Маленькая повесть о большом композиторе, или Джоаккино Россини - Клюйкова Ольга Васильевна. Страница 57

Однако прославленный маэстро уже не писал опер. А Париж жаждал его новых произведений. Директор «Королевской академии музыки и танца» решил испросить разрешение у Россини составить новое произведение из уже написанной музыки. Согласие он получил, и в результате вышла опера «Роберт Брюс». Ее действие относится к 1314 году, когда шотландский герой, король Роберт, боролся за независимость своей страны с английским королем Эдуардом II. Это создание вызвало недоумение у слушателей. Побывавший на этом спектакле Анненков оставил следующие воспоминания: «Эта опера Россини решительно не имеет никакого характера, не оставляет по себе никакого образа и до того лишена основной идеи, что до сих пор публика не знает, принять ли ее за шутку или за серьезное произведение болонского маэстро. Так всегда бывает с пьесами, составленными из разных посторонних клочков, хотя бы каждый из них и был превосходен». И все-таки был один эпизод, вызвавший бурную реакцию аудитории, – прибытие Роберта, когда военный гимн ожидающих его бардов и народа соединяется с маршем короля. «В это время, – пишет Анненков, – публика всего театра поднимается, и крики энтузиазма из партера смешиваются с последними нотами хора. На этот отклик настоящего народа… Россини, конечно, не рассчитывал, но именно это невольное движение и довершает полный эффект, начатый на сцене». Подобной патриотической манифестации не ожидали ни авторы этого пастиччо, ни тем более сам Россини, который к этой смеси не имел отношения. Однако именно этого и надо было ожидать, учитывая, что шел конец 1846 года и были близки жаркие события 1848 года.

Революционные настроения зрели по всей Европе. В Италии они еще усугублялись антиавстрийскими выступлениями. Гроза разразилась весной 1848 года. Центром военных действий стала Ломбардия, но по всей Италии собирались денежные средства, мобилизовались лошади. Россини тоже внес 500 скуди и отдал двух лошадей (из четырех, имевшихся на его конюшне). Он всегда поддерживал революционную борьбу. Вечером 27 апреля один военный оркестр, направлявшийся в Ломбардию, остановился под окнами дома, где жил всеми любимый маэстро, и стал играть в его честь. Россини появился перед собравшимися, чтобы поприветствовать их. Неожиданно из толпы раздался крик: «Долой богача-реакционера!» Для Россини это было потрясением. Всю жизнь он ратовал за свободу родной страны, об этом пела каждая сочиненная им нота, и вдруг такое оскорбление! Оказывается, по городу ходили слухи (вероятно, пущенные врагами композитора), что прославленный маэстро отступился от патриотов, отказался от либеральных мыслей и не одобряет крайностей революционеров. Крайностей – может быть, но смотря что считать крайностью. Однако терпеть подобные выступления Россини был не намерен, а тут еще стали говорить, что 500 скуди он дал в виде векселей, не подлежащих взысканию. Все это получилось неприятно, унизительно и даже страшно, ведь неизвестно, как далеко могли бы зайти злопыхатели. На следующее утро маэстро с супругой покинули Болонью.

Как только оскорбленный Россини прибыл во Флоренцию, перед ним открылись двери всех самых знаменитых домов, а все художники, литераторы, артисты захотели общаться с ним. Композитор посещал салоны князя Понятовского и графини Орсини-Орловой, близко дружил с художником Разори, скульптором Бартоллини, исследователем Данте лордом Верноном, знаменитым профессором медицины Джорджо Реньоли, адвокатом Сальваньоли. Однако приятные развлечения не могли искоренить из его сердца печальные воспоминания о разрыве с любимой Болоньей. Надо сказать, что болонцы скоро одумались. Почти вслед уезжающему маэстро падре Уго Басси, капеллан Гарибальди, послал извинительное письмо, в котором просил композитора вернуться в город, где его любят и почитают. Этот факт значил для Россини очень многое. Практически это была его реабилитация в глазах сограждан. И более того, его просили сочинить музыку к гимну, прославляющему папу Пия IX, что он и сделал с большим удовлетворением. Ответил композитор И падре Уго. Заметим, что свою корреспонденцию Россини вел аккуратнейшим образом, причем и деловые письма, и дружеские отличались изяществом слога, живостью и любезностью, которые воистину могут считаться образцами эпистолярного стиля эпохи. Хотя грамматически эти письма были отнюдь не безгрешны. Вот когда сказывались шалости и леность в обучении грамоте юного Джоак-кино!

