко на непонятном языке, делался медиумом, через которого происходило сообщение с миром индусских махатм». (Бердяев, 1990, с. 15, 18, 25–26.)

[Из письма О.В. Лопухиной-Демидовой] «…“Ненормальность умственная у них в семействе. Дед, генерал-лейтенант М. Бердяев, умер сумасшедшим, отец Николая страдает сильным нервным расстройством… старший брат Николая Бердяева — Сергей, хотя и на свободе, но совершенно ненормальный человек…”» (Дмитриева, Моисеева. 1993, с. 14–16.)

Общая характеристика личности

«Я получил по наследству вспыльчивый, гневливый темперамент. Это русское барское свойство. Мальчиком мне приходилось бить стулом по голове. С этим связана и другая черта — некоторое самодурство… Товарищи иногда насмехались над моими нервными движениями холерического характера, присущими мне с детства. У меня совсем не выработалось товарищеских чувств, и это имело последствие для всей моей жизни… Затрудняла товарищеские отношения со мной также моя вспыльчивость… Я человек мнительный. Мое сильно развитое воображение направлено в худшую сторону… Совсем маленьким я год пролежал в кровати, у меня была ревматическая горячка. Семья наша была необыкновенно нервной. У меня была нервная наследственность, выражающаяся в моих нервных движениях. Это, вероятно, связано с судорож — ностью моей натуры, мои душевные движения также судорожны… Против тоски я ничего не мог поделать, но она не истребляла меня… В юности тоска у меня была сильнее, чем в зрелом возрасте… Я переживал очень острую тоску ночи, переживал ужас этой тоски. Это у меня со временем ослабело. В прошлом я не мог даже спать иначе, чем при искусственном освещении. Но я это преодолел. У меня бывали тяжелые сны, кошмары». (Бердяев, 1990, с. 15, 20, 24–25, 45, 47–48.)

[1900 г.] «Сразу же после отъезда Бердяева в Вологду его родные начали прилагать отчаянные усилия к тому, чтобы перевести юношу поближе к дому или сделать постоянными его поездки в Киев. Особенно бурную деятельность развила княжна Ольга Валериановна Лопухина-Демидова — кузина матери Бердяева — и ее муж… Ольгой Валериановной было написано послание товарищу министра внутренних дел князю П.Д. Святополк-Мирскому, в котором она подчеркивала, что “…студент Киевского университета Николай Александрович Бердяев… страдает падучей болезнью и не может быть признан вполне умственно нормальным”…О серьезном нервном заболевании, якобы свойственном Николаю Александровичу, писала в обращении на имя товарища министра и мать Бердяева… “Он очень больной человек. Нервы его крайне расстроены…” Бердяев на месте ссылки был подвергнут медицинскому освидетельствованию на предмет выявления психического расстройства и эпилепсии — падучей болезни. Результаты медицинского освидетельствования были затем отправлены в Петербург и там приобщены к соответствующему делу, в них значилось, что Бердяев “жалуется на головные боли, нервные подергивания в лице и теле, бессонницу, мышечный ревматизм давнего происхождения. На вопрос, страдает ли он падучей болез-нию, — заявил, что таковою он не страдает… Ненормальности в психическом отношении не замечено”». (Дмитриева, Моисеева, 1993, с. 14–16.)

«Но и задолго до знакомства с Беме³⁶ Бердяев в личном подсознательном опыте переживал этот ужас тьмы, хаоса. Помню, когда он бывал у нас в Судаке, не раз среди ночи с другого конца дома доносился крик, от которого жутко становилось. Утром, смущенный, он рассказывал мне, что среди сна испытывал нечто такое, как если бы клубок змей или гигантский паук спускался на него сверху: вот-вот задушит, втянет в себя. Он хватался за ворот сорочки, разрывал ее на себе. Может быть, отсюда же, от этого трепета над какой-то бездной, и нервный тик, искажавший его лицо, судорожные движения руки. С этим же связаны и разные мелочи, и смешные странности Бердяева — например, отвращение, почти боязнь всего мягкого, нежащего, охватывающего: мягкой постели, кресла, в котором тонешь… Но эта темная, всегда им чувствуемая как угроза стихия ночи, мировой ночи, не только ужасала, но и влекла его». (Герцык, 1989, с. 73.)

