Лекарство от хандры - Клюева Варвара. Страница 20

— Ей было настолько плохо?

Сандра сдержала улыбку. К состраданию в голосе Селезнева примешалась едва уловимая нотка гордости. Очевидно, ему льстило столь убедительное доказательство Варькиного небезразличия к его персоне.

— Судя по всему. Одинокие блуждания по Питеру — самое сильнодействующее из ее личных средств от хандры. Варвара прибегает к нему, когда ничто другое уже не помогает. Зато Питер излечивает ее на удивление быстро. Во вторник вечером она уже практически пришла в норму… Но мы отклонились в сторону. Итак, я согласна: маловероятно, чтобы Варвара во время своей питеротерапии выкинула какой-нибудь фортель. А если бы ее втравили в подозрительную историю помимо ее воли, она бы мне рассказала.

— Словом, наша единственная ниточка — Василий и Анатолий, — подхватил Селезнев. — И у нас есть довольно подробное их описание. Василий — худой, гибкий, пластичный брюнет с рябым лицом. Анатолий — высокий, в теле, лицо гладкое…

— Постой! — перебила Сандра. — Варька же нарисовала для меня их физиономии. Подожди минутку, я сейчас.

Сандра вышла из кухни и тотчас вернулась с черной спортивной сумкой. Порывшись в содержимом, она извлекла потрепанный блокнот в картонной обложке, открыла и положила перед Селезневым. Тот взял блокнот в руки с почти мистическим страхом. Казалось, он не в силах поверить в неслыханную удачу.

— Это, конечно, не фоторобот, а скорее шарж, но сходство Варвара обычно передает верно.

— Знаешь, Сандра, за мою милицейскую карьеру такое происходит впервые: пропавший набрасывает портреты возможных похитителей за несколько часов до похищения. Не исключено, что мы ошибаемся, и эти двое к Варькиному исчезновению не причастны, но если причастны… — Он посмотрел на часы и вскочил. — Черт, начало восьмого! Что же делать? Мне пора к дому, где Варвара пропала, иначе жильцы разойдутся на работу, а еще нужно позвонить, выклянчить подмогу, найти ксерокс, факс… — Селезнев заметался по кухне. — Где у тебя телефон?

Сандра никак не разделяла его суетливости.

— Дон, сядь на минутку, послушай меня…

— Не могу! Сейчас каждая минута на вес золота! — Он бросился к двери, но Сандра его остановила.

— Если ты меня выслушаешь, мы сэкономим целый час. Возможно, даже не один.

Селезнев взглянул на нее недоверчиво, но покорился и присел на краешек стула.

— Объясни толком, кому ты собрался звонить и зачем.

— Полковнику милиции, начальнику одного из отделов угро. Хочу попросить у него людей, машину и доступ к оргтехнике.

— Ты хочешь скопировать портреты этих двоих и раздать вместе с Варькиной фотографией людям, которых тебе выделят в помощь?

— Если выделят… Да. Вдвоем с тобой мы будем бродить по квартирам целый день. А еще нужно отослать Варькин рисунок по факсу в Москву — вдруг Вася с Толей известны моим коллегам? Неспроста же эта парочка удирала оттуда по чужим документам.

— Вот что мы сделаем: сейчас ты быстро напишешь к Варькиным рисункам сопроводительный текст для Москвы, оставишь мне номер тамошнего телефона и номер здешнего полковника. Ксерокс, факс и машину я тебе обеспечу без помощи милиции, полковнику позвоню и сообщение твое отправлю. А ты сразу поезжай опрашивать жильцов. Если полковник не даст людей, я сама раздобуду тебе помощников. Зря я, что ли, полгорода прикармливаю?

— Сандра! — Селезнев встал, обошел вокруг стола и чмокнул ее в щеку. Ты… Ты настоящее сокровище.

— Мои достоинства мы обсудим потом, — ворчливо ответила она, подталкивая к нему блокнот и ручку, выуженную из той же черной сумки. — Пиши текст и номера с именами-отчествами.

Дон кивнул, открыл блокнот и начал строчить послание коллегам в Москву, а она вышла из кухни. Через минуту донесся ее грудной голос:

— Константина будьте любезны… Да, пожалуйста, разбудите, у меня очень срочное дело… Котик, это Александра… Помолчи, болтун, мне срочно нужна помощь. Значит, так: через полчаса привезешь мне ксерокс, факс и оставишь здесь свою машину… Я не шучу, это вопрос жизни и смерти… И твоей тоже, если будешь тянуть волынку… Тогда пришли шофера… Ничего, влезет, машина вместительная… Ладно, жмот, машину можешь оставить себе. У других попрошу. Но в следующий раз, когда тебе понадобится прикрытие для своих темных делишек, ко мне не суйся… Это не шантаж, а честное предупреждение. Котик, постарайся побыстрее, пожалуйста. Я потом тебе все объясню.

