Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов - Словин Леонид Семенович. Страница 5
Все так же ласково светило солнце. Тихий ветерок трепал спортивные стяги.
Первой приехала милиция. Сразу же за ней, наполняя воем окрестности, принеслась машина реанимации.
Милиционеры подобрали брошенный нож, с опаской пошли за Николой.
Когда его брали, он не сопротивлялся, что–то кричал, показывал на валявшуюся бутылку. Половину фраз невозможно было разобрать, но некоторые он повторял с пьяной настойчивостью:
— Позвоните Игумнову! — кричал он. — Я его человек! Вот телефон! Двести тридцать пять… сорок…
Задержанный Игумновым автоматчик — без куртки, в хлопковой жеваной рубашке и брюках — сидел посреди кабинета. Руки его были в наручниках.
Конвоиры — в ядовито–зеленых пуленепробиваемых жилетах — курили по очереди. Им предстояло передать автоматчика спецконвою смежников. Соглашение о передаче было достигнуто на уровне управлений ведомств.
Автоматчик понимал, кому предстоит им заняться, отказался отвечать милиции о себе. Когда появился Игумнов, попробовал его достать:
— Герой!.. По телевидению еще не сообщили? «В Комитете государственной безопасности СССР…»
— Да нет, по–моему, — Игумнов не стал связываться. — Не слышно.
— Доволен? А что чуть ребра мне не сломал — отвечать не придется?
Игумнов пожал плечами:
— Видишь ли, у меня тоже только одна жизнь. И мне приходится самому ее защищать от таких, как ты.
— Между прочим, я не сделал ни одного выстрела… — Он пошевелил свободной рукой с папиросой. Вторая рука была соединена наручником с конвоиром. — До этого же я не стрелял! Вы знали! — Задержанный придавил сигарету. Пепельницу ему предусмотрительно не дали. Сунули пустой коробок. — Только угрожал!
— Знали?! Откуда?
— Но вы же поэтому и искали меня!
— Пальцы ему катали? — спросил Игумнов у старшего конвоя.
— Подполковник Картузов сказал, что они ему там сами откатают.
— Кулика сюда! — сказал Игумнов. — И пусть захватит валик.
Появился Кулик — коротконогий, прямоугольный, как плаха, — с пастой, с валиком.
Задержанному прямо в кабинете обмыли руки, краску наносили на пальцы валиком и тут же на бумаге прокатывали.
— Надеешься все–таки орденок за меня схватить? — спросил автоматчик.
— Да нет. Вряд ли.
— Вот если бы я засадил очередью. От пуза! Мертвый ты бы точно получил Красную Звезду. Посмертно.
— Тут ты прав.
Вместе с задержанным, с чужим конвоем Игумнов спустился к машине. Комитетчики — шестеро — были незнакомые; никого из них он не видел в группе захвата. Они разместились в двух машинах, старший — молодой парень, ровесник Игумнова — сел за руль, ловко вывернул к воротам.
«Вот так они всегда! А у нас с водительскими правами раз–два и обчелся!»
Асфальтированным пандусом Игумнов прошел в цокольный этаж. Как всегда, тут было светло и оживленно. У киоска с сувенирами толпились покупатели.
Он повернул дальше, к душевым. Где–то рядом шумел транзистор, слышался смех. Пассажиры собирались в видеозал. Не верилось, что наверху ночь, ушли последние поезда, а на втором этаже, в транзитном зале, скрючившись, спят дети.
У кооперативного туалета к нему неожиданно подскочил дежурный.
— Поздравляю! Ну, вы… — Восхищенный, он не нашел слов. — Даете!
«Первый человек, который меня поздравил… — подумал Игумнов. — А ведь все могло закончиться по–другому. Мог стать дважды кавалером Красной Звезды…»
Свою первую Красную Звезду он тоже, можно сказать, получил почти посмертно, когда лежал заваленный в ущелье в Афгане.
Задним часом он ощутил тревогу.
— 418–й! Ответьте! — Его вызывал дежурный. — Тебе звонили из Истры, из райотдела. Там кого–то задержали. Он ссылается на тебя…
В Истре у него никого не было, кроме Николы.
— Что–нибудь передали?
— Срочно просили позвонить… — Дежурный с ходу переключился на своё. — А у нас тут аврал. ОБХСС начинает большую игру!
