Безумные грани таланта: Энциклопедия патографий - Шувалов Александр. Страница 6

Древнегреческий драматург Еврипид (480–406 до н. э.) отмечал тесную связь между такими состояниями, как опьянение, безумие и экстаз художника. Подобной же мысли придерживался и Демокрит (460–370 до н. э.): «Без безумия не может быть ни один великий поэт». Специфичность художественного творчества, согласно Платону (427–347 до н. э.), выражается в «одержимости» поэта. В диалоге «Ион» Сократу приписываются следующие слова: «Все хорошие эпические поэты слагают свои прекрасные поэмы не благодаря искусству, а лишь в состоянии вдохновения и одержимости». Платон неоднократно возвращается к утверждению, что поэт творит только тогда, когда его рассудок отступает на второй план и им овладевает божественное исступление. Наиболее конкретно эта мысль выражена в диалоге «Федр»: «Третий вид одержимости и неистовства — от Муз… Кто же без неистовства, посланного Музами, подходит к порогу творчества в уверенности, что он благодаря лишь искусству станет изрядным поэтом, тот еще далек от совершенства: Творения здравомыслящих затмятся творениями неистовых».

Аристотель (384–322 до н. э.) попытался естественнонаучно объяснить тайны творчества. Он одним из первых пришел к выводу, что талант — природный дар, естественная способность человека, и задавался вопросом: «Почему люди, блиставшие талантом в области философии или в управлении государством, или в поэтическом творчестве, или в занятиях искусствами, — почему все они, ио-видимому, были меланхоликами?» Сенека в сочинении «О спокойствии духа» приписывает Аристотелю следующую фразу: «Не бывает великого ума без примеси безумства».

Приведенные точки зрения представляют лишь исторический интерес. Но они являются примечательным свидетельством наблюдательности, примером своеобразного понимания нашими предками реальных событий.

В Средние века понятия гениальности и психического нарушения все больше соединялись. Психически больных считали одержимыми дьяволом, околдованными, а людей с незаурядными способностями и достигшими всемирной известности — святыми, как и некоторых душевнобольных, страдавших религиозным бредом с соответствующими галлюцинациями¹³. Ученые обращались к проблеме гениальности и в эпоху Ренессанса, но научное решение вопроса в то время было еще невозможным. Приведем краткий обзор, подтверждающий то внимание, которое уделяли мыслители данной проблеме.

Профессор медицины в Базеле, психиатр Феликс Платер (1537–1614) считал, что выдающиеся в какой-либо области люди должны быть чудаками, чтобы суметь завоевать похвалу и признание своих современников.

У Шекспира (1564–1616) встречаем следующее наблюдение: «Поэта взор в возвышенном безумье / Блуждает между небом и землей». («Сон в летнюю ночь», V, I.)

Итальянский ученый и писатель Томмазо Кампанелла (1568–1639) в своем «Городе Солнца» приходит к выводу, что эпилепсия — признак исключительной одаренности: «Геркулес, Скот, Сократ, Каллимах и Магомет страдали этой же болезнью». (Заметим, что данное предположение было высказано более чем за 250 лет до теории Ц. Ломброзо.)

Французский философ и ученый Блез Паскаль (1623–1662) утверждал: «Чрезмерный ум близок к чрезмерному безумию» и представлял в качестве печального подтверждения свою собственную личность.

Соотечественник Шекспира, поэт и драматург Джон Драйден (1631–1700) писал: «Высокий ум безумию сосед, / Границы твердой между ними нет».

Итак, мы достигли XVIII столетия, но и к этому времени проблема не была даже серьезно разработана. Догадки сверкали в афоризмах, не становясь достоянием научного подхода. Однако внимание исследователей к этой проблеме не ослабевало. Дени Дидро (1713–1784), французский писатель и философ, писал в «Энциклопедии» (1751 г.): «Натуры с мечтательным и меланхоличным предрасположением время от времени открывают такие тайники своей души, что приходят сначала к возвышенным, а затем к сумасшедшим мыслям. Ими они обязаны нарушению психических механизмов… Увы! и почему гений и помешательство стоят так близко друг к другу?»

