Путь кама (СИ) - Королькова Екатерина Викторовна. Страница 15

Слепые до реальности глаза мальчиков прозрели. Мир телесный остановился и сквозь него они увидели истину. Шире и глубже, непостижимо глубже того аквариума, в котором копошились люди их реальности, она была сравнима с богом, с чистотой и искренностью новорожденного, с бездонной чернотой мироздания.

Души камов в облике лисиц, медведей, волков, незнакомые существа огромных размеров и бесформенные тени наполнили полусферу, не оставив человеку и его разуму ни сантиметра пространства.

На Макса накатила незнакомая доселе легкость, она блаженно улыбнулся своей самой детской, непосредственной улыбкой и резко обернулся на внезапный шорох позади.

В глазах потемнело, холодная вода ударила в спину тысячей тонн и поглотила тело юного кама. Когда лицо полностью ушло под воду, Макс стал судорожно озираться в мутной стихии и только сейчас заметил, что блики солнца играют на его синей лицеистской (Как так?) форме прощальным отблеском.

Воздух крупными пузырями вышел из ноздрей и потянулся нитью пузырей к поверхности.

«Я же умру! Я не смогу спастись!» — пронеслось в голове асаевого внука, отчего сердце его судорожно сжалось, и перестали слушаться руки.

Будто услышав эти внутренние речи, нечто темное, тиноподобное обволокло ноги, дернуло. Слева потянулись похожие пряди незнакомого, черного и игриво прошлись по левому боку, позвонкам на спине. Парень взмахнул руками и попытался вынырнуть. Но тина не отпустила. Она теснее прильнула к ступням и коленям, начала мерзко, опасно обвивать свободные участки.

Когда последние воздушные пузырьки выпрыгнули из легких, мир Макса медленно расплылся. Чтобы не вдохнуть больше воды, парнишка прижал руки к лицу и замер.

Было больно, легкие желали взорваться от напряжения, от удушливых объятий нерадивого хозяина, но Макс не отнимал пальцев, лишь сильнее сдавливал костяшки на непослушных губах. Словно услышав его немые мольбы о спасении, ледяная жидкость вокруг забурлила и начала нагреваться. Где-то над головой вспыхнул белый свет и через секунду разросся настолько, что мальчик смог различить в нем гигантские крылья и соколиный клюв.

Птица зацепила лапами крохотное тело и взмыла над водой, словно вода для нее ничем не отличалась от воздуха, и летать она могла в любой стихии.

Куски злобной тины на ногах рассыпались пеплом. Свечение же от солнца и птичьих перьев так ослепили парня, что он зажмурился и стал укрываться в тени поднятых рук. Наконец, вдохнув свежий воздух, почувствовал легкость, тепло ветра и нарастающую жизнь внутри себя.

— Кто ты? — спросил Макс птицу, как перестало саднить горло. Спасенный знал, верил, что пернатый спаситель ответит. И это случилось.

Птица присела на скалистом уступе, так похожем на те, что виднелись сквозь туман в горах Ольхона, бережно опустила ношу на изумрудный покров. В голове парня раздался хрипловатый мужской голос.

— Боги доверили тебя мне, маленький кам. Я твой покровитель, твой амагят. Я есть самое мощное оружие и защита от величайших демонов. Будь вежлив и уважителен и получишь мое покровительство на многие годы.

Окончив речь, Амагят опустил голову к лицу Макса и уставился немигающим взором прямо в зеркала глаз мальца. Хищные зрачки проследили за тем, чтобы кам согласно кивнул.

Птица продолжила:

— Мое имя в Срединном мире — Улунхан. Я позволю тебе называть себя так, ибо в нашем племени чжурчжэней принято называть господина вторым, взрослым именем.

А тебя я нарекаю — Мархи. Береги его и помни, ибо это дар самих богов Запада.

Максим открыл от удивления рот и уже собрался спросить, зачем ему новое имя, ведь он уже двенадцать лет носит свое, родное, но вовремя остановился. Стать кем-то другим: сильным и независимым, свободным от Макса-старшего, не это ли была его заветная мечта?

Пожалуй, да.

Переубедив себя за пару секунд, он решил поблагодарить амагята, но вместо благодарности с губ сорвался странный вопрос:

— Почему белый медведь?

Зрачки духа сузились, клацнул клюв.

