В тени Алтополиса (СИ) - Углов Артем. Страница 18

Лукич словно специально выдумал занятие на Масленицу. Две недели ничего не поручал и вдруг аккурат в разгар самого праздник. Иди-ка ты покрутись возле «Трех медведей», пока другие будут гулять и веселится.

А может схитрить? Сказать, что до ночи дежурил у бара, а самому остаться здесь? Искушение было велико, но я не хотел рисковать новой жизнью. Не в тот момент, когда впервые за долгое время обрел дом и похлебку к обеду. А еще я дал слово… Дед Пахом учил, что договоренности нарушать нельзя, если только не хочешь, чтобы относились к тебе как к обыкновенному пустобреху. И не важно, с кем ударил по рукам: с торговцем с соседней улицы или с самим атаманом малажским. Вон Малага обещал обеспечить крышей над головой, и обещание свое сдержал, а я чем хуже? Тем более что требовалось от меня немного – всего лишь приглядеть за одним баром. А Маслена? А что Маслена? Эка невидаль - соломенное чучело, которое каждый год сжигают. Чай доведется еще увидеть.

Я тяжело вздохнул и зашагал в сторону выхода.

Покинуть площадь оказалось сложнее, чем думалось. Ручейки народа стекались к центру поселка, постепенно превращаясь в бурный поток. Да сколько же здесь людей? Мне приходилось постоянно маневрировать, прыгать из стороны в сторону, чтобы не оказаться сбитым толпой.

Я уже почти выбрался, когда чужие пальцы схватили за рукав.

- Куда собрался, кавалер?

Это была Мари… Подняв глаза, я увидел чуть насмешливую улыбку девушки и прядь светлых волос, выбившихся из-под платка.

Мы не виделись два месяца. Ровно с тех самых пор, когда вышибала мадам Камиллы скрутил меня, бросив в чулан. Чувство обиды накатывало всякий раз, стоило вспомнить перепуганные лица работниц борделя. Какие же трусихи! Я не испугался встать на защиту одной из них, а они меня сдали - все они… и великан Густав, и мадам Камилла, и её девочки. Ни одна из них не заступилась. И что горше всего, Мари.

Рука дернулась, но девичьи пальцы крепко держали рукав.

- Пусти, - процедил я сквозь стиснутые зубы, - иначе…

- Иначе что?

- Закричу.

- И что же ты будешь кричать? - насмешливо поинтересовалась она. - Помогите, люди добрые, меня девушка обижает?

- Другое.

- Что другое?

- Что шлюха пристает!

Не хотел я этого говорить, полные обиды слова сами вырвались наружу. Но Мари против ожидания не обиделась, лишь протянула задумчиво:

- Даже так.

- Пусти, кому сказано.

- Отпущу, если пообещаешь заглянуть в квартал.

- Обойдешься, - я снова рванулся и тут случилось неожиданное. Вместо того, чтобы продолжать борьбу, девушка обняла меня. Присела на корточки и обхватив обеими руками, крепко-накрепко прижала к себе.

Я дернулся пару раз и затих, чувствуя, как в груди бешено колотится сердце. Как запах выбившейся пряди волос лишает последних сил к сопротивлению.

- Прости, что не защитили, - прошептала она, обжигая горячим дыханием, – мы очень хотели, но не смогли…

За прошедшие месяцы накопилось много злых слов. Я заботливо собирал их в копилку, чтобы когда придет время, с яростью бросить в лицо. И вот время пришло - глиняная свинья разлетелась на сотни черепков, а внутри ни единой монетки. Лелеемая обида оказалась пустышкой, стоило появиться Мари.

На глаза навернулись слезы, но теперь не от злости - от облегчения, словно тяжелый камень свалился с души.

- Ты приходи, ладно? – проговорила она, разорвав объятья. Тонкий пальчик коснулся моей щеки, вытерев мокрую дорожку. – Придешь?

- Сёдня не могу, - пробормотал я, отвернувшись. Даже не знаю, чего больше стыдился: выступивших слез или сказанного ранее обидного слова.

- А завтра?

- Попробую…

- Ты уж попробуй, кавалер, - Мари щелкнула меня по носу. Вскочила на ноги и быстрой походкой направилась вниз по улице. Девушка не шла - она парила над землей, настолько легкими и невесомыми казались её движения. Ветер колыхнул полы юбки, демонстрируя миру на удивление чистые сапожки.

