Скелет (ЛП) - Вольф Триша. Страница 16

— Рысь, — тихо всхлипывает Колби у меня за спиной.

— Вот видишь, да? Большинство людей не догадались бы. Рыси выглядят такими милыми, с плюшевым мехом, белыми лапками и этими очаровательными маленькими черными кисточками на ушах. Очень классные, — я выдергиваю четвертый ноготь из замерзшего пальца со слабой, злой усмешкой. — Но рысь умеет прокрадываться в волчье логово. Убивать волчат. Беременных самок. А потом взрослых самцов, когда остаются с ними наедине. Рысь переворачивает волка на спину и раздирает ему живот или шею, а затем оставляет умирать. Одинокая рысь никогда не бросит вызов волчьей стае. Но… будет выжидать своего часа. И когда меньше всего ожидаешь, — говорю я, освобождая последний ноготь на ноге и кладя его среди других, — именно тогда они появляются из снега и теней. Вот тогда-то и убивают.

Я беру ногу за лодыжку и возвращаю ее в морозилку, прежде чем собрать ногти на ногах в маленький пакетик на молнии, который кладу во внутренний карман куртки, а перчатки выбрасываю в мусорное ведро рядом со столом с инструментами. Мой взгляд останавливается на стене с фотографиями и заметками, я снимаю фотку, сцена настолько знакомая, что физическое изображение вряд ли нужно, ее детали врезались в память. Я засовываю ее в карман рядом с пакетом сувениров и с ухмылкой поворачиваюсь к пленнику. Когда неторопливо подхожу к стеклу, Колби отступает, восхитительные слезы увлажняют его густые ресницы и скользят по коже.

— Джек — волк, который охотится на тебя. Но угадай, кто я? — я прижимаю ладони к стеклу и пожимаю плечами в дополнение к своей коварной улыбке. — Если у волка никогда не было ни единого шанса против рыси, как думаешь, что хорошего принесет твое попрошайничество?

Мы долго смотрим друг на друга, прежде чем я поворачиваюсь и направляюсь к укрепленной стальной двери.

— Уберите свою рвоту, мистер Камерон. В резиновом контейнере под кроватью есть полотенца. У меня и своих дел по горло.

Я покидаю свою маленькую берлогу под мелодию просьб и протестов Колби, первая дверь захлопывается за мной с глухим стуком, который эхом разносится по бетонной лестнице. Когда я подхожу ко второй двери, я беру винтовку у стены, и набираю код на клавиатуре, чтобы открыть замок, ведущий в потайной подвал моего охотничьего домика, расположенного вдали от всех.

Мой пес, Корнетто, поднимает голову со своего места, где лежит, охраняя порог хижины, когда я вхожу на первый этаж, присоединяется ко мне и садится рядом на потертый диван, пока я кладу винтовку «Savage 110» поперек бедер. Я достаю фотографию из кармана, где спрятаны ногти. Это снимок, который я сделала сама с помощью объектива с большим расстоянием: фотография Джека за год до того, как я поступила в Университет Уэст-Пейн. Он изображен в профиль, его руки глубоко засунуты в карманы, а пронизывающий ветер растрепал его короткие темные волосы по лбу. Джек смотрит на единственный акр земли, который университету удалось выделить для его исследований с помощью потрепанного гранта. Это было до того, как появилась я. До того, как я получила дополнительные сорок восемь акров площади для полевых исследований. До того, как я собрала средства для строительства новых лабораторий и учебных помещений. Это было в те дни, когда каждый шаг, который я делала, приближаясь к своей цели, все еще казался мне замечательным испытанием, тактическим ходом по шахматной доске.

Слова моего отца возвращаются ко мне.

«Есть поговорка, которую тебе нужно запомнить, орешек», — говорил он мне каждый сезон, независимо от того, какую добычу мы выслеживали. «Охота — это не спорт. В спорте обе стороны должны знать, что они в игре».

Это больше не охота. И даже если Джек, наконец, поймет, что он в игре, это не спорт.

Это расплата.

Я провожу пальцем по лицу Джека, боль вспыхивает под тонкой, потрескавшейся коркой ярости, которая накапливалась годами с тех пор, как был запечатлен этот момент. Меня никогда особо не беспокоило, что он не вспомнил меня при нашей первой официальной встрече. Конечно, было разочарование, но не настолько большое, чтобы ранить мое сердце. С тех пор все изменилось. В каждом из его упреков чувствовалась целеустремленность. Каждый ядовитый укус разгорался все сильнее в моих венах.