— Потому что злой, голодный и самый сильный! — с раздражением крикнула птица. — Потому что ты — это ты, — уже спокойней закончила она, распахнула огненные крылья и ослепила ими назойливого мальчишку.

Макс снова открыл глаза спустя минуту и тут же зажмурился.

Веки нещадно зудели, а глазные яблоки словно засыпало мелким горячим песком. Ледяные капли реки, где он только что тонул, испарились.

Сейчас парнишка стоял в мире Ольхона, где птицы, бурных потоков не существовало вовсе. А все что ему привиделось, не имело никакого значения. По крайней мере, для окружающих.

Хруст веток и жаркие волны шаманского костра стряхнули с Макса остатки экстаза. Сон ушел. Пожилой Тимучин что-то пробурчал на незнакомом языке, потом громко рыкнул, обращаясь к пустоте. Барабаны умолкли. Флейты вывели последний музыкальный пируэт и тоже притихли.

В следующее мгновение Максим Оциола вновь попытался открыть свои пострадавшие глаза. Ему это удалось, но утешения не принесло. Вместо пламени центрального костра, он увидел перед собой деда. Того самого, который умер, будучи в больнице, того, потомком которого его считали местные шаманы.

Кувыркнувшись в испуге с колен на спину, парнишка закричал что есть мочи и, перебирая ногами по песчаной почве, выполз из шаманского круга.

Образ деда слегка перекосило, но не узнать в полупрозрачной дымке черты высохшего от времени и ветра старика было невозможно. Асай невозмутимо встал возле игривого пламени и посмотрел прямо на внука. Седая бородка чуть шевельнулась, когда горячий поток наклонился в сторону духа.

Ник и Акай тоже очнулись. На их бледных лицах читался такой же ужас и слегка уловимое трепетное благоговение перед тем, кото они видели там, в мире духов. Николас поднялся и помог Максу встать, тихо шепнув:

— Не дрейфь, мы рядом.

На душе Максима расплылась теплая волна, щеки порозовели. Он благодарно пожал руку другу и только сейчас заметил, что вместо голубого неба в радужках глаз альбиноса разлились кровавые реки.

— Ты тоже кого-то видишь? — спросил Оциола Ника, усаживаясь в позе лотоса уже рядом с товарищем.

Тот кивнул и указал на рисунок волка в дальнем углу юрты.

— Мой амагят Мунх Шона — белый слепой волк со стальными зубами. Он подарил мне имя Ал и дал в помощь терновую иглу, вылитую из своего клыка.

— Офигеть! — завопил Сада, потом извинился перед шаманами, которые еще приходили в себя после долгого камлания и медленно приоткрывали сонные очи, тише продолжил: — Передо мной стоит бабушка по материнской линии и так жизнерадостно улыбается, будто ее не схоронили до моего рождения в горах Татэ.

В подтверждении своих слов Акай расплылся в улыбке и подмигнул кому-то невидимому за спиной рогатого кама справа от ритуального круга.

— Идиот, — буркнул Ал и закатил все еще алевшие глаза.

Он хотел еще что-то сказать толстяку. Его прервал Тимучин.

Кряхтя, старик поднялся с подстилки из сена. Напряженные брови на морщинистом лице разошлись, борозды дряхлости разгладились.

— Друзья, мы славно потрудились. Пора отдохнуть. Камы Пути и Сургуля могут трапезничать в юрте Тимура. Вы же, молодые и зелененькие, пока останьтесь. Надобно потолковать.

Шаманы спустились с помостов, бережно повесив бубны на бедра или за спину, подобно мечу. Вышли из теплого помещения. Смрад пота, немытых тел и магии начал рассеиваться, отчего три юных аватара с облегчением выдохнули.

— Выходь, мелкотня, — со смешком в голосе приказал глава.

Клубничка вышла из укромного местечка, которое организовала себе за барабаном, и обиженно фыркнула. Она искренне считала, что камлала ничуть не хуже старших, может, даже лучше некоторых, поэтому выгонять ее с самой интересной части посвящения было нечестно.

— Давай-давай. И так все ведаешь. Не за чем смущать молодцов, — чуть жестче обратился к ней Тимучин и, когда рыжая ведьмочка завесила за собой вход, вернулся к главному. Посадил трех камов рядом с затухающим костром, он поведал им, что значит быть шаманом.