Нечаянный тамплиер (СИ) - Ангелов Августин. Страница 36

Как заметил Родимцев, воды и еды на территории манора имелось вполне достаточно. И, благодаря этому обстоятельству, дон Карлос со своими людьми мог держаться в осаде значительное время. Вот только каменная стена с двумя башенками над воротами выглядела тонковатой. Если осаждающие притащат какие-нибудь осадные машины, вроде катапульт, швыряющих большие булыжники, то долго ни такая стена, ни башенки на ней не продержатся. Да и наверняка, не так уж и сложно для неприятеля будет забраться на предгорные холмы, окружающие ущелье с трех сторон, чтобы атаковать манор сверху.

Григорий сказал дону Карлосу:

— Я немного разбираюсь в тактике и хочу вам напомнить о необходимости поставить людей с арбалетами или с луками на гребни этих холмов, окружающих ваш дом.

— Об этом я уже позаботился, — сказал испанец и поманил Григория следовать за собой.

Оказалось, что задней стеной хозяйский дом, выполняющий в маноре роль донжона, примыкал вплотную к скальной стене, в которой имелись прорубленные ступени, ведущие вверх. Преодолев довольно длинную каменную лестницу, они с испанцем выбрались на скалу и оказались на небольшом плато, обрывающимся почти что отвесно с севера и с северо-востока, а с востока и с юга, наоборот, повышающимся к предгорьям массива Кармеля. На плато стояли три небольших стрелковых зубчатых башенки, на стрелковых площадках которых виднелись бойцы с арбалетами.

— Отсюда враги вряд ли сунутся. С лошадьми здесь невозможно подниматься. Да и пешему взбираться по такой круче очень нелегко. Все места, где сарацины могут попробовать влезать наверх, как раз и простреливаются из этих башен, — сказал дон Карлос, когда они подошли к краю обрыва.

Вид сверху открывался красивый. Солнце уже зашло за горизонт, но красная полоска заката все еще горела над Средиземным морем, давая достаточно света. Полоса берега находилась прямо перед ними в нескольких километрах, изгибаясь возле горы обширным заливом. Сам массив горы тянулся слева вперед до высокого мыса, а справа, на севере, лежала широкая долина Звулун, через которую они и приехали в манор, находящийся в предгорье. Внизу со стороны долины скакали на лошадях сарацинские всадники. Они как раз подъезжали ко входу в маленькое ущелье. В наступающей темноте уже нельзя было сказать точно, сколько их там. Но то, что врагов много, казалось очевидным.

Когда Грегор и дон Карлос вернулись обратно, небо уже окончательно потемнело. Вечер переходил в ночь. В патио вокруг фонтана слуги зажгли небольшие факелы в металлических настенных подставках. И хозяин манора сказал, обращаясь не только к гостям, но и к своим людям, ожидающим его:

— Выход из ущелья сарацины уже перегородили. Но, пока неизвестно, встанут ли они там лагерем, а утром поскачут дальше, или же будут искать способы проникнуть к нам. В любом случае, всю ночь мы будем настороже. Ведь враги могут попытаться напасть и в ночи.

— А где я могу помолиться на ночь? — спросил францисканец.

— И я должен соблюсти обряд, — сказал Григорий, вспомнив, что он тоже из монашеского братства, хоть и из военного.

А значит, если он не будет соблюдать внешне здешние правила, то окружающие этого не поймут. Хотя, конечно, сам Родимцев никогда набожным не был, но и воинствующим атеистом тоже никогда себя не считал, а относился к религии, как к народным традициям, которые необходимо уважать. В то же время, бабка его со стороны отца была верующей, а прадед со стороны матери даже имел сан дьякона и служил в каком-то монастыре до революции. Потому, нечаянно попав в тамплиеры, Григорий не испытывал никакого дискомфорта оттого, что тут молитвы являются чем-то вроде обязательного атрибута военной службы храмовников.

