Полное собрание рассказов - Воннегут-мл Курт. Страница 272

Записанная жирными черными нотами мелодия была очень короткой, но Флойду наверняка далась не легче, чем Пятая симфония Бетховену. У мелодии даже было название — «Песня для Сельмы». И слова тоже были:

Когда Гельмгольц оторвал взгляд от листка, поэт-композитор уже исчез.

За обедом в учительской столовой разгорелась оживленная дискуссия. Ее тема, в формулировке Хэла Бурбо с кафедры химии, звучала так: «Может ли хорошая новость о том, что Большой Флойд Хайрс решил стать музыкальным гением, уравновесить плохую новость о Шрёдере, который решил совсем уйти из музыки?»

Разумеется, дискуссия велась в шутку и лишь для того, чтобы подразнить Гельмгольца. В данном случае проблема не выходила за пределы оркестра, а оркестр все, кроме Гельмгольца, считали делом несерьезным, потому и веселились. Никто ведь еще не знал, что Шрёдер отчаялся добиться успеха и в остальных областях.

— С моей точки зрения, — говорил Бурбо, — если отстающий ученик решил серьезно заняться музыкой, а гений бросил музыку ради, например, химии, то нельзя сказать, что первый растет, а второй деградирует. В этом случае оба растут.

— Разумеется, — мягко ответил Гельмгольц, — и одаренный мальчик придумает еще один отравляющий газ, а туповатый — еще один популярный мотивчик.

В столовую вошел Эрнст Гропер, учитель физики. Обтекаемый, как торпеда, он отличался прямолинейностью, розовых очков не носил и не прощал неумения мыслить логически. Глядя, как он переставляет тарелки с подноса на стол, можно было подумать, что он с огромным удовольствием и совершенно добровольно подчиняется законам механики Ньютона — просто потому, что это такие замечательные законы.

— Вы уже слышали новость про Большого Флойда Хайрса? — спросил его Бурбо.

— Про этого ядреного физрика? — сказал в ответ Гропер.

— Про кого? — удивился Бурбо.

— Сегодня утром Большой Флойд заявил мне, что перестанет лениться и будет ядреным физриком, — пояснил Гропер. — Я думаю, он хотел сказать «ядерным физиком», хотя, возможно, имел в виду физрука.

Гропер взял лежавший на столе листок с «Песней для Сельмы», который Гельмгольц показывал остальным.

— А это что? — поинтересовался Гропер.

— Произведение Большого Флойда, — ответил Гельмгольц.

— Я вижу, он времени даром не теряет! — Гропер приподнял брови, разглядывая листок. — Сельма? Какая Сельма? Риттер, что ли? — спросил он, завязывая салфетку под подбородком.

— Именно о ней мы и подумали, — сказал Гельмгольц.

— Должно быть, и впрямь Сельма Риттер, — подтвердил Гропер. — Они с Большим Флойдом сидят за одним столом на лабораторных по физике. — Он закрыл глаза и потер переносицу. — Хорошенькая компания собралась за этим столом, — устало продолжил Гропер. — Шрёдер, Большой Флойд и Сельма Риттер.

— Так они втроем сидят? — задумчиво спросил Гельмгольц, пытаясь найти в происходящем какую-нибудь закономерность.

— Я подумал, что Шрёдер поможет подтянуть Большого Флойда и Сельму, — пояснил Гропер. — А ведь и впрямь подтянул! — с восхищением произнес он и вопросительно посмотрел на Гельмгольца. — Джордж, вы случайно не знаете, какой у Большого Флойда IQ?

— Да я понятия не имею, где вообще это можно узнать, — ответил Гельмгольц. — И не верю я во всякие IQ.

— В кабинете директора есть шкаф с секретными папками, — сказал Гропер. — Как-нибудь загляните в личное дело Шрёдера, такого вы еще точно не видели!

— А кто из них Сельма Риттер? — спросил Хэл Бурбо, разглядывая студенческую часть столовой сквозь стеклянную перегородку.

— Крохотная такая девчушка, — отозвался Гропер.

— Тихая, как мышь, и застенчивая, — добавил Элдред Крейн, декан кафедры английского языка. — Остальные ее не очень любят.