В дверях щелкнул замок. Легкомысленно–беспечный милиционер заглянул в камеру.
— Спит? — показал на Николу.
Никто не ответил.
— Особо опасный. — Ему хотелось поговорить. — Парня зарезал на стадионе. Ребята видели… Кровищи–и! — Он поставил две миски, две кружки, хлеб с маслом.
Никола не пошевелился.
В камере, кроме него, было двое — невысокого роста кавказец и молодой русый парень.
— Выспался? — Русый подсел ближе. Он чувствовал себя хозяином, прокурор санкции на арест не давал — к ночи его должны были нагнать. — Как тебя звать–то? Я — Алексей. Здешний. Истринский. Это Эдик. — Он показал на сокамерника.
— Поешь, отец, — позвал кавказец.
Никола сокамерников своих жаловать вниманием не собирался. Снял брюки, тщательно уложил строчку, постелил. Лег в трусах поверх брюк. Аккуратность в камере — первое отличие вора.
Увидев всего две миски, Никола сразу понял:
«Не закрыли! Сижу не по сто двадцать второй, а по опьянению! Выходит, с потерпевшим не все пока ясно! Живой он!»
Сокамерники оставили Николу в покое.
Он лежал, слушая их бесконечную похвальбу — извечное занятие фрайеров в местах, где и стены имеют уши. Эдик оказался шулером — каталой, ко всему еще котом — организовывал ночные поездки проституток к ресторанам. Истринский хулиган был удачливым грабителем — совершил более десятка грабежей и даже разбой.
— Тебе передать на волю ничего не надо? — спросил он у Николы. — Нас должны сегодня выгнать обоих.
Никола только махнул рукой. В камере тоже кто кого обманет! Его потянули наверх под вечер — к самому подполковнику, заместителю начальника райотдела.
— Садитесь… — предложил подполковник.
Никола подставил себя под пристальный, обыскивающий взгляд профессионала. Одет он был просто и дешево. В маленьких бесцветно–желтоватых глазах уличного кобелька отсутствие ясного выражения и нарочитая замедленность.
Подполковник — старый ас розыска — сразу понял, что за птица ему попала.
— Как же тебя прописали такого?
— Письмо было.
— Из Главка?
— Транспортная милиция.
— Кого ты там знаешь?
— Начальника отделения розыска. Игумнова… — Он ненавязчиво продиктовал телефон. Подполковник записал.
«Что в силах — Игумнов сделает…» — подумал Никола.
— Что же ты так? — Подполковник отложил блокнот, Никола окончательно убедился: терпила жив и будет жить.
— Здорово набрался, с утра пил… — Во рту было сухо, но просить воды сейчас не следовало.
— Ты и здесь на всех накидывался!
— Ничего не помню…
— А это узнаешь? — Подполковник достал из стола огромный ржавый тесак — Никола держал его дома, под половиком в прихожей.
— Куда я ему попал?
— Почти в пах. Счастье — не ниже, не выше.
Выпив, Никола действительно дурел. Только заступничество начальника угро спасало его обычно от нового срока. А не пить не мог!
— Судился за кражи… Так? — спросил подполковник.
— Все известно! — Никола промолчал про лагерное убийство.
— Воров здешних знаешь?
Никола поднял желтовато–бесцветные собачьи зрачки. Наступал единственный тот короткий момент, который судьба предоставляет каждому перед тем, как отобрать у него последний шанс.
— Со всеми бегал. Сейчас уже все паханы. Второй Никола, Сова, Пека…
— Карзубого знаешь?
— Его сестра со мной жила…
Подполковник помолчал.
— Тут разбой у нас нераскрытый. Слышал? Голову пробили. Сняли шапку…
— Это Алексей. Он сейчас со мной в камере, — просто сказал Никола. — Шапку он завмагу продал в Алехнове. С ним еще был парень. Приезжал в гости к сыну военкома. Они вместе служили…
Подполковник не мог найти слов. Никола сделал ему поистине царский подарок. И, как тут же оказалось, не один.
— …Весной они сняли часы со студента — «Электронику». И импортные очки. «Электронику» загнали продавщице в универмаге. Она стиральным порошком торгует… — Его необременённая воровская память была строго фиксирована: «Кто?» «Кому?» «У кого?» «С кем?»
— А очки?
— Сестра носит — она в сберкассе работает…