Сын палача (СИ) - Протоиерей (Ткачев) Андрей. Страница 3
Наверное, именно с этого и стоит начать. Почувствовать себя свободным, а уже потом думать, что делать дальше. Для начала помыться, уже не помню, когда в последний раз нормально принимал ванну.
Покинуть подземелье мне никто не мешал. Хмурый стражник, явно из ларриан, носящий соответствующую форму, отличие которой от строго черного с золотым имперского одеяния состояло лишь в том, что черный фон разбавлялся голубыми полосками, удивительно спокойно выдал мои документы. В полученных бумагах уже был отмечен тот факт, что я больше не являюсь подданным Эмиля Третьего из Великого Клана Доралла, а признаюсь гражданином империи, жителем Ларрианского Генерал-Губернаторства. Так как в программу обучения входил язык богатого соседа (и его знать от нас требовали не хуже родного) — проблем с чтением не возникло.
В этих же документах размещалась еще одна отметка, гласившая о том, что все грехи перед империей я искупил. Смешно, учитывая степень вероятности быть в любой момент вновь обвиненным в гораздо больших грехах, стоит лишь не справиться с поставленной задачей.
Ранее посещать маленький провинциальный городок Миларх, в темнице которого меня держали последние пару месяцев, я не имел чести. Привезенный в закрытой тюремной карете, был лишен возможности разглядывать местные красоты. Да и находился под глушителем, о попытках выбраться в дороге с помощью магии, когда эта дрянь путает мысли и сконцентрироваться не удается ни на минуту, даже речи не шло. Поэтому сравнивать изменилось что-либо с приходом вэллийцев или нет я не мог, и старался ориентироваться по старым воспоминаниям и привычкам.
Три года, разделявшие день сегодняшний с прошлой, мирной жизнью, казались вечностью.
В памяти хранился образ таких же домов с закругленными окнами и покатыми крышами, таких же кривых улиц, и горожан, спокойно, будто ничего и не произошло, ходивших по этим улицам. Все это было мне отчасти знакомо. Оно напоминало мне место, в котором я родился и рос.
Но та жизнь осталась за непреодолимым барьером из войны, поражения и тюрьмы. Мне еще сильно повезло, посчастливилось не заинтересовать своих, можно сказать, коллег — имперских палачей. А так… На тюремных харчах не разжиреешь, конечно, но и не подохнешь — объяснять почему заключенный скончался до того, как с ним провели все необходимые процедуры, никому не хотелось.
Я оглядывался по сторонам, но не так, как делал это до войны. Сейчас передо мной стояли конкретные цели и остро ощущалось нахождение на чужой территории, на чужой земле. Первым делом требовалось замаскироваться под своего и перестать выделяться из толпы.
Найти лавку, с имеющейся в продаже простой и в то же время добротной одеждой горожанина, не составило труда. Стандартная планировка города, естественно, была мне знакома. Как-то так повелось, что расположение основных кварталов, лавок, улиц в наших городах исходило из определенной обще принятой культуры.
Владелец лавки был не сильно рад видеть оборванца, едва вышедшего из тюрьмы, обоснованно сомневаясь в моей платежеспособности. Я и сам на его месте отреагировал бы также, увидев сейчас себя со стороны.
Привычную мне одежду отняли при «оформлении» в тюрьму. То, что было на теле все это время, не отличалось ни удобством, ни качеством, и местами появившиеся дыры создавали неприятную вентиляцию, от которой нестерпимо хотелось избавиться. Недельная щетина (в этом я себе немало льстил, так как еще не успел обзавестись этим атрибутом взросления мужчины в той мере, чтобы щетину вообще считать таковой), как и отросшие волосы так же не добавляли моему образу благонадежности.
Тяжело звякнувший кошель убедил продавца в имеющейся покупательной способности, но от неприязни не избавил. Впрочем, скрытое недовольство горожанина не имело сейчас никакого значения и воспринималось с легкой улыбкой. Приобретя кожаные штаны по сезону, серую сорочку и куртку в дополнение, я вовсе перестал думать, как на меня смотрит этот человек и что он там бурчит себе под нос. Особенно порадовало нижнее белье и носки, мои ноги были изрядно натерты тем, что даже с большим трудом язык не поворачивался назвать обувью.
