О мертвых — ни слова - Клюева Варвара. Страница 23

— А ты что молчишь, Варвара? — Марк повернулся ко мне. — Или ты по-прежнему изображаешь сфинкса?

— Я тоже не верю в версию самоубийства, если ты об этом. Во всяком случае, обсуждать ее сейчас бесполезно. Подтвердить или опровергнуть наши домыслы может один Лёнич. Только он общался с Мефодием последние недели и знает, какое у покойного было настроение. — Я на минутку прервала свою речь, чтобы подставить Прошке тарелку и передать ему доску с хлебом для тостов. Прошка наделил всех омлетом, снова поставил сковороду на огонь, разложил на ней кусочки хлеба с сыром и протиснулся за стол. Я подождала, пока он усядется, и продолжала:

— Но даже если Лёнич подтвердит, что Мефодий пребывал в угнетенном состоянии духа и поговаривал о бессмысленности бытия, это все равно не будет доказательством самоубийства. Ни для милиции, ни для нас. На слова Лёнича полностью полагаться нельзя. Для него, в отличие от остальных, визит Мефодия к Генриху не был неожиданностью.

— Что ты, Варька! — испугался Генрих. — Разве можно подозревать Лёнича в…

— А почему нет? — перебил его Марк. — Великович — самый замкнутый человек из всей этой компании. Что мы, в сущности, о нем знаем, кроме того, что он прекрасно воспитан, замечательно играет в шахматы и любит семью? Кстати, как раз любовь к семье и могла толкнуть его на убийство.

— Совсем не исключено, — подхватил Прошка. — Помнишь, Генрих, как он просил тебя оставить у себя Мефодия — хотя бы на ночь? «Я, — говорит, — не помню, когда с женой в последний раз нормально разговаривал». Вот тебе и мотив. Если Великович на свою супругу дышать боится, ссора с ней для него — катастрофа. А какая женщина потерпит в своем доме Мефодия?

— Между прочим, в свете дальнейших событий просьба оставить Мефодия выглядит очень подозрительно, — добавил Марк. — Как и то, что Великович напился, — наверное, впервые в жизни.

Мне не понравилось проворство, с которым они плели удавку на кроткого Лёнича.

— Эй, вы! Не очень-то расходитесь, — охладила я их прокурорский пыл. — Человек, любящий семью, едва ли захочет, чтобы его дети на вопрос: «Где ваш папа?» — отвечали: «В тюрьме».

— Да! — оживился Генрих. — И потом, не думаете же вы, что Лёничу было проще убить Мефодия, чем выставить из дома?

— Кто знает? — глубокомысленно изрек Прошка. — Правила хорошего тона относительно убийства ничего не говорят, а выгонять гостя запрещают. Великович — человек вежливый.

— Пусть даже это и так, остается еще одно возражение, — сказала я. — Лёнич умен — надеюсь, с этим никто не спорит? Он хороший шахматист и умеет просчитывать варианты. Предположим, он решил убить Мефодия и для этого зазвал его на вечеринку к Генриху. Разве не разумно было с его стороны предупредить о приходе Мефодия хотя бы за пару часов? Он ведь должен был понимать, что наше неведение делает его подозреваемым номер один?

— Вот она, женская непоследовательность! — воскликнул Прошка. — Сначала ты наговариваешь на человека, а через минуту с пеной у рта его защищаешь. Поздно, мадам Плевако! Против фактов не попрешь: никто, кроме Великовича, не мог предвидеть присутствия жертвы на пьянке, а значит, и замышлять убийство. Ну разве что убийца таскал с собой яд постоянно в надежде…

— Варька, когда наша электричка? — перебил его Марк, посмотрев на часы.

— В десять двенадцать. До Белорусского ехать минут сорок.

— Да? Поздравляю! Мы должны были выйти три минуты назад.

После бодрящей пробежки, совмещенной с не менее бодрящей перебранкой, мы вскочили в закрывающиеся двери последнего вагона электрички. Многочисленные попутчики лишили нас возможности продолжить прерванное обсуждение, зато дали возможность переварить уже сказанное.

