Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов - Словин Леонид Семенович. Страница 97

Металлический ряд зубов во рту мента в штатском ее успокоил.

" Невысокого полета…Старший опер. На бутылку сшибают…»

У нее был опыт общения с ментами.

— Спасибо, что подсказали насчет номеров, мальчики. — Люська привычно кокетничала. — Я передам. Не беспокойтесь. А сейчас. В честь знакомства… — Она обернулась.

Игумнов видел: дверь в кафе была все время приоткрыта.

Пока они разговаривали, в вестибюле, кто–то стоял. Слушал разговор.

" Партнер. Тот самый. Со второго этажа..»

Учитывая, что мужа Джабароваой в Москве не было, им мог быть только любовник.

Из вестибюля передали завернутую в бумагу бутылку.

— Это вам мальчики, — Джабарова сунула ее Бакланову. Улыбнулась. «Армянский». На доброе здоровьице…

Игумнову досталось многоообещающее:

— По–моему, я тебя где–то встречала…

Из верхнего кармана пиджака Люськи появилась визитка. Джабарова протянула ему:

— Звони, начальник.

НИКОЛА

Бакланов доставил Игумнова назад, на привокзальную площадь. Тут притормозил. Когда они оказывались вместе, гаишник по совместительству выполнял заодно и обязанности водителя.

— Встретимся в отделе. Я скоро…

На тротуаре Игумнов осмотрелся, вышел в соседний с вокзалом сквер.

Угрюмый, неосвещенный с высокими деревьями сквер примыкал к невыразительному, стоявшему в глубине зданию. Оно носило длинное скучное название — «Павильон–музей «Траурный поезд В.И. Ленина».

За стеклом павильона был поставлен на вечный прикол свежепокрашенный паровоз и вагон, в котором в далеком 24–ом году в Москву из Горок привезли тело тогдашнего вождя всех трудящихся.

Павильон не пользовался ни славой, ни известностью.

Москвичи сюда не ходили. По неизвестным причинам музей обходили стороной все, даже пассажиры, станционные бомжи и проститутки. Впрочем, две последние категории опасались чекистской охраны паровоза Ильича. Ее несли молчаливые, физически развитые сотрудницы ВОХРа.

Зато с незапамятных времен на сквер положили глаз оперативники ближайших отделений. В укромных местах на аллеях летом и зимой тут можно было встретить стоящих по–двое тихо беседующих между собой людей, старающихся не привлекать к себе внимание.

Это резидентура уголовного розыска встречалась со своими помощниками.

Игумнов не был исключением.

— Привет…

Никола уже ждал его. Время встречи было обусловлено.

— Привет, начальник…

— Ну, погода! Ни зима, ни осень…

Помощник Игумнова выглядел неказистым, в годах. Впалые щеки. Дешевое суконное пальтецо. Бесцветный пустой, а на деле самый, что ни на есть воровской взгляд. Но это для тех, кто там был и понимает.

«Кто не был, тот будет, кто был — тот не забудет!»

Прошлое у Николы было пестрое. Честный идейный вор из Истры Московской области. Его специальностью были вольные кражи, за которые много лет назад на сходке он и принят был в воры в законе.

Когда–то гремел.

Некоторые и про Истру–то узнали через Николу Истринского. Были за ним и лагерные сроки. За побеги. Один — за убийство.

Всего больше двадцати лет отсидки. Затем был ссучен. Завербован лагерном кумом.

Теперь уже не был в авторитетах. Находился на содержании органов МВД как платный агент на связи у Игумнова.

— И не говори. Какая погодка…

Они поручкались.

Сквер был пуст. Светильники не горели. На начальника розыска и его помощника было некому обратить внимание.

Никола отчитался:

— Пустой вокзал. Зря ты меня вызвал, Игумнов. Только у носильщиков на глазах маячу. Не хрена делать…

— Ну, эти не очень тебя замечают…

— Не скажи.

— Ты сейчас из второго зала?

— Да. Но там все без пользы, Игумнов. Я сказал.

Во время прибытия делегатов Никола бродил по залам среди транзитных пассажиров. Милиции там было мало, всю выгнали на площадь — охранять депутатов.

Впрочем, ворья в залах тоже не было. Никола был прав.