«Подлинный ужас можно испытывать только перед тайной бытия, а не перед опасностями обыденной жизни». (Бердяев Н.А.)

«Было это в 1906 году, в памяти удержалось первое впечатление: большая комната, вроде гостиной, в кресле сидит красивый человек с темными кудрями, горячо разглагольствует и по временам (нервный тик) широко раскрывает рот, высовывая язык. Никогда ни у кого больше не видал я такого». (Зайцев, 1991, с. 487.)

«Падучая болезнь» (тп. е. эпилепсия), на которую ссылались родные Н.А. Бердяева, была, скорее всего, «ложью во спасение». Больше клинических данных за так называемый «синдром Жилля де ла Туретта» — комбинирование голосовых и множественных моторных тиков. Это заболевание чаще возникает у мужчин, начинается до 18-летнего возраста и нередко сопровождается различными навязчивостями (обссесивно-компульсивные нарушения), что имело место у Бердяева. Свою негативную роль в возникновении расстройства могла сыграть и патологическая наследственность. Интеллектуальная сфера, как правило, при этом заболевании не страдает, так что болезнь вряд ли помешала философу проявить все свои способности.

БЕРЕЗОВСКИЙ МАКСИМ СОЗОНТОВИЧ (1745–1777), русский композитор, первый из русских музыкантов, получивший известность за границей и звание академика в Болонье (1771).

«…Чудесный голос и необычайные музыкальные способности Березовского скоро выделили его из общей среды. Он сочинял церковную музыку, и ученический хор исполнял эти духовные песни. Как диковинку, показали мальчика Румянцеву, а тот повез его в Петербург, в придворную певческую капеллу… В 1764 году… юного Березовского, которому не исполнилось еще и двадцати лет, тоже отослали в Италию…» (Шагимян, 1975, с. 261.)

«Наибольшее количество интригующих легенд о таинственных событиях и авантюрных приключениях связано именно с итальянским периодом жизни композитора, и ответов на многие вопросы нет до сих пор… В тот день, когда Березовский отправился в обратный путь, в Петербург, он, скорее всего, даже не подозревал, что завершился лучший этап его жизни, а впереди ожидают беспросветное одиночество и горькие разочарования. Российскую границу Березовский пересек 19 октября 1773 года…Положение Березовского усугублялось личными неурядицами: в апреле 1774 года “фигурантка Франца Березовская” уволилась из театральной службы и, видимо, покинула мужа, находящегося не в лучшем душевном состоянии… В самое трудное время из-под пера Березовского выходит лучшее его произведение — хоровой концерт на текст 70-го псалма “Не отвержи мене во время старости”. Этот шедевр русской музыки XVI11 века стоит в одном ряду с высочайшими достижениями современного ему европейского искусства… Стечение неблагоприятных обстоятельств подтолкнуло композитора к употреблению горячительных напитков, следствием чего стала сначала депрессия, а затем “белая горячка” — так сообщают о его последних днях все предания». (Кордюкова, 2001, с. 28–30.)

«Березовский стал пить. Он пил, как пили гениальные крепостные механики, которых посылали учиться в чужие края в XVIII веке уральские богачи Демидовы, а потом унижали у себя на родине, в Сибири; пил, как талантливые самоучки, посланные для совершенствования в Париж и Лондон и там привыкшие считать себя свободными людьми, а возвратясь, увидевшие, что они “хамы” для барина своего… Березовский пил — и в припадке безумия 24 марта 1777 года перерезал себе горло». (Шагиняп, 1975, с. 267.)