Не любовница (СИ) - Шнайдер Анна. Страница 44

— Бог с вами, я столько не выдержу.

— А три года — выдержите?

— Не уверен, — помотал головой Михаил. — Нет, точно нет. Я сейчас-то с трудом держусь, эти несколько дней меня здорово выбили из колеи, вон даже выпить захотелось. Я понимаю, надо рассказывать сейчас, пока не полыхнуло и Маша не услышала какой-нибудь наш с Таней скандал в очередной раз. Но… как? Как рассказать, если дочь уверена в том, что у нас хорошая семья, мы друг друга любим и так далее…

— Почему вы считаете, что Маша в этом уверена? — Мужчина поправил очки, глядя на Михаила настолько внимательно, будто ему на самом деле было интересно всё, что тот говорил. — Хорошая семья, любовь между матерью и отцом. Вы считаете, что Маша в это верит. Почему?

— А-а-а… — протянул Алмазов и запнулся.

И правда — почему?

У него не было причины так считать. Более того…

— А Маша, наверное, и не верит. Вряд ли она стала бы пытаться нас свести, если бы верила. Да… думаю, она понимает, что у меня с Таней плохие отношения, и очень хочет это исправить. Сводничает, — Михаил улыбнулся. Его, конечно, раздражали эти попытки, но на дочь он не злился. — И мы ей в этом, по-видимому, подыгрываем.

— Получается, что вы, объясняя дочери причину своего развода, будете говорить о том, что она и так знает. Верно это утверждение или нет?

Алмазов задумался.

— Да… пожалуй что верно. Хотя бы частично. Совсем всё знать она не может, мала ещё, но в общих чертах… думаю, догадывается.

— Хорошо, — кивнул собеседник. — Значит, во время этого разговора вы просто подтвердите её догадки. Так?

— Так.

— Тогда из-за чего вы беспокоитесь? Вы решили, что рассказывать надо сейчас, а не ждать три года. Вы поняли, что Маша, в принципе, и так в общих чертах всё знает. Тогда что вас тревожит?

Михаил потёр ладонями лицо. Оно горело.

— Её реакция. Я боюсь, что Маша, когда я скажу, что развожусь с её матерью, обидится на меня и не захочет общаться.

— Это вполне вероятно, — кивнул собеседник, а потом спросил совсем уж неожиданное: — И её обиду вы считаете достаточной причиной для того, чтобы ничего не объяснять?

Алмазов глубоко вздохнул и вновь потёр лицо. Теперь горела не только кожа — горели словно сами мозги, пытаясь осмыслить то, о чём поинтересовался незнакомец.

— Получается, реакция дочери — единственное, что вас останавливает, — продолжал между тем собеседник. — Вы её боитесь, поэтому и молчите, и разыгрываете счастливое семейство. Считаете это достаточной причиной для молчания?

Михаил покачал головой.

— Вы, случайно, не психолог? — хмыкнул он и кашлянул, услышав в ответ невозмутимое:

— Нет. Психотерапевт. Вершинин Сергей Аркадьевич*, будем знакомы. (*Герой также упоминается в книге «Ты меня предал»).

— Михаил Алмазов… — пробормотал Михаил, ощущая себя совершенно по-дурацки. Да уж, присел за столик к незнакомому человеку… Это надо же…

— Вы не волнуйтесь так, — улыбнулся Сергей Аркадьевич. — Вам моя помощь на самом-то деле и не нужна, психолога было бы достаточно. Но раз уж так случилось… Продолжим?

— Слушайте, — Михаилу внезапно стало весело, — но вы, наверное, в отпуске, а я тут со своими историями…

— Поверьте, Михаил, ваша история не такая уж и сложная. Вам просто нужно принять решение. И для того чтобы сделать это, уже есть все данные, мы их с вами даже разобрали только что.

— Всё равно это сложно, — поморщился Алмазов. — Не хочется делать дочери больно…

— Думаете, ваша ложь — это меньшая боль? Учитывайте тот факт, который вы только что признали, — Маша всё понимает. Значит, она понимает и то, что вы лжёте.

«Понимает, что вы лжёте»…

Эти слова буквально размазали Михаила по ближайшей стене, заставив задержать дыхание от неожиданного осознания…

Чёрт. А ведь действительно…

Глава 61

Оксана

Она не ожидала, что Михаил будет звонить каждый вечер. Да, он обещал это делать, но Оксана даже не надеялась — не потому, что не верила: она думала, ему будет просто не до неё во время отпуска. Семья, дети, да и дела фирмы никто не отменял — Оксана прекрасно знала, что шефа дёргают практически в любое время дня и ночи, сама пересылала ему важные письма почти каждые несколько часов.