И дело не только в том, что я не заслужила его яда.

А то, что он значил для меня, несмотря на каждый укус.

Джек был человеком, которому я подражала. Он способен выбить дух из врага, все еще ведя успешную жизнь в обществе, скрывая свои темные секреты от посторонних глаз. Я хотела быть похожей на него. Держать все под контролем. Быть восприимчивой к жестокости времени. Мощной. И я хотела дать Джеку то, что он дал мне: способ процветать в отсутствии света.

Итак, я с головой погрузилась в учебу. Я осваивала каждую тему за максимально короткое время, учась, пока не стала лучшей в своем классе. Я записывалась во все полевые школы, пользовалась любой возможностью. Я обратила свои охотничьи навыки на тех людей, которые этого заслуживали, очищая Эшгроув, а затем и Вествью от остатков цивилизации по одной душе за раз.

И когда я, наконец, добралась до Уэст-Пейна, чтобы создать безопасное убежище для нас обоих, Джек стал отвергать меня на каждом шагу.

Мне нужно найти способ заставить его страдать. Это единственный способ, которым я наконец-то избавлюсь от всего. Может, тогда я смогу воссоздать оазис, который создала в Уэст-Пейне, и самостоятельно впитаю его солнце и тени.

Достаю из кармана трофейную зажигалку Джека и открываю крышку, чиркая колесиком, чтобы разжечь пламя. Кажется, нельзя подставлять край фотографии огню, но я все равно это делаю. Я позволяю ему пожирать бумагу до тех пор, пока она не обжигает мне кончики пальцев, и только тогда отпускаю ее, роняя горящие ошметки на истертые доски у своих ног. Мой ботинок вдавливает огонь и золу в пол, а затем я выхожу из своей хижины, чтобы благополучно отвезти Корнетто домой, прежде чем отправиться на исследовательские поля Басса.

Припарковавшись, я отправляю сообщение доктору Кэннону, чтобы сообщить ему о своем прибытии, и он сразу же отвечает, хотя я знаю, что он не зайдет проведать меня. Поисковая группа почти закончила прочесывать территорию, когда предупредила доктора Кэннона о странном поведении животных на сельскохозяйственных угодьях, прилегающих к исследовательским площадкам. Конечно, в любом случае это были напрасные поиски, и большинство сотрудников, похоже, ушли. На стоянке есть несколько машин, но я никого не вижу, когда достаю винтовку и рюкзак с заднего сиденья своего «Лендровера». Я не вхожу в здание, не смотрю на окна лабораторий. Я просто иду к полям с опущенной головой, высматривая признаки своей добычи.

Пятидесятиакровый участок исследовательских полей Басс-Ривер не является огромным пространством для прогулок, но он полон лесистых участков, ручьев и полей, окруженных смесью сельскохозяйственных угодий и редкого леса. Достаточно места, чтобы живые существа могли прятаться и бродить, строить логова и растить детенышей. Благодаря обилию пищи для падальщиков, многие из этих существ держатся поблизости, и их нетрудно найти, если знать, где искать. И мне требуется не больше двадцати минут, чтобы найти то, что я ищу.

Я расстилаю свое одеяло на хрустящей, покрытой инеем траве, все еще находясь в пределах видимости исследовательских лабораторий за спиной. Ложусь на живот и настраиваю прицел, но не делаю выстрела. Я просто наблюдаю некоторое время, позволяя холоду и тишине окутать меня, а узлу сожаления туже стянуться вокруг моего горла, пока слежу за одиноким зверем в перекрестье прицела.

— Вам не следует здесь находиться, доктор Рот.

Я выдыхаю смешок, но не отрываю взгляда от обзора через оптический прицел.

— Думаешь, я стала бы рисковать без разрешения? Средь бела дня? С гребаной винтовкой? Вы, наверное, до сих пор невысокого мнения обо мне, доктор Соренсен.

Я слышу улыбку в голосе Джека, какой бы слабой она ни была.

— Я имел в виду, что вероятный убийца разгуливает на свободе. Тебе не следует быть здесь одной. Для приличия.