— Привет, тезка! Ты сегодня в первой половине дня свободен? Спасибо, Шурик, я тронута… Да, приезжай как можно скорее… Да-да, из-за нее… Нет, не нашлась… Постой, что это за голоса? Свистать всех наверх и тащи их с собой! Чем больше народу, тем лучше… Виталию? Отличная мысль! Пусть хоть весь свой инкубатор сюда притащит. Пока, до встречи!

— Алло, Алина?.. Для кого-то рань, а кто-то еще не ложился. У тебя когда следующий экзамен?.. Отлично, ты мне сегодня очень нужна. Немедленно! Объясню, как приедешь. Ты можешь прихватить с собой кого-нибудь из группы?.. А еще?.. Да, замечательно! Жду!

К тому моменту, когда Селезнев был готов к выходу, у него сложилось полное впечатление, что розыски Варвары станут самым масштабным мероприятием за всю историю Санкт-Петербурга.

Глава 3

Мне казалось, будто я пересекаю бурный океан в тесном темном трюме парохода. Нет, даже не в трюме, а в машинном отделении, погруженном в полную темноту. Меня качало вниз-вверх, мотало из стороны в сторону, а в голове, огромной и тяжелой, как чугунный котел, гремел то ли африканский тамтам, то ли отечественный копер. Потом темное пространство пробил луч света, и, сделав невероятное усилие, я сообразила, что мне приподняли веко.

— Посмотри на зрачки, придурок! — донеслось из невероятной дали. — Ты какую дозу ей вколол? От такой и здоровый мужик на сутки вырубится. Теперь жди до посинения, пока она заговорит. Если вообще заговорит…

Слова, серые и тяжелые, точно свинцовые грузила, падали на поверхность сознания с противным всплеском и, ни секунды не задерживаясь, погружались в черную глубину. Я упорно пыталась ухватить хотя бы одно, но они с неожиданным проворством проскальзывали между воображаемыми пальцами. Человеческая речь превратилась в бессмысленный гул, вторящий проклятому тамтаму. Пятнышко света, составившее мне компанию, очевидно решило, что попало в недостойное общество, и пропало. Я его не винила. В эту минуту мое общество вызывало тошноту даже у меня самой.

— Заговорит, куда денется! Нужно будет, я ей лично все пальцы переломаю.

— Костолом, трам-тара-рам! Да она запросто может не очнуться, понял, дебил?

— Заткни пасть, умник! Кто говорил, что эта телка прибилась к нам случайно?

— Ну я… Но ведь ты тоже с ней говорил и шмотки ее видел! И согласился со мной. Черт, как же я мог так проколоться?

— И на старуху бывает проруха, непогрешимый профи. Видать, эта птичка слишком высокого для тебя полета.

— Да пошел ты…

— Ладно, ладно, замяли. Так, по-твоему, она еще долго не очухается?

— Часа три как минимум.

— Может, перетащить ее в комнату?

— Нет, в тепле она будет отходить еще дольше.

— Так что же нам — три часа ее здесь караулить? Задубеем!

— Это ни к чему. Отсюда только один выход. Закрыть его, и дело с концом. Когда прочухается, мимо нас ей не проскочить.

— Ну так пошли вниз. Я жрать хочу и устал, как собака.

Голоса смолкли. Тамтам тоже отдалился и заглох. Я погрузилась в блаженную пустоту. Однако слова, миновав сознание, осели в подсознании, и через некоторое время оно принялось посылать мне тревожные сигналы. Я сопротивлялась, решительно не желая всплывать из безмолвных глубин в штормовую качку, но отчаянный SOS толчками выпихивал меня на поверхность. И вот меня уже снова мотает и болтает, а трудолюбивый копер исправно забивает свои сваи. Мне понадобилась целая вечность, чтобы продрать глаза и осмотреться. Вторая вечность ушла на осмысление увиденного.

Я лежала в полутьме на какой-то ребристо-бугристой поверхности, в которую меня вдавливало тяжелое ватное одеяло. В дальней стене зияло отверстие маленького окошка. Окошко было пыльным и пятнистым, но все же не настолько, чтобы полностью закрыть доступ солнцу, сиявшему за стенами темницы. Мутный от пыли столб солнечного света расплывался и терялся в сумраке, не достигая моего угла, но мне его вполне хватило, чтобы понять, где я нахожусь. Две обшитые досками стены, сходящиеся клином над головой, треугольные торцы, тяжелые перекрещенные балки и дощатый пол не оставляли сомнений: я на чердаке большого деревенского дома. Справа от моего неудобного лежбища виднелся оцинкованный квадрат чердачного люка. Прямо передо мной в нескольких шагах темнела громада кирпичной печной трубы. Воздух пах морозом и пылью. Необычное сочетание.