Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов - Словин Леонид Семенович. Страница 113
в «Апоалим».
Полученную валюту Авгурова решила везти с собой.
Никого не интересовал источник валюты, как именно и куда Авгурова собирается транспортировать кипрские фунты. Охранник у двери не обратил на выходящую туристку внимания — ему хватало посетителей, входивших в банк.
Прощаясь с Израилем, Авгурова ничего не приобрела, кроме нескольких дешевых сувениров — страна по европейским меркам слыла дорогой…
Посадка на паром шла лениво, медленно..
Люди вокруг нервничали.
Большинство пассажиров парома составляли советские люди, возвращавшиеся из Израиля от родственников. Вокруг слышалась русская речь. Металлические тележки, которые они толкали перед собой, прогибались под грузом.
На Авгурову многие поглядывали удивлено: она путешествовала с небольшой легкой, на колесиках, сумкой. И еще одной — «дамской». С валютой.
Вокруг то и дело раздавалось:
— Почему так медленно? Не знаете?
— А куда им торопиться?! Плавают себе и плавают…
Предоставленные сами себе, без израильских родственников, соотечественники быстро теряли заграничную ментальность, на глазах превращались в обычных харьковских, одесских, московских обывателей громкоголосых евреев и русских — с истинно советским неумением вести себя и суетливой непроходящей озабоченностью.
— Может рейс отменили?
— Бюрократизм тут, пожалуй, еще почище, чем у нас!
— А что вы хотите? Кто создал Израиль? Советский Союз! У власти рабочая партия…
Поотвыкнув от за время поздки от «своих», Авгурова чувствовала себя, как Гулливер, когда тот попал на Землю к людям после жизни с гуингномами благородными Лошадьми. Люди стояли ниже их духовно и от людей плохо пахло. По крайней мере, вблизи.
Очередь тормозили несколько израильских секьюрити, занимавшихся проверкой багажа. Авгурова уже научилась распознавать этих мальчиков.
Они несли и охрану Высшего суда справедливости во время посещения его московской депутатацией миротворок. В тот день она, отделавшись от соглядатайки, смогла позвонить в Москву мужу и сообщить номер валютного счета.
Потом ей показали их и дома израильского премьера, когда тот садился в машину.
Высокие, малоразговорчивые, с дипломами математиков и физиков, докторанты, поднявшиеся до 3–ей ступени…
Они были постарше и выше ростом израильских солдат, на которых Авгурова вдосталь насмотрелась в Иерусалиме.
— Мадам… Прошу вас предъявить вещи к осмотру…
Секьюрити , предложивший ей поставить обе сумки на стол, был все из тех же — молодой, высокий, короткоостриженный и немногословный.
— Где и у кого вы находились в Израиле?
Его английский был безукоризненен. Осматривать вещи он не собирался. Его задача была весьма узкой, Авгурова сразу успокоилась, едва прояснила ее для себя.
— В каких городах вы находились? Как добирались до Хайфы? На чем? С кем?
Секьюрити хотел быть уверен в том, что симпатичная пассажирка умышленно или случайно не внесет на паром взрывное устройство.
— Кто помогал вам укладывать вещи? Были ли при этом посторонние? Не оставались ли эти люди с вашей сумкой в ваше отсутствие?
Валюта, вывозимая Авгуровой из Израиля на Кипр, его не интересовала. И не декларировалась.
Вопреки предсказаниям маловеров паром «Принцесса Евгения» отплыл во время.
Море было спокойным. Темнеть начало очень быстро, едва отплыли.
Средняя палуба была забита людьми, готовившимися провести здесь ночь. Это были, в основном, все те же соотечественники, потратившие на путь от Хайфы до Лимассоли на Кипре по сорок американских долларов.
Но были и ностранцы.
Офицер из войск ООН, белокурый, в голубом берете — очевидно, канадец — они несли службу в регионе — на корме под неярким светильником читал книгу. Поодаль, в туристической палатке, стелили спальные мешки готовились ко сну.
«Принцесса Евгения» шустро разрезала волну.
Тут же, в кильватере, шли еще два парома — «Свободное море» и " Виргиния».
Было уже поздно.