Французский писатель Стендаль (1783–1842) в своей «Истории живописи в Италии» в 1817 г. не без основания пишет: «…Известную долю биографии великих людей должны написать их врачи». Еще один французский поэт и политический деятель Ламартин (1790–1869) уверенно называл гениальность болезнью: «Гений в себе самом несет зародыши разрушения: смерть, безумие, которые разрушают его, как червь плод».

Первые фундаментальные работы, специально посвященные вопросу вза? имоотношений творчества и психических нарушений, появляются только в начале XIX в. Рассмотрим некоторые из них.

В философии Артура Шопенгауэра (1788–1860) значительное место занимает проблема гениальности. Уже из определения гения, которое дает Шопенгауэр, — «гений заключается в ненормальном избытке интеллекта» — видно, что речь идет не только о количественной дефиниции («избыток»), но и о качественной — «ненормальный избыток». Гениальность Противопоставляется им социальной активности и здравому смыслу:

«Умный, поскольку и пока он таков, не будет гениальным, а гениальный, поскольку и пока он таков, не будет умным». Шопенгауэр не только констатирует, как и его многочисленные предшественники, близость гениального творчества к психическому нарушению, но пытается дать этому объяснение исходя из своей мировоззренческой системы: «Замеченное сродство гения с безумием главным образом основывается именно на этом, свойственном гению, но неестественном отрешении интеллекта от воли». Побудительным механизмом гениального творчества Шопенгауэр считал страдание: «Пока имеешь то, что удовлетворяет волю или только обещает удовлетворение, дело не доходит до гениального творчества, ибо внимание направлено на собственную личность… Страдание — условие деятельности гения. Вы полагаете, что Шекспир и Гете творили бы или Платон философствовал бы, а Кант критиковал бы разум, если бы они нашли удовлетворение и довольство в окружающем их действительном мире и если бы им было в нем хорошо и их желания исполнялись?»

Заслугу первой естественнонаучной разработки этого вопроса приписывают французскому врачу Моро де Туру (1804–1884), который считал, что «гений, как и всякое состояние умствен-ното динамизма, должен иметь свою органическую основу. Эта основа есть полупатологическое состояние мозга, нервный эретизм… Определяя гений словом невроз, мы только выражаем факт чистой физиологии и подчиняем органическим законам психологическое явление, которое почему-то всегда считали чуждым этому закону».

С работ итальянского ученого Ломброзо начинается новый яркий период в развитии этой проблемы. Название книги Ломброзо «Гениальность и помешательство» (1864 г.) превратилось в крылатую фразу и надолго стало одиозным выражением. Ломброзо пытался доказать, что гениальное творчество — следствие скрытой эпилепсии, которая вместо судорожных припадков проявляется приступами творческого вдохновения. Такое предположение можно объяснить тем, что в то время учение об эпилепсии и ее психических эквивалентах было модным в психиатрии. Однако в чем нельзя отказать Ломброзо, так это в богатом собраний пато-графических материалов из жизни выдающихся людей и в некоторых метких научных наблюдениях. Основная мысль итальянского ученого — гениальное творчество болезненно — была не нова и не принадлежала ему, а там, где он хотел быть оригинальным, уподобляя гениальность эпилепсии, он сильно заблуждался. По иронии судьбы именно истинные эпилептики среди гениальных людей встречаются лишь в редких случаях. Тем не менее Ломброзо можно причислить, несмотря на все доставшиеся на его долю нарекания, к тем исследователям, которые оплодотворяют науку даже своими заблуждениями. Вся последующая ли тература по данному вопросу вольно или невольно группировалась в зависимости от своего отношения к основному тезису Ломброзо. И в каждой группе было достаточно самых авторитетных представителей.

Фридрих Ницше (1844–1900) в своей книге «Человеческое, слишком человеческое» (1878 г.) пишет, имея в виду гениев: «…Придаток полубезумия всегда хорошо помогал им», так как «безумные идеи часто имеют значение целебных ядов».