Но он звонил. Спрашивал, как дела, рассказывал про свой отдых, не касаясь темы отношений — ни с женой, ни с Оксаной. Это было похоже на их разговоры на кухне — тёплые и душевные, они наполняли сердце тихой радостью и предвкушением чего-то волшебного. Словно Оксана была маленькой девочкой, верящей, что подарки приносит Дед Мороз, а не мама и папа.

Папа… Оксана, в отличие от матери, навещала отца в реанимации, где он лежал в окружении приборов и капельниц. Похудевший, постаревший и такой несчастный — краше в гроб кладут. Оксана в первый раз даже на мгновение пожалела, что пришла: видеть отца в подобном состоянии было невыносимо. И дело было не в физическом, а в моральном факторе — он был разбит. Раздавлен, уничтожен. Раньше отец, по-видимому, всё-таки надеялся со временем вновь сойтись с бывшей женой, но теперь, увидев её в компании с мужчиной — в новогоднюю-то ночь! — понял, что надеяться больше не на что. И это его добило.

Оксана не говорила с отцом ни о маме, ни о Иване Дмитриевиче. Ничего не рассказала она и о том, как ездила вместе с ними на дачу старшего сына Ивана Дмитриевича, знакомиться с новыми почти родственниками. Не хотела причинять боль, потому что ничего плохого об этой поездке поведать она не могла — только хорошее.

И сыновья Ивана Дмитриевича, и его невестки показались Оксане очень приятными людьми. Они приняли её с мамой спокойно, разговаривали вежливо и явно стремились к общению, но при этом не навязывались. Оксана ожидала, что будет чувствовать неловкость в чужой незнакомой семье, но эти ощущения умерли, толком и не родившись, — настолько комфортно оказалось в обществе родных Ивана Дмитриевича. А его внуки! С каким упоением Оксана с мамой играли с двухлетним Илюшкой и полугодовалой Кристиной — словами не передать, настолько это были милые и сладкие детишки. В их компании Оксанина мама расцвела, щеки разрумянились — она даже словно помолодела лет на десять. А сама Оксана, посмотрев в этот момент на Ивана Дмитриевича, увидела в его взгляде, направленном на её маму, огромную нежность. И желание заботиться, оберегать от тревог и горя.

Именно это и было нужно теперь матери, Оксана понимала. Но за отца было больно. Ей хотелось, чтобы он тоже кого-нибудь встретил, кто помог бы ему скрасить одиночество, но… если это и случится, то ещё очень нескоро.

А вот за маму было радостно, особенно когда Оксана наблюдала, как та возится с детьми. Наверное, маме было бы легче пережить развод дочери, будь у Оксаны ребёнок, но… всё же хорошо, что у неё с Колей нет ничего совместно нажитого, в том числе детей. Иначе избавиться от бывшего мужа было бы гораздо тяжелее.

Да, всё это Оксана не стала рассказывать отцу, но Михаилу рассказала. Удивительно, но ей хотелось делиться с ним мыслями и переживаниями. Наверное, потому что на каждую свою историю она получала искренний отклик. Это резко контрастировало с тем, что Оксана видела от Коли всю совместную жизнь, и теперь она удивлялась, как вообще могла с ним жить. Почему не замечала, что муж к ней равнодушен? Сейчас, с высоты прожитых без него лет и по сравнению с отношением Михаила, Оксана понимала, что была удобна бывшему мужу, только и всего. Удобна, как бывают удобны мягкие шерстяные носки, старые домашние тапочки, древняя куртка, протёртая по шву, которую носил ещё в институте и страх как не хочется выбрасывать. Расставаться со старыми вещами, к которым привык, вообще тяжело. Так и с людьми. Если человек, который рядом, удобен и комфортен, то хочется быть с ним, а все развлечения перевести в левый формат. Развлекаться можно и не дома, правильно же?

Иногда Оксана пыталась думать в таком контексте и об Алмазове с его женой, но… что-то у неё не клеилось. Наверное, потому что Оксана, в отличие от прежних баб Михаила, не тянула на «развлечение». Да и его поведение, особенно серьёзное отношение ко всем её словам, тоже не тянуло. Развлекаются всё же как-то иначе.