Полное собрание рассказов - Воннегут-мл Курт. Страница 202

— Живите! — кричал он, обращаясь ко всему миру.

Мы с Джино наблюдали за вереницей ног, протопавших мимо окошка под потолком — это расходилась по домам свита короля пончиков.

— Он с честью несет свой крест, ты не находишь? — сказал мне Джино.

— Вам, должно быть, больно на это смотреть, маэстро?

— Больно? Почему бы?

— Ну как же, на ваших глазах подающий надежды тенор погружается все глубже и глубже в пучину бизнеса, все дальше и дальше уходит от музыки.

— А, ты об этом… Он счастлив. Хоть и говорит, что нет. А это ведь самое главное.

— Вы говорите как предатель искусства, если я в этом что-то понимаю.

Джино встал, чтобы подлить себе еще, наклонился ко мне и прошептал:

— Единственная роль, доступная Ники в храме музыки, — это роль билетера.

— Маэстро! — Я ушам не верил. — Вы же говорили, что он точная копия…

— Это он говорил. Его мать говорила. Я такого не говорил никогда. Я просто не спорил с ним, вот и все. Ложь наполняла всю его жизнь. Если бы я честно сказал ему, что он никуда не годится, он бы еще, чего доброго, руки на себя наложил. А мы уже неуклонно приближались к моменту, когда мне пришлось бы ему сказать.

— Выходит, ему крупно повезло, что он взялся торговать пончиками, — задумчиво проговорил я. — Он по-прежнему верит, что способен продолжить славу отца, но ему не приходится этого доказывать — бизнес не дает.

— Так что ты тут не бросайся оскорблениями. «Предатель искусства», скажет тоже! Да я в прошлом году пожертвовал десять тысяч долларов городской оперной ассоциации. — Джино поднял бокал, салютуя воображаемым зрителям.

— Десять тысяч!

— Это мелочи.

Снаружи оглушительно зазвенело пение Ники — он проводил гостей и теперь возвращался домой. Джино произнес шепотом:

— Уходит Джордж Джеффри, появляется Ники Марино.

Ники сунул голову в дверь.

— Весна, друзья мои! Земля возрождается!

— Как бизнес? — поинтересовался Джино.

— Бизнес! Кому интересен этот бизнес? Еще полгодика, маэстро, и я пошлю его к черту! — Он подмигнул и скрылся.

— Так десять тысяч долларов, по-вашему, мелочи? — спросил я.

— Мелочи, — величественно повторил Джино. — Мелочи для владельца половинной доли в самой быстрорастущей пончиковой сети в мире. Значит, еще полгодика? За полгодика он и его пончики успеют сделать для оперы не меньше, чем его отец за всю жизнь. Может, когда-нибудь я и скажу ему. — Он покачал головой. — Хотя нет, этим я испортил бы все удовольствие. Пусть лучше остаток его дней станет интермедией между обещаниями матери о будущем и моментом, когда он действительно займется претворением их в жизнь.

Миллионы Килрейна

Дымка над остывающей водой и осенняя хмарь окутали полуостров Кейп-Код туманным коконом. На часах было семь вечера. Харбор-роуд освещали только пляшущий фонарик сторожа на лодочной станции, огни бакалейной лавки Бена Николсона и фары огромного черного «Кадиллака».

Автомобиль остановился перед лавкой Бена, мотор, издав благородный рык, затих. Девушка в дешевом пальтишке вышла из «Кадиллака» и ступила на порог лавки. Ее щеки покрывал румянец — верный признак здоровья, молодости и студеной погоды, но держалась девушка очень робко. Даже ступала так, словно извинялась за каждый шаг.

Хозяин лавки сидел рядом с кассовым аппаратом, уронив кудлатую голову на руки. С надеждами Бена было покончено. В двадцать семь он остался ни с чем. Его бакалейная лавка ушла за долги.

Бен поднял голову и безрадостно улыбнулся.

— Слушаю, мэм.

В ответ она что-то прошептала.

— Что-что? Простите, не расслышал.

— Не подскажете, как добраться до коттеджа Килрейна?

— Коттеджа? — переспросил Бен.

— А разве нет? Так написано на брелоке ключей!

— Все верно, — ответил Бен. — Просто звучит непривычно. Хотя, возможно, для Джоэла Килрейна это был всего лишь коттедж. Не представляю, чтобы он согласился жить в местечке поскромнее.

— Господи, неужели коттедж такой большой?

