Путь кама (СИ) - Королькова Екатерина Викторовна. Страница 47

После случая с Клубничкой нападений не наблюдалось, однако Тимучин строго-настрого приказал восстановить защитное поле заговором и поставить к старым еще троих свежевыструганных секвойных стражей.

Вот к ним-то Мар и подошел.

Тени под белесой мордой центрального истукана заскользили, губы будто бы сжались. Движения были незаметны, размыты, обычный человек их не увидал бы, но только не Мар. Тот знал повадки одухотворенных изваяний, поэтому поклонился.

— Цветочному богу салют. Не спрашивай, где меня носило: ие-кыла проснулся. Все на местах? Тимучин у себя?

Сэсэг, младший эжин морока и цветочной пыльцы, неопределенно хрюкнул. Потом издал икотный звук.

— Что? — встревожился Мар.

— Все спят.

— Не понял. День же.

— Спят все, говорю. Что-то неладное в поселке.

Шаман сжал губы почти так же, как ранее это сделал истукан, и быстро прошел мимо статуй к юртам. Шагов через десять остановился, вновь обратился к Сэсэг.

— Демоны? Люди? Боги? Кто приходил?

Грубо высеченное из дерева лицо повернулось вокруг оси столба, нахмурилось, вспоминая, что случилось в последние дни.

— Все свои, путейские, — нерешительно произнесло оно. — Хотя погоди. Из ненашенских был белый Ал. Один почему-то.

— Он еще там?

Морда поникла, черты лица потекли морщинами:

— Нет. Ушел с рассветом.

— Не догоню. Почти вечер, — буркнул себе под нос путеец и решительным шагом направился по белой, галечной дороге к юрте главы.

***

Восемь чернеющих лепестков земли пропали из виду, растворились, как только Ал начал спускаться в одну из долин. Дорога вела сквозь темный, освободившийся от зимнего покрывала пролесок к узкой тропе. Там внизу расстилались пологи с колючим кустарником, мхом и едва заметными в предутренних сумерках осколками скал. Даже здесь, на высоте слышался грохот полноводной бунтарки Сивир. Слева направо текла она змеей, то и дело совершая повороты и диковинные извилины.

— Когда все закончится, приду сюда снова с томиком Тагора. — Дал себе клятву странствующий кам и улыбнулся.

В голубых льдинах глаз появился победный огонек.

Скоро, совсем чуть-чуть и он получит то, чего так жаждал все эти годы шаманства. И никто, ни живая или мертвая душа не остановит его праведную месть. Кара падет на головы тех героев, кто принял участие в медленном, но верном расчеловечивании индийского парня из далекой жаркой Калифорнии. И прежде всех понесет наказание Макс.

В мыслях всплыла картинка времени, когда он, Хад и Мархи спасали духа-защитника из Нижнего мира.

Старый скиталец, как обычно, был невозмутим, направо — налево сыпал несмешными прибаутками и все еще пытался читать нравоучения повзрослевшему ученику. Путеец — молчал и бросал опасливый взгляд на Ала. По резким движениям и скромным речам было понятно, он с удовольствием бы провалился сквозь землю, ради возможности сбежать от бывшего товарища.

Уйти не удалось. Напротив. Они вполне удачно разыскали панголина, освободили души горожан и наказали арахнида, что совершал гнусности.

И все бы ничего. Только Ал не терял надежды отомстить и когда Мара засыпало обломками храма, и он чуть не погиб, белоголовый радовался.

Угловой столб слева повело, крыша полетела на парадные ступени, а вернувшийся из Нижнего мира шаман открыл глаза и просто наблюдал.

Силуэт в черной меховой накидке сидел на нижнем ярусе ступеней, не двигался. Здание тряслось, начало покачиваться, многовековая пыль кружилась в воздухе.

Ал чихнул, отвернулся.

— Проклятье! — ругнулся он и подошел к учителю Хаду.

Тот застыл в позе лотоса и едва слышно шептал древний заговор от злобных существ. Камлал.

— Хад! Очнись! — крикнул, наклонившись, альбинос и толкнул старика в плечо.

Будить шамана в экстазе категорически запрещалось. Поговаривали, будто будящий мог стать виновником потери вечной души, но молодого шамана это не смущало. Тащить медведя на собственных плечах он был не готов.

Хад рыкнул, замотал головой. Вторя ему, заскрежетали центральные столбы и принялись медленно крениться, чтобы вскоре найти гибель под тоннами древесины и камней широкой крыши. Позолоченные узоры посыпались градом на голову странствующих шаманов и только тогда Хад очнулся.

