Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов - Словин Леонид Семенович. Страница 58
— В зале?
— Да!
Игумнов заинтересовался.
— У меня тут только одна подруга!
— Вот и хорошо.
— Думайте! Ее имя, фамилия!.. Стоп! Я не могу понять… Вы думаете не о подруге! О молодом человеке!
— Нет… — Девушка боялась обидеть знаменитость, но тем не менее настаивала: — Это — подруга!
Маг явно публично оскандалился. Зал зашелестел шепотком.
— Минутку! Повторим! Думайте!
Иронические взгляды, смешки в зале.
— Я понял, в чем дело… — Колдун весело засмеялся. — Ваша подруга носит фамилию, образованную от мужского имени. — Голос его зазвенел. — Наташа Юрьева! — Он обернулся к залу. — Прошу вас на сцену!
В середине зала поднялась девушка. Позор обернулся триумфом. Зал аплодировал. Король магов своей ошибкой достиг того, чего вряд ли бы он добился, назови он ее имя и фамилию сразу.
— Спасибо! Ты такое удовольствие мне доставил… — Жена погладила ему руку.
Сидевший впереди глава фонда обернулся:
— Как облегчилась бы борьба с преступностью — будь такой человек в МВД…
Наташа Юрьева, черноволосая девочка, уже шла на сцену. Внезапно Игумнов почувствовал пристальный взгляд. У боковой двери стоял Бакланов.
— Видишь вон там? — Игумнов осторожно привлек жену. — Это Бакланов.
Она улыбнулась гаишнику.
— Ты уже уезжаешь?
— Иначе Бакланов бы не показался. Как ты теперь?
— Ничего. Меня отвезут. Удачи тебе…
Так бывало не раз. Это подчеркивало недостоверность их второго брака.
«Почти не бываем вместе…»
Он неловко пробрался между креслами. Прошел к двери.
— Сообщили из Тулы. Быки Афанасия. Трое. Едут в Москву.
— А машина?
— Микроавтобус «Урван»… Я позвонил Цуканову.
— Кроме нас, это, по–видимому, никому не нужно…
Они уже выходили из чекистского клуба. Впереди простиралась Лубянка.
— А что Скубилин?
— Генерал сказал: «Пусть мафия, если ей нравится, убивает друг друга. А мы будем подбирать трупы!»
4.
Рядом с гостиницей по–прежнему шумел небольшой восточный базар. Подъезжали и уезжали частные иномарки, водители знали друг друга или разговаривали на близких друг другу языках. Константин поставил такси чуть поодаль, наблюдал за подъездом. Амбал Уби обычно в этот час оказывался неподалеку — звонил из автомата или болтал с проститутками. Сегодня, как назло, Уби у входа не было. Были непоздние сумерки. Незнакомый частник с мрачновато–веселой физиономией заглянул в кабину:
— А ну, шеф, вали отсюда по–хорошему…
Константин достал из–под сиденья кастет, надел на руку.
— Сейчас…
Он вылез из машины. Мрачной личности хватило смекалки ретироваться — она больше не возникала. Таксист запер машину, не снимая кастета, направился к гостинице. Все последние месяцы он действовал как заведенный. В ситуации, из которой не было выхода. Лейтенант, или Афанасий, или разведчики Хабиби… Рано или поздно кто–либо из них мог решить его судьбу, посчитав, что водитель слишком много знает. Пока же все ему доверяли, и тайны эти все туже затягивали на нем все три удавки.
Уби оказался в вестибюле с проститутками. Константин окликнул его:
— Эй, друг!
Уби тотчас оставил девушек.
— Привет! Тебя, выходит, отпустили?
— Ну! И тебя тоже?
— Я–то при чем? Мое дело — верти баранку… Клиент платит — я еду!
Они вышли на площадь. Константин еще не знал, как начнет разговор, но Уби сам помог, взглянул на часы.
— Свободен?
— Для тебя в любое время. Далеко?
— За лепешками.
— Садись.
Константин в своей манере, лениво, гнал по прямой. Ехать было недалеко — в чайхану ресторана. Со всей Москвы собирались там. любители восточной снеди, терпкого чая, родного колорита. Хабиби с земляками тоже туда ездил. Там Константин и вывел Уби на оптовика.
В машине Уби становился обычно разговорчивее. Таксист ему нравился. Он терпеливо выслушивал его жалобы на жизнь — ни Голубоглазый, ни Андижанец никогда этого не делали. Чемпионское, прошлое, спортивные сборы, олимпийское снаряжение отгораживали их от партнера по Белой чайхане.