И опять все уладилось в жизни Россини. Но в Болонью он не поехал, во Флоренции сложилась значительно более спокойная обстановка. Здоровье все чаще пошаливало. И все же, живя во Флоренции в окружении забот Олимпии, ему было приятно сознавать, что в городе, с которым связано столько воспоминаний, у него много друзей и его все любят. В конце 1850 года маэстро все же приехал туда, не насовсем, правда, а для устройства своих дел. Действительно, его сразу окружили друзья и поклонники. И тут случилось непредвиденное обстоятельство, сильно повлиявшее на композитора. 1 мая 1851 года, когда'у него собрались гости, неожиданно явился с визитом граф Нобили, австрийский наместник. И гости демонстративно покинули дом Россини. Эта патриотическая демонстрация направлялась против графа Нобили, но больно ударила по хозяину дома. Развившаяся с годами мнительность шептала Джоаккино, что это его все осуждают за мнимое предательство. Впечатление от этого осталось самое тяжелое и повлекло за собой длительное нервное расстройство. Россини спешно уехал во Флоренцию с намерением никогда больше не возвращаться в Болонью, а другу Гаэтано Фаби поручил распродать все его вещи в этом городе.

Болезнь усиливалась, физическое и моральное состояние стало крайне тяжелым. Пропал аппетит (это у лакомки-то Джоаккино!), он похудел, побледнел. Иногда казалось, что Россини ничего уже не интересует в этом мире. В письме Доменико Донзелли он сообщал: «Что же касается морального состояния, не могу сказать ничего хорошего: люди слишком мерзки, поэтому я могу успешно обходиться без них в эти последние дни моей жизни, для которых мне нужно было бы набраться постоянного спокойствия, ставшего теперь невозможным». И это слова Россини, который раньше не мог себе представить существования без постоянного людского окружения, который даже часто сочинял, когда вокруг веселились! Однако приступы угнетенного состояния сменялись периодами бодрости. И сразу все происходящее становилось для него важно. Вот во Флоренции открылась экспериментальная гимназия под руководством композитора Джованни Сервадио, где кроме специальных предметов большое внимание уделялось общегуманитарному образованию музыкантов. И Россини поспешил не только высказать поддержку гимназии, но и помочь материально: «Спешу просить вашу милость, – писал он Сервадио, – любезно занести мое имя в первый список лиц, содействующих этому начинанию». Хотя в письме к Донзелли композитор говорит о «все возрастающей умственной импотенции, не дающей сочинять музыку», здесь он несколько преувеличивает. И когда, правда редко, он берется за перо, из-под него выходят настоящие маленькие шедевры. Таковы Канцонетта на стихи Метастазио, созданная для альбома супругов Букарде-Альбертини, или Болеро, написанное для графини Орсини-Орловой.

Начало 50-х годов оказалось очень тяжелым для Россини. Переживания предшествующих лет скверно сказывались на нем. Бодрый, сильный, здоровый дух композитора изнемогал в борьбе с приступами нервной болезни, во время которых Джоаккино нередко малодушничал: «К чему я шел, – горестно восклицал он, – и что я сделал в этом мире?» Приходили и мысли о самоубийстве. Но была удивительная черта в его характере – в присутствии посторонних он мог брать себя в руки! А в то время очень многие хотели видеть Россини, и он гостеприимно приглашал их в свой дом, например к обеду. И перед гостями появлялся прежний Джоаккино Россини или почти прежний – этот мало смеялся. Велись оживленные разговоры об искусстве, вспоминались старые времена.

Заботливая супруга, Олимпия Пелисье, постоянно беспокоилась о здоровье своего мужа. Испробовав все средства в Италии, она решила уговорить его ехать в Париж, к французским медикам. Легко сказать – уговорить, маэстро и слышать не хотел о переезде. Тем более что он не выносил железных дорог! Но какая жена не может добиться от своего мужа того, что ей надо! Поддался и Россини. Правда, ехать он согласился только в карете. И вот 26 апреля 1855 года они тронулись в путь в сопровождении своих слуг. Лукка… Несколько дней в Ницце – там местные любители музыки устроили в садике гостиницы, где остановился маэстро с супругой, концерт в его честь… И наконец, Париж…