В дни революционных празднеств, а также проведения общесоюзных и международных мероприятий, воры предпочитали залечь на дно и не появляться нигде. Даже дома.

Менты хватали без разбора, судьи штамповали по «15 суток», приемники–распределители держали двери открытыми настежь. Не довольствуясь этим, менты по своим секретным каналам договаривались с наиболее известными в столице авторитетами о временном перемирии.

— Как каталы?

— Эти тоже не заскакивают… — Никола знал, кто нужен Игумнову, добавил. — Ни Мусы, ни Эдика не видно. Я все помню, Игумнов.

Ниточка к убийцам–таксистам, подбиравших одиноких женщин ночью в московских аэропортах, потянулась именно от Эдика–каталы, и шла через Николу.

Именно Никола случайно оказался в свое время в камере с Эдиком и еще одним задержанным в истринском КПЗ. Оба сокамерники не обращали внимания на старого вора и были весьма неосторожны в высказываеиях…

Никола сдал их с потрохами. Он боролся за свою свободу.

Его задержали за удар ножом, который он нанес по–пьянке на стадионе местному молодому хулигану.

— Будь осторожен, если он появится…

— Понимаю, — Встреча с Эдиком на свободе не входила в планыНиколы. Как мне быть завтра, начальник?

— По тому же графику. Сейчас езжай спать. И что–бы ни грамма. Можешь понадобиться в любую минуту.

— Я сказал: пока идет этот сходняк в Кремле, завязываю…

Из сквера выходили по одному.

Никола свалил первым. У поворота на перрон нагнулся поправить шнурок. Оглянулся.

Позади все было чисто. Он вышел к поездам.

Никола жил на линии, в ближнем Подмосковьи, из дома и домой ездил на электричке.

Игумнов прошел вдоль вокзального фасада дальше. Он не свернул на перрон вслед за Николой: кто–то мог увидеть их одновременно и связать вместе их появление…

МЕНТЫ

Первым делом Игунову требовался Качан. Он знал, где его искать. Старший опер тперь все чаще торчал в автоматической камере хранения.

Широким тоннелем, в котором по случаю Съезда КПСС пассажиров почти не было, Игумнов прошел в зал с ячейками–автоматами.

Качан действительно находился там.

Старший опер болтал с новой дежурной, Веркой. Вдвоем они представляли располагающую к себе молодую симпатичную пару. Качан, похожий на спортивного тренера, плечистый, в очках, разговаривая, покрывался румянцем. Верка — молодая белотелая девица, то и дело смущенно отводила взгляд, смотрела куда–то вниз — на полные коленки.

В Борьке в последнее время произошли перемены к лучшему, которые трудно было не заметить. Он снова начал тренироваться в каком–то захолустном клубе, где, несмотря на запрет, обучали каратэ. На вокзал зачастили его друзья–каратисты, заезжавшие после тренровок. Постепенно к Борьке возвращалась

его душевное равновесие, прежняя пластичность.

Игумнов поманил Борьку в сторону..

— Эксперта видел? что он?

— Эксперта… — Заметно было: Качан находился далеко от вокзальных дел, но быстро к ним вернулся.

— Все в порядке. Я недавно от него приехал.

— Ему можно было все объяснить насчет обстоятельств. Свой человек…

— Так и сделал.

— Он понял? Дело–то стремное! Все молчат. Кроме того заключение нам необходимо срочно.

— Я все объяснил. Правда… — Качан пальцем поправил очки. — Ну ты понимаешь. Ему, по–моему, сегодня не до пули, не до нас…

Специалист высшей квалификации в области баллистики, прекрасной души человек, эксперт Научно–технического Отдела был известен также как хронический запойный алкоголик.

Эксперта держали из жалости да еще из–за его высочайшего профессионализма. В науке, изучающей огнестрельное оружие и боеприпасы применительно к раскрытию преступлений, равных ему в Москве было немного.

— Надеюсь, он не потеряет наш вещдок, — резюмировал Качан.

— Я тоже на это рассчитываю.

Игумнов огляделся.

Пассажиров в автоматической камере хранения в этот час почти не было. Наплыв людей ощущался утром, с ранними поездами, когда пассажиры занимали ячейки на день. К ночи автокамеры обычно освобождались. Работы было немного.