"Допустим, это не самоубийство, — размышляла я. — Допустим, Великович не виновен. Кто еще мог угадать, что Мефодий заявится к Генриху? Да, пожалуй, любой, кроме нас пятерых. Мы определенно знали: Генрих никогда не пригласит Мефодия из-за Марка, у которого при одном упоминании этого имени портилось настроение. Остальные же, зная о гостеприимстве Генриха, вполне могли предположить, что Мефодий будет в числе приглашенных. За исключением Сержа. Мы все, не считая Марка, поддерживали с ним приятельские отношения и не раз выслушивали его жалобы на Мефодия, пока их сотрудничество не приказало долго жить. А в утешение пересказывали ему свои злоключения с тем же героем. Вряд ли после этих рассказов Серж надеялся встретить у Генриха всеобщего мучителя.

А Глыба и Гусь? С ними мы почти не общались. С одной стороны, эти двое были не в курсе наших проблем с Мефодием, но с другой — вообще не знали, что Генрих поддерживает с ним отношения. В годы нашей учебы их ничто не связывало. Только благодаря Прошке, который на пятом курсе поленился самостоятельно написать дипломную программу и попал к Мефодию в должники, Марк, а за ним и Генрих, и Леша были вынуждены взять на себя заботу о бездомном гении. Если Глыба и Мищенко об этом не знали, они никак не могли ожидать, что Генрих позовет Мефодия, а если знали — тем более".

Я поняла, что зашла в тупик, и решила попробовать иной путь. А если убийца знал, у кого живет Мефодий? Естественно было предположить, что Генрих пригласит на новоселье Великовича — он работает в том же институте. Так же естественно допустить, что Лёнич расскажет о приглашении живущему у него Мефодию, а тот захочет увидеться с бывшими соучениками и напросится в гости. Допущений, конечно, многовато, но все они логичны. Итак, нужно выяснить, кто знал о том, что Мефодий поселился у Великовича.

Поставив перед собой эту задачу, я переключилась на предстоящую встречу. Интересно, удалось ли Сержу заманить Безуглова? Конечно, не явись Глыба на совещание, мы можем лишиться нужных ключей к разгадке, зато мне будет легче. Кто бы знал, в каком напряжении меня держат его злобные подначки и косые взгляды! Слава богу, видимся мы нечасто, только когда я приезжаю к Сержу на работу, но и эти мимолетные встречи заводят меня надолго. Нет, если Глыба отказался почтить нас своим присутствием, я не расстроюсь. Хуже будет, если он взамен отправится на Петровку. Тогда вся надежда на Селезнева.

Течение моих мыслей снова изменилось. Правильно ли я сделала, что доверилась практически незнакомому человеку? Причем доверилась, не заручившись согласием друзей, хотя они замешаны в этой истории не меньше моего. Теперь, если Селезнев нарушит слово, мне действительно останется только уйти в короткий полет с университетской башни. Что ж, зато перед смертью я буду точно знать, что нельзя полагаться на личные симпатии, когда речь идет о безопасности и благополучии друзей. Надо будет сочинить достойную эпитафию в назидание доверчивым дурочкам — будущим жертвам обаятельных негодяев.

Сочинение эпитафии пришлось отложить на потом, потому что мы приехали. Через десять минут я открыла свою калитку и с облегчением отметила, что перекрасить «Запорожец» Леша успел, но не успел разобрать. Хоть в чем-то повезло! Теперь не придется полагаться на электрички.

Леша встретил нас на крыльце.

— Наконец-то! Я уж думал, вы опоздали на последнюю электричку. Все приехали полчаса назад.

— И Глыба? — тихо спросила я.

Леша мрачно кивнул. Я догадалась, что Безуглов уже успел высказать свое отношение ко мне и к происходящему. Чуткий Генрих обнял меня за плечи и шепнул на ухо:

— Не вешай нос. Пусть только попробует тебя задеть!

Как будто я не в состоянии справиться сама!

Мы вошли в дом, миновали веранду и очутились в жарко натопленной кухне. На горбатом диване с допотопными валиками сидели в напряженных позах Безуглов и Мищенко. Серж в комнате перебирал старые журналы.

— Привет! — радостно крикнул он, увидев нас в открытую дверь, и выбежал навстречу, чтобы чмокнуть меня в щечку. (Марк скривился.) — Варька, золотко, ты как хозяйка должна решить, где мы расположимся. Я предлагаю комнату — тут больше места, а Леша настаивает на кухне, чтобы не оставлять без присмотра печь. Но, на мой взгляд, топить больше ни к чему, ты как считаешь?