Сапожник неприязни не проявил, но разговор поддержать отказался. Старый мастер быстро подобрал самые дешевые из приличных сапоги и сразу спровадил из лавки, судя по тихому ворчанию, я ему мешал.
И только цирюльник оказался словоохотливым малым.
— Ваша милость совершенно не следит за волосами! — причитал щегольского вида молодой мужчина с примечательными усами с хитро закрученными кончиками.
По сравнению со мной он был всячески ухожен, ухожен настолько насколько, вероятно, позволяли средства. На мой взгляд даже излишне, но сейчас, в этой ситуации, я вряд ли имею право высказываться о внешнем виде кого-либо.
— Это поправимый недостаток, — дипломатично ответил я.
— Ох! Совершенно невозможно стричь вас без предварительного мытья! Ваша милость совершенно себя запустили!
— Отдаю себя в ваши руки, мастер, — только и улыбнулся я.
— Мудрое решение! Все будет сделано в самом надлежащем виде, не стыдно и в кор… — заминку я отменил, отлично понимая, что цирюльник хотел сказать. — Во дворе Генерал-губернатора показаться!
И, пока мужчина приводил мое лицо в благопристойный вид, оставляя легкие юные усики, так как после внимательного осмотра подбородка было решено, что это придает мне шарма, мы переключились на болтовню о городских делах. К радости, очень быстро получилось перевести разговор на интересующую тему.
— Вот так, ваша милость! Все бы неплохо, но цены на продукты совершенно людоедские! — причитал цирюльник, от возмущения размахивая руками, но благо в отдалении от моего лица.
— А что не так с поставками продовольствия? Долина Лайса рядом, да и земли Эрриса давали хорошие урожаи, насколько я помню, — с неуверенностью ответил я, но, кажется, этого не заметили.
— Ох! Вы не в курсе⁈ Еще в том году посевы под Лайсом поразила болезнь, но урожай удалось спасти. А вот этим летом все совсем страшно прошло. Культуры померли, не успев взойти! Крестьяне разорены, в города продовольствие не поступает. В наших землях болезнь хоть и побила поля, но не так сильно, но в долине Лайса это просто повальная эпидемия!
Сразу после войны, значит. Эти сведения наводят на определенные мысли, но делать выводы еще рано.
— А что на это империя? — решил уточнить я.
— Ваша милость! — пугливо вздрогнул цирюльник, оглядываясь, и продолжил уже тише. — Не задавайте таких вопросов, прошу вас… Но поставки есть, однако цены взвинтили просто грабительские. А как быть? Везут товары издалека, преодолевая горные хребты, как же без этого?
— И какой род занялся столь важным и благородным делом?
Цирюльник задумался, пытаясь вспомнить.
— Я не скажу точно, еще не разобрался в разнообразии веллийских родов и кланов. Но если я правильно помню, род Атарис, ваша милость.
Запомним. Не факт, что именно они меня наняли, но эту фамилию я пока запомню. Хотелось еще попробовать расспросить о старом ларрианском дворянстве, к сожалению, данную тему мастер ножниц и расчески не поддержал, и разговор продолжился обсуждением городских новостей и местных слухов. Пока моя шевелюра приобретала благостный вид, из непрерывной болтовни цирюльника я успел узнать о том, что все судебные дела рассматриваются выездным судом, приезжающим из столицы губернии раз в неделю, так как у местного суда служащих еще нет. А также об открытии приемного отдела Имперской Академии, у которой в столице губернии уже есть филиал — Ларрианский Генерал-губернатора Имперский Лицей, в этом году впервые принимавший студентов.
Распрощавшись с цирюльником и убедившись, что некоторые траты кошелек еще пока позволяет, отправился в гостиницу. Да, голова была чиста, но теперь мне самому предстояло забраться в корыто, нестерпимо хотелось смыть тюремную грязь.
Сложнее всего, двигаясь по улицам, не обращать внимания на имперские цвета. Мужчины, и реже женщины, в черно-золотом, с различиями, которые зависели от принадлежности к государственным институтам, постоянно встречались на улицах. Горожан, конечно, было несравнимо больше, но все равно… Я чувствовал себя на оккупированной врагом территории. И мне предстояло бороться с этим ощущением, империю в одиночку не одолеешь. Да и цель стоит совершенно другая.