За неделю поездок Константин знал об Уби все.
Как тот начинал рубщиком мяса на базаре в Янги–Йула, как сбил его е пути родной дядя — работник ГАИ, пославший в Ижевск, на курсы гаишников.
— Зачем мне это надо было!
Работать в ГАИ ему не пришлось — через три месяца был уволен по собственному желанию. В действительности за попытку изнасилования.
— Как будто она не знала, за чем шла?!
О чем только не болтают с таксистами, думая, что никогда больше не встретятся и их разговоры не будут иметь продолжений!
В чайхане Уби знали — обслужили без очереди. Он вернулся в машину минут через пять. С полиэтиленовым пакетом, наполненным лепешками. Константин мгновенно смекнул: «Уезжает кто–то один!» Лепешек было чуть больше десятка. Собственно, только это и требовалось узнать. Билеты на поезд Уби взял заранее (купе целиком). Константин знал это непосредственно от кассира, как и номер вагона. После случившегося отъезд могли отложить, и, прежде чем начать действовать, необходимо было еще раз все проверить. На этом настоял Афанасий. Через несколько минут Константин вернул бывшего рубщика мяса к гостинице.
— Счастливо… — Расплатившись, амбал крепко пожал ему руку.
«По–видимому, он, Уби, и едет!»
Через час Константин уже подъезжал к вокзалу. Радом на сиденье сидел Пай–Пай.
— …Он едет один. Купе закуплено целиком. Значит, повезет товар…
Пай–Пай спокойно курил, глядя в лобовое стекло.
На площади, против вокзала, Карпухин затормозил. Из бардачка появился завернутый в целлофан сверток.
— Тут половина… Вторая на этом месте, в одиннадцать. Я и повезу тебя домой на Хорошевку…
— Только чтобы не ждать! — Пай–Пай открыл дверцу, обернулся. — Иначе останешься без селезенки…
— Не волнуйся…
Разговаривать с Пай–Паем было одно удовольствие.
— Мне–то чего волноваться?
Через минуту Пай–Пай был уже частичкой многоликой безглавой толпы, особью огромного людского муравейника привокзальной площади. Торопливая побежка. Озабоченные лица. Шарканье тысяч пар ног. И общая боязнь пассажиров: «Не опоздать. Не потерять билет. Не оказаться «двойником“ без места! Добежать! Вскочить! Сесть, лечь! Получить постель. Не быть отторгнутым железнодорожной администрацией…»
В боязливой толпе Пай–Пай наконец почувствовал прилив энергии, необходимый для его дела — безграничную власть сильного человека над слабым. Из туннеля Пай–Пай прошел к вокзалу. Сразу заметил: «Много милиции… Кого–то провожают из большого начальства? Ищут?» Пока шел, несколько раз кожей почувствовал прилипчивые взгляды.
«А пошли вы все!..»
Он достал да кармана таблетки, ссыпал в ладонь. Аптека добавила ощущение легкости. Происходившее складывалось в одну и туже знакомую комбинацию.
«Выше звезд, круче крутых яиц?»
Он миновал сквозной вестибюль, спросил у подвернувшегося носильщика:
— Где сейчас бухарские вагоны, командир?
— Душанбинский состав? В отстое… — Носилыцик махнул рукой в сторону горловины станции. — Под мост. Справа. Там увидишь…
На платформе было еще немало ментов в штатском. Пай–Пай смотрел спокойно — поверх глаз присматривающихся. Его не останавливали. Времени оставалось много. Пай–Пай потопал вдоль элеватора. Сотни голубей кружили вблизи вагонов, клевали просыпанное зерно. На станции было светло. Над платформами на невидимых нитях свисали каплевидные тарелки–светильники. Пай–Пай все дальше углублялся в грузовой двор, пока не угадал впереди парк отстоя поездов дальнего следования. За пакгаузами без признаков жизни чернели обезглавленные, без электровозов, составы, но до них было еще далеко. Вокруг лежала мертвая в эти вечерние, как и в ночные, часы охраняемая вохровцами зона товарно–материальных ценностей — миллионы рублей, воплощенные в ткани, мешки с сахаром, радиоприемники. Тысячи контейнеров, которые не в состоянии открыть голыми руками разве только ленивый… Массовая свалка ценностей ждала своих сталкеров. Но Пай–Пай шел за другим. Вскоре он был уже рядом с черным составом, пропахшим дождями и тлеющим углем.