Скелет (ЛП) - Вольф Триша. Страница 25

Несмотря на то, что я изучал эту конкретную кость на протяжении всей своей карьеры, у меня такое чувство, будто я вижу ее впервые.

Нет, одинокая подъязычная кость не нуждается в какой-либо другой структуре для своего существования. Тем не менее, его выживание зависит от жизнеобеспечивающего костного мозга.

Той ночью десять лет назад, когда я намеревался уничтожить убийцу на своей территории, я задушил его насмерть прямо рядом с его последней жертвой — девушкой с завораживающими бледно-голубыми глазами; глазами, в которые я ни разу не взглянул до того момента, как она появилась в моем университете.

Все это время она не была мертва. Она вовсе не мертвая. Она здесь.

Она — костный мозг.

Она — моя суть.

Кайри не родилась убийцей — она была создана.

И я этому помог.

Глава 11

Уинтерс

КАЙРИ

Когда пробивает восемь часов, кажется, что мои глаза готовы выпасть из орбит. Я провела утро на лекциях, вторую половину дня оценивала эссе, а вечером просматривала записи с камер слежения двухмесячной давности, на которых были запечатлены большие и маленькие существа, медленно поедающие одно из тел в лесистой части исследовательских полей Басса. Даже появляется Зайка, убегает с локтевой костью, чтобы залечь под прикрытием куста черноплодной рябины, зажав кость между передними лапами и хрустя челюстями по изогнутой вертельной выемке. Я улыбаюсь, перематывая пленку назад и просматривая ее снова. Многие другие животные предпочли бы бедренную кость, чтобы обглодать хрящики, или ребра, которые легко ломаются. Но не Зайка.

— Конечно, ты выбрала нечто неуклюжее, — говорю я экрану. — Держу пари, ты сделала это просто для того, чтобы быть милой.

Когда боль от ее потери начинает жечь мою грудь, я закрываю ноутбук, потягиваюсь, прежде чем встать и собрать вещи. Со мной здесь сегодня только Джек, его профиль обращен ко мне, пока он изучает что-то на мониторах компьютеров в своей лаборатории. Его внимание настолько поглощено анализами, что я могла бы незаметно ускользнуть. На самом деле, уверена, что он будет счастливее, если я уйду, не сказав ни слова. Он и раньше не ценил какие-либо попытки простой вежливости. Что ему больше всего не понравилось бы, так это если бы я прервала его веселым «доброй ночи».

Я перекидываю сумку через плечо, нацепляю свою самую слащавую, ослепительную улыбку и марширую в лабораторию, чтобы произнести то, что, несомненно, станет самым веселым прощанием, которое когда-либо получал Джек Соренсен.

— Я ухожу, Джек. Желаю тебе суперфантастического…

— Доктор Рот, — перебивает он, его голос теплый и почти… встревоженный. Как будто в этих трех слогах звучит тихая нотка трепета. — Зайдите, пожалуйста.

Моя улыбка увядает. Я не сдвинулась ни на дюйм.

Мне кажется, я слышу тихий смешок сквозь звуки классической музыки из динамика на его столе, но не уверена, что мне это не почудилось.

— Я не укушу… на этот раз… — говорит Джек, и едва заметный намек на улыбку появляется на его губах, когда он повторяет мне мои слова. Я колеблюсь еще мгновение, прежде чем переступить порог. Взгляд Джека падает на мою рану, он встает и засовывает руки в карманы. — Хорошо заживает?

Я киваю, делая несколько шагов вглубь тускло освещенной лаборатории.

— У меня был довольно хороший врач. Он даже не вышил свои инициалы.

— Кажется, он очень профессиональный. И потрясающе красивый.

— Ему, конечно, нравится так думать.

Тишина оседает между нами, как тяжелый занавес, опускающийся в прохладном воздухе. Может быть, Джек так же, как и я, ошарашен сказанным, может быть…он просто… флиртовал?.. как обычный человек.

— Чайковский? — спрашиваю я, кивая в сторону звука.

В глазах Джека вроде промелькнуло удивление, а может быть, даже смущение. На самом деле это не то, что обычно слушают самые нелепо красивые тридцатичетырехлетние мужчины, но это же… Джек.

— Помогает мне думать.