В черноте ночи, в той стороне, где скрылась Хайфа, виднелись непривычные глазу диковинные фиолетовые сполохи в полнеба. Белые буруны убегали назад, прочерчивая путь.
Авгурова долго не могла уснуть.
Когда она проходила к трапу, канадец из войск ООН перестал читать, что–то сказал ей по–английски.
— Что? — переспросила она.
— Может мадам пригласит к себе?
Как он догадался, что у нее каюта? Офицер говорил по–английски с акцентом.
— Откуда вы, сэр?
Он не был канадцем, как Авгурова вначале подумала. Место, которое он назвал, она раньше никогда не слыхала. Сейчас офицер служил в частях, разъединявших противоборствующие стороны на юге Ливана.
С секунду она поколебалась. На палубе становилось ветреннее. Офицер был молоденький, похож на русского — беленький, чистый. Авгурова не была ханжой. То, что не могло иметь продолжения и о чем никто никогда не мог узнать, оно как бы и не существовало вовсе.
Останавливала сумочка с валютой.
Валюты было много. Невозможно было одновременно отдаваться страсти и думать о деньгах.
Авгурова помахала ему рукой. Улыбнулась:
— Ба–ай!
Она заглянула еще в носовой буфет — он уже не работал.
Пустые столы большим кагалом захватили соотечественники — тут было теплее. Кто–то пустил слух, что до утра отсюда не выгонят.
Атфмосфера в буфете была что ни есть неподходящая — спертый воздух, опасливые разговоры о заканчивающемся в Москве Съезде партийной номенклатуры.
— Зажмут еще больше или немного отпустят?! Вот вопрос!
Она направилась к себе.
Вход в каюту шел из небольшого коридорчика. Всюду в неожиданных местах встречались примостившиеся там и тут какие–то люди с палубными билетами.
В тупике, недалеко от своей каюты, ей бросились в глаза двое парней. Случайно она поймала взгляд одного из них — на нее смотрел типичный московский уголовник, явно интересовавшийся ее сумкой…
Утром Авгурову разбудил свежий ветер, ворвавшийся в каюту. Женщина сразу проснулась.
Кипр был уже где–то на горизонте.
Было совсем светло. Рядом с раздуваемой ветром занавеской виднелось море. Паром быстро скользил по сверкающей голубой глади.
Авгурова подскочила к столику.
Она хорошо помнила, что с вечера окно было закрыто.
Теперь в верхней части зияла грубо пробитая брешь. От нее вниз по стеклу разбегались крупные трещины.
Сумка — на колесиках–стоявшая с вечера у стены, была с помощью неизвестного приспособления подтянута к столику. Поднять ее к окну не удалось.
Второй сумки, которую Авгурова оставила на стуле, рядом с кроватью, на месте не было. Ее украли.
«Счастье, что все важное я убрала…»
Валюта находилась не в сумке — а в аккуратном жилете с многочисленными карманами, который она носила под костюмом, а ночью клала под матрас. Часть документов лежала в косметичке, а та, в свою очередь, находилась в сумке на колесиках — той, что, к счастью, осталась цела; заграничный паспорт был
сдан администрации.
«Это они…»
Авгурова сразу подумала о двух парнях, которых она видела накануне, когда шла в каюту. Пойманный ею взгляд одного из них был весьма характерный.
" Типичный московский уголовник…»
Она быстро оделась.
Заперла каюту. Пошла в кафе.
Обитатели кают уже завтракали. Авгуровой подали континентальный завтрак — кофе со сливками, сыр, масло и круассон. Все свежее, в мизерных дозах.
В кафе то и дело заглядывали соотечественники, ночевавшие на палубе. Ждали, когда начнут возвращать паспорта. Их должны были раздавать именно здесь. Соотечественники по привычке не уходили, чтобы первыми получить документы и сойти на берег. Это было всегдашним стилем существования.
С прибытием парома в Лимассоль жизнь их снова превращалась в нескончаемую гонку — доставание мест, билетов, дешевых средств перемещения…
Была пятница. Агентство Аэрофлота в Никосии закрывалось рано. Многим предстояло ночевать на жестких диванах в аэропорту Ларнака либо платить шесть долларов за гостиницу «Лиго», известную многим кто добирался из Израиля