Маленькая повесть о большом композиторе, или Джоаккино Россини - Клюйкова Ольга Васильевна. Страница 47

И все же надо было отправляться в Лондон. Контракт «есть контракт, и столица Англии уже заждалась «пезарского лебедя». 7 декабря 1823 года супруги Россини выехали из Парижа, 13 декабря были на месте. Английская композиторская школа в то время находилась на довольно низком уровне, тяготение же к искусству звуков было огромным. Поэтому в Англию съезжались музыканты из разных стран, поскольку там всегда была работа, которая к тому же хорошо оплачивалась. Ввиду дефицита музыкальных кадров там часто можно было встретить и посредственности. Приезд в Лондон композитора масштаба Россини вызвал необычайное оживление английской музыкальной общественности. Концерты, оперные спектакли следовали один за другим. Меломаны буквально сходили с ума, все хотели видеть, слышать итальянского маэстро, брать у него уроки. При этом и участие в концерте, и уроки оплачивались непривычно щедро. Россини рассказывал после: «В Лондоне я много зарабатывал, но не как композитор, а как аккомпаниатор. По правде говоря, в Италии мне и в голову не приходило получать деньги за аккомпанирование; это было бы мне противно. Но в Лондоне так поступали все, ну и я последовал этому обычаю. За мое и моей жены участие в музыкальном вечере я назначил довольно высокую цену в 50 стерлингов. И все же мы были приглашены на пятнадцать таких вечеров. Впрочем, в Лондоне у музыкантов нет другой цели, как только зашибать деньгу, и они прекрасно в этом преуспевают!» Однажды для того, чтобы помогать Россини в аккомпанементе, на вечер прислали валторниста Буцци и контрабасиста Драгонетти. Эти знаменитые в то время виртуозы могли бы давать сольные концерты, поэтому Россини очень удивился. Но еще большее удивление вызвал ответ на вопрос о том, есть ли у них их партии: «Нет, мы подыграем как-нибудь». Во избежание недоразумений Россини предупредил музыкантов, что даст им знак, где подыграть.

Отбоя от уроков тоже не было. Когда кто-то из знакомых музыкантов выразил недоумение по поводу баснословных цен, назначаемых маэстро, тот сказал, что это совсем небольшая плата за мучения, которые он испытывает, слушая голоса своих учеников и учениц.

Кипучая лондонская жизнь захватила Джоаккино. Нередко он возвращался домой только чтобы переодеться или поспать. И все же иногда выдавались свободные часы. Тогда маэстро любил прогуляться. Всеобщее любопытство вызывал роскошный цветной попугай, сидевший на плече Россини. Лондонцам импонировала также элегантная, слегка полноватая фигура этого изысканно одетого человека, любезно отвечавшего на приветствия. Но Россини не был беззаботен. Проницательный корреспондент одной из лондонских газет писал: «Его лицо умное, серьезное, без следа той живости, которая в основном характеризует его оперы». Впрочем, композитору было из-за чего беспокоиться. Ведь опера, для создания которой он приехал в Лондон, продвигалась чрезвычайно туго, а потом работа и вовсе приостановилась из-за финансовых неполадок театра.

Зато популярность Россини привлекла даже королевское внимание. Однажды композитора посетил русский посол и передал ему приглашение ко двору. «Первый джентльмен Европы», как называли тогда Георга IV, захотел принять у себя итальянскую знаменитость. И вот 29 декабря 1823 года композитор был представлен королю, о чем восторженно сообщала лондонская пресса. С тех пор маэстро начал довольно часто бывать у своего августейшего знакомого и покровителя. Во дворце принца Леопольда, зятя Георга IV и будущего короля Бельгии, каждый четверг устраивались музыкальные утренники. Россини стал их постоянным посетителем. У принца был приятный бас, и он с удовольствием пел различные дуэты с герцогиней Кент, обладавшей великолепным сопрано. Россини аккомпанировал им, иногда принимая участие в пении, причем с таким вкусом и изысканным искусством, что вызывал восхищение слушателей. Нередко приезжал на эти утренники и король, который любил не только слушать, но и петь в ансамбле. У Георга IV был посредственный невыразительный бас. Однажды августейший любитель пения неожиданно остановился во время исполнения дуэта с Россини и сказал, что допустил ошибку и хочет поправиться. Возможно, это была не единственная ошибка коронованного певца. Россини прервал игру и, любезно улыбаясь, заметил: «Сир, вы имеете право делать то, что вам нравится, – и галантно добавил, – поступайте как хотите, я буду следовать за вами до могилы».