— Ну, Большой Флойд, похоже, жить без нее не может, — сказал Гропер. — Судя по всему, у них теперь любовь до гроба. Пожалуй, надо отсадить этих двоих от Шрёдера. Уж не знаю, как им это удается, но они явно вгоняют его в уныние.

— Что-то я не вижу там Сельму, — сказал Гельмгольц, всматриваясь в лица обедающих учеников. Шрёдера он увидел: одаренный мальчик сидел в одиночестве с видом унылой покорности судьбе. И Большой Флойд тоже сидел в одиночестве — грузный, молчаливый и с выражением непонятной надежды на лице. Он явно о чем-то усиленно думал: морщил лоб, хмурил брови и поднимал тяжелые мысленные гири.

— Сельмы нет в столовой, — повторил Гельмгольц.

— А, вспомнил! — сказал Элдред Крейн. — Сельма же обедает после всех, во время следующего урока.

— А что она делает во время обеда? — поинтересовался Гельмгольц.

— Отвечает на телефонные звонки в кабинете директора, — объяснил Крейн. — Пока сотрудники обедают.

Извинившись перед коллегами, Гельмгольц направился в кабинет директора, чтобы поговорить с Сельмой Риттер. «Кабинет» на самом деле состоял из прихожей, зала заседаний, двух кабинетов и архива. Сначала Гельмгольцу показалось, что в кабинете никого нет: на коммутаторе безнадежно мигали лампочки и гудели сигналы. Затем он услышал слабый шорох в архиве, тихонько подошел к дверям и заглянул внутрь.

Сельма Риттер, стоя на коленях у открытого ящика картотеки, что-то писала в записной книжке. Гельмгольц не ужаснулся и не пришел к скоропалительному выводу, что Сельма заглянула куда-то, куда ей заглядывать не следовало: он просто не верил во всякие секреты. С точки зрения Гельмгольца, в школе ничего секретного быть не могло.

А вот Сельма его точки зрения на секретность не разделяла. Она сунула нос в не предназначенные для постороннего взгляда личные дела, где, помимо всего прочего, указывался коэффициент интеллекта каждого. Когда Гельмгольц застукал ее на месте преступления, она в буквальном смысле слова потеряла равновесие и, не устояв на коленях, рухнула на пол.

Гельмгольц помог ей подняться и при этом нечаянно бросил взгляд на листок, из которого делала выписки Сельма: на карточке, без всякой видимой системы, были написаны какие-то числа. Эти числа ничего не говорили Гельмгольцу, потому что он никогда карточками не пользовался, хотя и знал, что на них указан не только IQ, но и индекс общительности, развитие моторных навыков, вес, лидерский потенциал, рост, наиболее подходящие профессии, а также уровень способностей в шести различных областях деятельности: в школе имелась детально разработанная программа тестирования учеников. Кстати, довольно знаменитая программа — к ней охотно обращались за материалом соискатели докторской степени, поскольку архивы школы содержали данные за двадцать пять лет тестирования.

Чтобы узнать, что означают числа на карточке, Гельмгольцу пришлось бы использовать карту-ключ, в которой были пробиты в нужных местах отверстия и которая хранилась в сейфе директора. Наложив карту-ключ на личную карточку, Гельмгольц увидел бы, что означает каждое число. Впрочем, карта-ключ вовсе не требовалась для того, чтобы узнать, чью личную карточку переписывала Сельма Риттер: имя ученика было напечатано большими буквами в самом верху. Джордж М. Гельмгольц вздрогнул, прочитав это имя: «Гельмгольц, Дж. М.».

— Это что? — пробормотал Гельмгольц, вытаскивая карточку из картотеки. — Почему здесь стоит мое имя? Какое отношение это имеет ко мне?

Сельма разрыдалась.

— Ой, мистер Гельмгольц! — плакала она. — Я ведь не хотела ничего дурного! Пожалуйста, не говорите директору. Я больше не буду! Только ничего не говорите!

— А что тут говорить-то? — в полном недоумении спросил Гельмгольц.

— Я смотрела ваш IQ, — сказала Сельма. — Честно в этом признаюсь. Вы меня поймали. И, наверное, за это меня могут выгнать из школы. Но, мистер Гельмгольц, я ведь не просто так, у меня есть очень серьезная причина.