Ал не стал дожидаться, пока старик полностью придет в себя, и побежал вниз к подступам умирающего сооружения, по пути выкрикивая имя учителя.

О Маре кам не думал, точнее, думал, но злобно, с предвкушением. Парень видел, как три балки кубарем полетели по черным ступеням и похоронили под собой человеческое тело, как вся восточная сторона утонула в хламе и черепице. Кроме кривой улыбки мщения, это не вызвало ничего.

Если бы ни Хад с его любовью всех и всюду спасать, то предатель остался под завалами. Ан, нет. Старик самоотверженно кинулся к черепице и кускам древесины, и Алу пришлось пойти следом. Старший поднял прут из добротного металла местной породы, принялся поднимать массивные обломки, орудуя стержнем от крыши словно рычагом.

— Видел драконшу? — выкрикнул он и вытер пот с морщинистого лба. Медвежья накидка полетела в пыль.

Ал качнул головой.

— Нет.

— Хм. Чудно. Она точно не дух.

— Почему? — спросил ученик, выкорчевывая каменную глыбу из рамы, лежащей рядом с его ногой. — Хад, смотри!

Старик повернул голову и увидел, как из-под черепков огромного, с человеческий рост горшка торчит рука.

— Ай да молодчик! Нашел-таки. Клубника!

— Какая клубника? Эт же Мархи!

— Клубникой, говорю, пахло. Так ароматно только тэнгри смердят.

— Шутник, — съязвил Ал и протянул руку, чтобы вытащить путейца. — Лучше б помог.

Хад прищурил хитрые, карие глаза и улыбнулся. Из-под губ появились поредевшие от курительных трав зубы.

— Он не мой — твой друг. Вот и выручай.

Этим же вечером, когда уснул Хад, засунув большой палец в рот (привет от спящего, косолапого ие-кыла), Ал вернулся в мирок арахнида. Он камлал тихо, еле слышно стуча колотушкой в потрепанный бубен. Шептал песню, прикрыв лицо маской оборотня и заговором пустоты. Тайная мысль не давала покоя, и узнать истину шаман решил на месте преступления.

Сфера, где был недавно замурован Верховный Панголин, бесследно пропала, вместо нее возникла пустыня камней. Она безвинно переливалась острыми гранями в отсветах луны и холодила прогретый пожаром борьбы воздух. Где-то впереди за краем земли виднелось зарево: то ли солнце желало заменить усталую бутафорию ночи, то ли сумеречный мирок задумал разрушиться и похоронить под своими обломками незваного кама.

Из маленькой коробочки, подвешенной на ремне шамана, выползла дымка и сложилась в человекообразную тварь. Жилистые конечности заходили ходуном и почти развалились на части, как в последний момент существо напряглось и сумело сохранить тельце единым. Серая кожа, подобие тонкой чешуи, покрылось легкой испариной.

— Звали, хозяин?

— Чуешь ягоду? — без вступлений спросил Ал у узута.

Злобный дух втянул поток воздуха в отверстия, которые заменяли ему нос, и кивнул.

— В нем запах божества и смрад ярости.

— Что значит? — с раздражением бросил белоголовый и присел на пологий камень рядом с духом.

— Он почуял Восточных небожителей, — раздался резкий фальцет за спиной шамана.

Узут всполошился, забегал вокруг хозяина и, в конце концов, спрятался под его меховой накидкой. Ал не двинулся. Только в руке медленно расползлись терновые ростки. Так, на всякий случай. Ибо никогда не знаешь, что в разуме женском таится, тем более в разуме стервозной, рыжей правдорубки с Ольхона.

— Чего тебе, Ал? Зачем вернулся? — бросила Клубничка и обошла кама, встав перед ним незащищенная: без оружия и амагята.

На Ала воззрились изумрудные колкие глаза.

— Рад видеть тебя, малявка, — заигрывающе ответил парень и с интересом принялся рассматривать шаманку.

Сколько он ее не видел? Семь? Девять лет? Белый уже и не помнил.

Перед ним стояла низкорослая и тонкая, как осина, красавица с огненными кудрями, которые торчали мелкими пружинками из-под ковбойской шляпы. На носу рисовались веснушки. Поверх них, на пол-лица была надета алая повязка с бахромой, а руки перетягивались высокими бархатными перчатками.