- Мы будем ждать тебя, - крикнула она на прощанье и скрылась в толпе.

«Три медведя» считался самым дорогим баром на районе. Да чего уж там скромничать – во всем поселке. Даже городские мажоры не брезговали посидеть в уютной обстановке, выпив кружечку другую настоящего неразбавленного «Вакано».

По причине малолетства в баре я не бывал: ни в этом, ни в каком-либо другом, однако всезнающий Гринька поведал, что диваны в «Медведях» выполнены из натуральной кожи, а над стойкой висит настоящая кабанья голова. Посетителей обслуживали девицы фривольные, за хорошие чаевые позволяющие недопустимо многое. И что удивительнее всего, по пятницам они работали в передничках. Ну то есть совсем в одних, без ничего.

Врал поди, с Гриньки станется. Кто же ходит в бар на голых женщин посмотреть? Для этого существуют специальные заведения, вроде стрипклуба или квартала Желтых Фонарей. А бар на то и бар, чтобы пивом заливаться под подходящую закуску, ну или чем покрепче.

«Три медведя» располагался на улице адмирала Калюжного - самого респектабельного места в поселке. Здесь и дома были покрасивее, и люди жили побогаче прочих. А еще здесь были целыми фонари. Настоящее чудо для Красильницкого, не признающего такого понятия, как общественное добро. Лампочки на многих улицах давно украли, а что не украли – побили, поломали или погнули. Да чего уж говорить, если металлические насадки с фонтана и те умудрились свинтить, которые ни к чему не сгодятся.

Дед Пахом называл это дурной лихостью, и я был полностью с ним согласен. Зачем ломать то, что приносит красоту? В мир, где её почти не бывает? Сидючи на крыше приходилось наблюдать за тем, как загорается цепочка фонарей. Как выхватывает из темноты блестящие капоты припаркованных автомобилей. Как бежит светлой дорожкой от городской черты, теряясь в чреве трущоб. И сразу становилось хорошо и уютно, даже на продуваемой ветрами крыше.

Казалось бы, чего удивительного - обычные фонари. Ну горят себе и горят, а вот поди ж ты, завораживало...

Я настолько увлекся этим зрелищем, что едва не позабыл об основных обязанностях. Ровно в шесть двери бара открылись, и первые посетители потянулись внутрь заведения. За пару часов наблюдения сумел насчитать не более дюжины клиентов. Оно и понятно, на дворе Масленица. Кому захочется сидеть в душном помещении, когда столько развлечений вокруг.

Со стороны площади доносился шум… Гул толпы и музыка аттракционов, смех и выкрики зазывал – всё это смешалось в одну сплошную какофонию, а потом вдалеке полыхнула зарница, и вечерний воздух наполнился восторженным ревом тысячи глоток. Горела Маслена, а вместе с ней сгорала куча ненужного хлама, скопившегося за долгую зиму: будь то злость или обиды, терзавшие душу последние дни. Все сгорело дотла…

Я поуютнее закутался в куртку и, накинув капюшон, продолжил наблюдение. Швейцар в красной ливрее явно скучал. Сначала он пытался держать форму – стоял оловянным болванчиком, готовым принять гостей. Потом расслабился, и сняв белоснежную перчатку, принялся ковыряться в носу.

Пару раз к нему присоединялись официантки. Вполне прилично одетые, а не в неглиже или одних передничках, как утверждал фантазер Гринька. Курили, обменивались с дежурившим швейцаром шутками и вновь возвращались к работе. Скучно…

Я записал два номера в книжку. Один из них принадлежал старенькому Бьюику, приехавшему со стороны города, другой - Руссо-Балту из числа местных. Как я это понял? Да по брызгам на капоте и окнам, настолько заляпанным грязью, что с трудом угадывался салон. В Алтополисе за подобное штрафовали, а у нас ничего – катайся на здоровье.

Другой номер принадлежал черному автомобилю неизвестной марки. Выпустил наружу двух поддатых господ и укатил дальше. Его данные я тоже записал – больше чтобы размять замерзшие пальцы, чем из необходимости.

А потом подъехало такси. И вот здесь я напрягся, потому как вышедший из салона пассажир принадлежал к числу респектабельных – либо дворянин, либо служивый высокого ранга. Иначе с чего водителю спешить открыть дверь? Обыкновенно эту братию пинком не поднимешь, а тут пулей выскочил, только что не расшаркавшись.