Скелет (ЛП) - Вольф Триша. Страница 43

Я вынимаю иглу и поднимаю ее обмякшее тело на руки. Осторожно опускаю ее на каталку и провожу тыльной стороной пальцев по ее ничего не выражающему лицу. Я убираю рыжеватые пряди с ее закрытых глаз, любуясь тем, как густая бахрома ресниц неподвижно лежит над высокими скулами.

Сжимая в руке шприц, я наклоняюсь к ее уху и шепчу:

— Ты знаешь, как сделать меня чертовски диким, лепесточек.

Я бросаю шприц на стальной поддон и направляюсь к термостату. Температура понижается на несколько градусов. Не так холодно, чтобы она замерзла, но достаточно зябко, чтобы я мог разглядеть, как ее теплое дыхание затуманивает воздух при флуоресцентном освещении. Искусственный свет придает ее коже бледный оттенок, а ее пухлые от природы розовые губы приобрели легчайший оттенок голубого.

Прям как в тот раз, когда я впервые увидел ее в камере, где она проверяла мою сдержанность, нажимая на все мои кнопки, пока я не захотел задушить ее, либо трахнуть.

Мой член становится тверже при этой мысли. Ослабляя давление брюк, я расстегиваю молнию, мой хищный взгляд устремлен на спящую красавицу, беспомощно лежащую на моей территории.

Сколько раз я представлял ее себе именно такой. С самого первого момента, когда услышал звенящую мелодию ее смеха, и он прокрался, как гребаный вор, прямо под мою защиту. Застигнутый врасплох, я не был готов, когда повернулся и увидел ее с сияющей улыбкой. Словно яркий солнечный луч, вторгшийся в мое темное убежище.

Я посмотрел в ее пленительные бледно-голубые глаза и понял — через долю секунды — что она станет моей погибелью.

И все темные, порочные мысли, которые я изо всех сил старался отогнать, когда пытался убрать ее подальше от себя, — я чувствовал себя бессильным. Она была так чертовски красива. Ее запах мучил меня. Ее смех вызвал огненный жар под моей холодной кожей, когда я тщетно пытался представить, как звучали бы ее крики в агонии.

Она поглотила меня с первого дня.

И с безжалостной яростью я жажду наказать ее за это.

Эта чертова рубашка с бантиком на шее подталкивала к тому, чтобы я сломался, и я хотел поскорее снять ее.

Я утолил голод, сначала сделав набросок ее фигуры, запоминая каждый контур ее лица. Каждый соблазнительный, сексуальный изгиб ее тела я запечатлевал в своей памяти очередным мазком.

Единственная из моих одержимостей, с которой я никогда не снимал плоть. Лишь изредка позволяя себе фантазировать о том, как выглядели бы ее хрупкие кости, я был слишком осторожен, чтобы облечь эти образы в физическую форму, опасаясь, что не смогу остановиться.

Когда я не мог выбросить из головы ее голубые глаза, я вывел гималайские голубые маки, чтобы они точно соответствовали оттенку ее поразительных ирисовых глаз, и вся моя оранжерея превратилась в святилище ее красоты.

В любой момент я мог бы прекратить свои мучения. Я мог бы сломаться и вспороть ее, мучительно содрать с нее кожу, вознаградиться призом, который, как я уверен, скрывается под ней; той нежной подъязычной костью, которую я почувствовал, когда моя рука сдавила ее красивое, стройное горло. Настоящая звезда для моей витрины с трофеями. Я мог бы превратить ее в пепел, воспоминание легко стереть из памяти, а останки развеять по маковым грядкам.

Потребность отдаться неутомимому влечению и заставить ее исчезнуть была мучительной, я боролся с этим каждый день, входя в двери университета. В противном случае, если бы одержимость продолжалась, — это привело бы к нарушению моих собственных правил.

Она искушала меня бросить вызов своей природе.

Она была угрозой.

И прямо сейчас вызывающий вид ее нежной кожи — слишком большое искушение, манящее меня потянуться за скальпелем на подносе.

Доведенный до дикости, я разрываю последние остатки своей слабой сдержанности, бросаясь к ее успокоенной ангельской фигуре на каталке и просовывая острое, как бритва, лезвие инструмента ей под рубашку.

Звук рвущейся ткани скользит по моей коже с болезненным удовлетворением, когда я провожу скальпелем вверх по центру, разрезая одежду, которую я ей подарил, и кружевной лифчик, чтобы полностью обнажить ее тело. Я позволяю рубашке соскользнуть с ее груди, любуясь ее затвердевшими сосками, равномерным подъемом и опусканием ребер.