19 апреля 1824 года произошло событие, потрясшее Англию. Ушел из жизни великий поэт, вся жизнь которого была как романтическая поэма, – лорд Байрон. Он пал смертью, достойной героев, воспетых на страницах его произведений, сражаясь за свободу и независимость греческого народа. И конечно, Россини не мог не откликнуться на это трагическое событие. Памяти поэта-романтика он посвятил кантату «Жалоба муз на смерть лорда Байрона» для тенора, хора и оркестра. На первом исполнении партию тенора исполнил автор. Эту кантату иногда называли также и октетом, поскольку она была написана для восьми голосов, главным из которых, конечно, был голос солиста.

Уже в конце своего пребывания на английской земле Россини посетил Кембридж, приняв участие в традиционном университетском фестивале. Он несколько раз выступал в концертах этого праздника, причем иногда с сопровождением органа в церкви св. Марии. С огромным успехом были исполнены некоторые номера из «Севильского цирюльника», в том числе знаменитая ария Фигаро «Место! Шире раздайся, народ!» Большой популярностью пользовался дуэт из этой оперы, исполненный маэстро вместе со знаменитей Каталани. Слушателей потряс утонченный артистизм итальянского музыканта: дуэт-буфф он начал совершенно серьезно, чем немало удивил собравшихся. Однако постепенно в процессе пения Джоаккино преображался, достигнув в конце удивительного комического эффекта, как отмечала местная пресса. Но не обошлось и без курьезов. Газета писала, что тенор композитора «широкого диапазона и гибкий, но без признаков практики и обучения»! Конечно, автор таких слов плохо разбирался в искусстве пения, если мог сказать это об академике вокала знаменитой Болонской академии и ученике Маттео Бабини!

А затем путь супругов Россини лежал на родину. Предполагалась остановка в Париже, причем продолжительная, поскольку у Россини были договорные обязательства с парижскими театрами. Еще до поездки в Англию композитор получил от министра королевского двора предложение занять пост директора «Театр Итальен» во французской столице. Однако оно было им отвергнуто. Ведь это место занимал Паэр, и этические понятия Джоаккино не позволили ему лишить этой выгодной должности своего коллегу. Хотя Паэр состоял в оппозиции к Россини и в свое время постарался сделать много вреда произведениям и репутации своего визави, но чувство мести было чуждо Россини, просто недостойно его! Тогда композитора попросили о создании новой оперы и постановке одной из старых. Правда, этот контракт подписали отнюдь не сразу, хотя и не по вине Россини. Находясь в Париже, еще осенью 1823 года он запросил в возмещение своих трудов 40 тысяч франков. Договор тогда подписан не был, так как заказчикам эта сумма показалась чрезмерной. Однако, видя баснословные успехи композитора в Лондоне, где ему делались весьма лестные предложения, французы согласились на такую сумму. Когда Россини прибыл в Париж, попытки сделать его директором «Театр Итальен» возобновились. Пошли на все требования композитора, вплоть до его просьбы оставить Паэра на прежнем посту. И тогда Россини согласился. Он стал называться директором музыки и сцены. На него сразу свалилась масса административных дел, с которыми, надо признать, ему было трудно и непривычно справляться. А Паэр, несмотря на благородство Россини, все же был обижен и подал в отставку, боясь, что может лишиться и должности композитора короля.

Новая должность Россини давала ему постоянный заработок и независимое общественное положение, право спокойно, без прежней спешки заниматься творчеством. На родине это просто не представлялось возможным. Тем более что в это время в Италии установилась феодально-абсолютистская реакция, наступившая после неудачных восстаний в Пьемонте, Неаполе, на севере страны. Там душилась каждая свободная мысль. Во Франции же назревали события 1830 года, общественная жизнь переживала подъем. Несмотря на это, положение музыкантов, хотя и было лучше, чем в Италии, несло в себе довольно много унизительных черт. Артисты должны были угождать вкусам аристократии. Это считалось в порядке вещей. От щедрости, благосклонности и одобрения знатных меломанов часто зависели творческая судьба и материальное благополучие музыкантов. Нередко и устроить концерт было довольно затруднительно. Россини отлично чувствовал несправедливость такого положения. Будучи человеком энергичным и отзывчивым, он всегда старался помочь своим коллегам. Теперь это стало проще, чем когда-либо: он был знаменит, популярен, имел постоянное место с большим доходом. Поэтому «когда хотели устроить концерт, то обычно обращались к Россини, который за установленную сумму (она была сравнительно небольшой, 1500 франков…) брал на себя составление программы и наблюдал за ее выполнением». «Великий мастер, – вспоминала Мария Д'Агу, писательница, известная под именем Даниэль Стерн, и подруга Листа, – сидел весь вечер за роялем. Он аккомпанировал певцам».