— Девятнадцать комнат, полмили пляжа, теннисные корты, бассейн. Конюшен, правда, нет. Наверное, из-за их отсутствия его и окрестили коттеджем.

Девушка вздохнула.

— А я надеялась на тихий, уютный домик.

— Мне жаль вас разочаровывать, — сказал Бен. — Значит, так: вам нужно повернуть назад, пока не дойдете до… — Он запнулся. — Вы совсем не знаете деревни?

— Совсем.

— Как же тогда объяснить… Коттедж стоит уединенно. Лучше я сам вас довезу. У меня грузовичок есть.

— Мне неловко вас утруждать.

— Все равно я через минуту закрываюсь, — сказал Бен. — Мне тут больше делать нечего.

— Но сначала я сделаю покупки.

— Хорошая новость для моих кредиторов.

Бен оглядел девушку. У нее были обкусанные ногти. И тупоносые туфли на плоской подошве, похожие на форменные — из чего Бен заключил, что девушка служит в богатом доме. Девушка была хорошенькая, но Бену не нравилась ее робость.

— Вы экономка? — спросил Бен. — Она послала вас разведать, чем тут разжилась?

— Кто она?

— Эта, Золушка. Ну, которая сорвала куш, — ответил Бен. — Сиделка на миллион. Как там ее? Роуз?

— А. — Девушка кивнула. — Да, вы угадали. — Она отвела взгляд от Бена и принялась рассматривать полки. — Дайте мне банку супа с лапшой, банку томатного супа, пачку хлопьев, буханку хлеба, фунт маргарина…

Бен выставил продукты на прилавок, сильно стукнув пачкой маргарина по дереву.

Девушка подпрыгнула.

— Я гляжу, вы сама не своя, — заметил Бен. — Это из-за Роуз? Такая привереда? Подай то, подай се?

— Роуз — обычная скромная сиделка, которая еще не осознала, что на нее свалилось, — строго ответила девушка. — А еще она до смерти перепугана.

— Ничего, освоится, — сказал Бен. — Все они одинаковые. Уже следующим летом будет расхаживать с таким видом, словно изобрела порох.

— Мне кажется, Роуз не такая. Надеюсь, что не такая.

Бен усмехнулся.

— Вас послушать, так она просто ангел милосердия. — Он поморщился. — Бога ради, да за двенадцать миллионов я бы и сам за ним ухаживал, а вы разве нет?

— Роуз не знала, что он оставит ей свое состояние, — сказала девушка.

Бен раскинул руки, облокотившись о полки в позе распятого.

— Да будет вам, слушать тошно! Одинокий больной старик в огромной квартире на Парк-авеню, который цепляется за жизнь, умоляя о помощи. — Бен живо представил себе картину. — Ночами Килрейн кричал, и кто приходил на его крик? — Бен выдавил улыбку. — Роуз, ангел милосердия. Роуз поправляла ему подушки, растирала спину, говорила, что все обойдется, давала снотворное. Она заменила ему целый мир. — Бен поднял палец. — Хотите сказать, мысль о том, что Килрейн оставит ей что-нибудь на память, никогда не посещала ее хорошенькую головку?

Девушка опустила глаза в пол.

— Посещала, — пробормотала она.

— Посещала? А что я говорил? И не раз! — Бен торжествовал. — Уверяю вас, она только об этом и думала. — Он выбил чек. — Я ее знать не знаю, но если два года в лавке чему-нибудь меня научили, так это разбираться в людях. — Он поднял глаза. — Два девяносто пять.

И с изумлением увидел, что девушка готова расплакаться.

— Что ж такое! — покаянно воскликнул Бен и коснулся ее руки. — Бог мой, да не слушайте вы меня!

— С вашей стороны не слишком хорошо рассуждать так о человеке, которого вы в глаза не видели, — сказала девушка с обидой.

Бен кивнул.

— Вы правы, тысячу раз правы. Говорю вам, не слушайте меня. Тяжелый день выдался, вы просто подвернулись под руку. Наверняка ваша Роуз и впрямь соль земли.

— Я этого не утверждала, — промолвила девушка. — Никогда.

— Ладно, какая разница, — сказал Бен. — Короче, не слушайте меня. — Он потряс головой, удивляясь двум пустым годам, которые провел в бакалейной лавке. Миллион докучных обстоятельств лишили его голоса, высушили душу. У него не было времени влюбляться и заигрывать с девушками или просто задуматься о любви и заигрываниях.