Я не тороплюсь, изучая каждый дюйм ее обнаженного тела, нежного и уязвимого.

Я знаю, что Кайри не была рождена убийцей. У нее есть совесть, душа, сочувствие. Она хочет любить и быть любимой — и, несмотря на мои ограничения в этом, я сделаю все возможное, чтобы дать ей то, в чем она нуждается. Но сейчас…

Это все для меня.

Развратно. Отклонение от нормы. Как на показ.

Нечестивый способ, которым я сейчас овладею ею, заставил бы даже ангелов раскаяться.

С порочным голодом я трогаю два шрама под ее нижними ребрами. Мои пальцы обводят скошенные края, прослеживая грубые вмятины там, где лезвие рассекало ее кожу.

Неистовый гнев поднимается из недр моей черной как смоль души, ярость от того, что другой мужчина посмел прикоснуться к ней, причинить ей вред, попытался уничтожить ее. Ярость пронзает мои внутренности, скальпель сжимается в дрожащей руке, когда я представляю себе безумный способ, которым я сначала пытал бы его и изувечил.

Резня, которую я учинил в этой очень холодной комнате, побледнела бы в кровавом сравнении с тем, чему я подверг бы Уинтерса, если бы он стоял сейчас передо мной.

Я убил его слишком быстро.

И я оттачиваю эту дикую похоть. Зациклившись на спящей красавице, распростертой передо мной на каталке, я отбрасываю скальпель, засовываю руку в карман брюк и хватаюсь за свой твердый как камень член. Сдавленное шипение вырывается между моих стиснутых зубов, когда я сжимаю основание, а затем провожу холодной ладонью вверх по ступенькам из пирсинга. Я поглаживаю по всей длине, бедра двигаются в такт с каждым подергиванием моей бушующей эрекции, когда я смотрю на ее раздвинутые бедра, на прелестный розовый клитор, выглядывающий между ее гладких губ, и почти ощущаю вкус ее влажного жара.

Свободной рукой я обхватываю одну из ее лодыжек и раскрываю ее ноги еще шире. Я раздвигаю ее колени до тех пор, пока они не касаются стальных перил с обеих сторон, широко открывая ее для себя, как драгоценную куклу — ту, которую я могу поставить в любую непристойную позу, какую пожелаю.

После того, как я снимаю брюки, я опускаюсь на ее спящее тело и вдыхаю ее запах, просто чтобы пробудить голод, прежде чем впиться зубами в мясистую выпуклость внизу ее груди. Мои пальцы ищут теплую щелочку ее киски, языком облизываю ее сосок. Погружая два пальца внутрь, я стону от мягкой податливости ее плоти, без всякого сопротивления. Ее скользкое возбуждение покрывает мои пальцы, когда я погружаюсь глубже.

Она не двигается, пока я вхожу и выхожу, становясь все более диким, пока она впитывает мои пальцы. Потребность трахнуть ее с беспощадной развратностью сковывает каждый мускул вдоль моего позвоночника. Мои зубы находят опору в нежном месте между ее шеей и плечом, где я впитываю вкус ее кожи, мой язык скользит вдоль ее ключицы.

Я вынимаю свои пальцы из ее горячей маленькой киски и выгибаюсь дугой над ее распростертым телом. Сильная дрожь пробегает по моим мышцам, когда я провожу скользкой подушечкой пальца по ее бесцветным губам.

Болезненное желание наконец-то расслабиться и снять с нее все слои, охватывает меня яростной, неукротимой потребностью, и, прежде чем я успеваю обуздать желание, я протягиваю руку через стеллаж и беру мягкую угольную палочку.

Свободной рукой держась за холодный поручень каталки, я приподнимаюсь и приставляю палочку к нижней части ее таза. Я начинаю с обрисовки ее бедер, используя промежуток между лобком, чтобы точно очертить поясничные позвонки.

На грудину я надавливаю и провожу мягким кончиком вверх, пока не добираюсь до толстого манубрия, где смягчаю линии. Разветвляясь, я очерчиваю контур каждого ребра вдоль клетки. Затем обвожу ключицы, оставляя напоследок изгиб шеи, запрокидываю ее голову назад и не торопясь растушевываю нижнюю челюсть. Мое сердце бешено колотится, а член пульсирует, когда я очерчиваю контур ее подъязычной кости при воспоминании о своих прикосновениях.