— Здорово, — говорю я со слабой улыбкой, приподнимая плечо и делая неуверенный шаг ближе. — Я знаю ее. «The Spell, Pas D’action». Из «Спящей красавицы», — Джек наклоняет голову с невысказанным вопросом. — К пяти годам стало очевидно, что я не буду балериной, несмотря на мамины попытки. Но нам нравилось ходить и смотреть вместе. «Спящая красавица» была нашим любимым представлением.

Между его бровями появляется складка, его взгляд отрывается от моего, опускаясь вниз, к моим ногам.

Джек прочищает горло, проводя рукой по галстуку.

— У меня есть кое-что для тебя, — говорит он, отворачиваясь, чтобы заглушить музыку, прежде чем выдвинуть ящик стола. Я прикусываю язык, чтобы не задать вопросы, вертящиеся у меня на языке, и просто наблюдаю, как он стоит передо мной с маленькой декоративной деревянной коробочкой в руке. На мгновение он хмурится еще сильнее, как будто, возможно, взвешивает, передавать ли это мне, но выражение его лица так же быстро проясняется, и он протягивает свой подарок.

Я ставлю свою сумку на смотровой стол из нержавеющей стали и беру коробку, на мгновение задерживая взгляд Джека, прежде чем расстегнуть латунную застежку. Когда я поднимаю крышку, то вижу подъязычную кость в гнездышке из черного шелка, тщательно очищенную и законсервированную, виднеется заклеенная трещина.

— Тебе знакомо имя Тревор Уинтерс? — спрашивает Джек.

Я качаю головой, прилив адреналина застилает мое сердце. Имена всех людей, которых я убила, прокручиваются в голове, но Тревора Уинтерса определенно не было.

Я каким-то образом облажалась.

Удушение — не мой конек, так что перелом подъязычной кости не имеет смысла. Но, возможно, я допустила ошибку, и, конечно, Джек копал, пока не нашел, и он хочет швырнуть мне в лицо свою победу.

— Нет, — отвечаю я и почти захлопываю коробку и швыряю ее обратно ему, поднимаю взгляд и пронзительно смотрю на Джека. В его глазах нет ни самодовольной, злорадной ухмылки, ни торжествующего блеска. Выражения его лица часто бывают такими, и я потратила годы, наблюдая за ними, но такого никогда не видела. Похоже, он… обеспокоен. — Нет, — говорю я снова, на этот раз мягче. — Это имя мне ни о чем не говорит.

Джек кивает, как будто он не удивлен, но это едва уловимое беспокойство все еще остается в его глазах, когда он переводит взгляд с одного моего глаза на другой.

— Уинтерс был странником. Он редко задерживался где-либо дольше, чем на год. Он был высокого мнения о своем интеллекте, но никогда не останавливался ни на чем надолго, чтобы доказать это. Он выполнял много случайной работы. Работал руками, чтобы свести концы с концами.

Я снова смотрю на кость и качаю головой, безуспешно пытаясь сложить эти разломанные кусочки головоломки воедино.

— Возможно, ты видела его в своем районе, он прибивал черепицу к крыше. Или, когда он красил гараж. Чинил забор. Возможно, ты никогда бы его не заметила. Но он заметил тебя.

Холодок пробегает по тыльной стороне моих рук и каскадом стекает вниз по позвоночнику. Мои губы приоткрываются в судорожном вздохе, когда все начинает вставать на свои места.

— Уинтерсу нравилось бывать в баре в центре города, который пользовался популярностью у студентов колледжа, — говорит Джек. — «Шотландец». Я был там, ждал, но его не видел. Когда решил остановиться на ночь, увидел, как мимо проехал его грузовик. У него был пассажир, но я не мог разглядеть, кто именно. Было слишком темно. Но это была ты, да?

Я киваю, хотя не могу вспомнить эту часть ночи. Я помню, как пришла в бар со своими друзьями чуть дальше по дороге от «Шотландца» с поддельным удостоверением личности. Уинтерс, должно быть, был там и подсыпал что-то в мой напиток, потому что я ничего не помню ни о поездке, ни о том, как вошла в свой дом.

Я пытаюсь сморгнуть внезапные слезы. Они отказываются исчезать.

— Папа…он попросил человека починить забор в саду, у аллеи… Папа узнал, когда тот привел меня домой. Должно быть, это он впустил Уинтерса.