Хозяин отнесся с пониманием и провел их в маленькую домовую часовню. Там перед мозаикой на стене, изображающей Деву Марию, на притолоке горела свеча в бронзовом подсвечнике. А рядом стояло небольшое серебряное распятие. Возле этого импровизированного алтаря францисканец перекрестился. И начал читать нараспев странную молитву:

— Благословенный Господь, научи наши руки битве, приготовь персты наши к брани. Бог есть учитель наш для войны и для ополчения. Научи нас, Господи, победе. Дай силу нам преодолевать врагов и побеждать их. Господь крепкий и сильный, Господь свирепый в бою, пошли нам помощь в борьбе с враждебными силами, против тьмы века сего, против духов злобы подземной. Ибо полчища истинных неприятелей не одной с нами природы и невидимы для нас. И борьба наша происходит не за что-нибудь незначительное и мирское, а за спасение или погибель Света Небесного. И потому пошли нам, Господи, высшую помощь!

В тишине домовой часовни, возле маленького алтаря, такие торжественные моления звучали совсем необычно. Григорий и дон Карлос стояли по обе стороны от монаха, внимая каждому его слову, и крестились католическим способом в такт его словам. Но, францисканец не обращал на них никакого внимания. Глаза брата Иннокентия были широко открыты, он смотрел на мозаику-икону на стене, но казалось, что взгляд его, проходя стену насквозь, теряется где-то далеко в ином мире. Ладони монаха были сложены перед грудью в характерном жесте молящегося, но, когда он закончил молиться, огонь свечи неожиданно вспыхнул и загорелся неожиданно ярко. Тогда монах прекратил молитву, опустил руки и сказал:

— Я надеюсь, братья мои, что Господь услышал меня. И да будет так. Ибо правда на нашей стороне.

— А почему вы сказали во время молитвы, что Господь свирепый в бою? — спросил испанец.

— Это потому, что не мир Господь принес нам, но меч, — странно ответил брат Иннокентий.

Когда они вышли из часовни и вернулись к фонтану, хозяину манора доложили, что сарацинский передовой разъезд уже подъехал к воротам. Вражеские всадники, человек двадцать, топтались на своих лошаденках на каменистой площадке перед входом в манор, они зажгли факелы и что-то грозно выкрикивали на своем языке. Теперь никуда уехать из манора уже не представлялось возможным. Потому что сарацины перегородили единственную дорогу. Да и отступать было некуда, если враги ворвутся. Разве что вылезти на гребни скалистых холмов, туда, где возле верхнего края скал стояли стрелковые башни, а потом оттуда прыгать вниз на острые камни.

— Что они кричат, Мансур, — спросил Григорий, когда они поднялись на одну из башенок над воротами следом за доном Карлосом. Бертран и Мансур повсюду следовали за храмовником.

— Всех зарезать, если не открыть, — перевел оруженосец.

Григорий попросил парня:

— Спроси их, кто они такие, откуда и чего хотят?

Мансур что-то прокричал всадникам. И те ответили ему. Произошел короткий диалог. Потом Мансур перевел:

— Люди шейх Джафар аль Хасан. Бейбарс дарил земля. Будут христиан выгнать.

Дон Карлос что-то сказал своим людям, человек пятнадцать которых стояли на башенках и расположились на стрелковой галерее, огороженной каменными зубцами, проходящей между ними. Тотчас стрелки нацелили арбалеты и дали залп. Трое всадников свалились с коней. Еще трое обмякли в седлах. Две раненые лошади встали на дыбы и, дико заржав, сбросили своих седоков. Оставшиеся поспешили убраться.

Сразу же во всем маноре зажглись факелы и начались приготовления к битве. По указанию хозяина всем, кто находился внутри, раздавали оружие. Даже женщинам и девочкам выдавали острые кинжалы. И Адельгейде тоже достался хорошо заточенный стилет-милосердник. Подразумевалось, что в случае, если сарацины все же ворвутся в манор, христианки должны были покончить с собой, чтобы не отдаться врагам на поругание. Так поступали женщины в Кастилии, откуда перебрался на Святую землю дон Карлос. А посреди двора разожгли костры. С башен время от времени бросали вниз зажженную паклю, чтобы незаметно приблизиться к воротам неприятель не смог. Обе стрелковые башенки наполовину своего диаметра выступали вперед за плоскость стены. Потому вся площадка перед воротами, а также пространство между башнями и отвесными стенами ущелья прекрасно простреливалось.