Дети Дрейка - Кнаак Ричард Аллен. Страница 28

По виду материал, из которого была сделана вещь, походил на мрамор, но Шарисса знала, что если она коснется длинного, гладкого крыла или мускулистого торса, то ощутит не камень, а скорее перо и плоть.

— Драконье царство — наше, и даже без борьбы, — с удовлетворением сказала госпожа Альция. Шарисса подняла взгляд, не зная, что ответить. Повелительница клана добавила:

— Мой муж разочарован. Он так ждал хорошего сражения… при условии, конечно, что победа останется за нами.

Пока она говорила эти слова, одна из ее рук рассеянно почесывала красноватое пятно на шее.

Глава 9

Из башни, в которой находились его собственные палаты, Баракас Тезерени наблюдал, как уходят его жена и остальные. К тому времени, когда Альция закончит осмотр, положение дел должно будет произвести должное впечатление на Шариссу. Встречу Шариссы с пленным эльфом, как Баракас и ожидал, разыграли великолепно. Встреча эта много обещала, и, если он не ошибся, волшебница приложит все силы, чтобы поговорить с пленником наедине… хотя уединение окажется не настолько полным, как ей будет казаться.

«Все устраивается к лучшему», — удовлетворенно подумал глава клана. Он похлопал по квадратному ящичку, украшенному гербом Тезерени.

— Отец?

Баракас обернулся и увидел Лохивана, который материализовался, стоя, как и подобало, на одном колене и склонив в поклоне голову.

— Все идет нормально, сын мой?

— Да, господин мой. Шарисса даже сейчас находится в этой палате. К этому времени она изучила природу трупа.

— Возможно, она сможет объяснить нам, что произошло. Это было бы для нас еще одним преимуществом.

— А это настолько важно?

— Нам надо расширять владения. Если для этого пригодятся земли, принадлежащие пернатым, то это и к лучшему. — Баракас сверху вниз взглянул на своего сына. — Ты появился на несколько минут раньше.

Лохиван не поднял глаз.

— Я счел, что, если я покину комнату, это окажется более полезным для наших целей. Шарисса в моем присутствии чувствует себя напряженно.

— Ей придется учиться себя вести — если ей предстоит стать женой твоего брата.

На этот раз молодой Тезерени поднял глаза. Его шлем скрывал от отца большую часть лица, но Баракас знал, что у сына на уме.

— А это необходимо, отец?

Баракас перестал почесывать запястье.

— Я послушался тебя. Я позволил тебе использовать этого лизоблюда, чтобы тот поставил твою маленькую ловушку. Ты привел веские доводы. Теперь, как я понимаю, нам больше не следует тревожиться о том, что Дру Зери выследит нас… по крайней мере, в течение некоторого времени.

Человек, стоявший на одном колене, молчал, зная, что речь отца не закончена.

— Твоя игрушка оказалась неудачной. Шарисса боролась с ней — и доказала, что ее воля сродни воли Тезерени. Переход сюда еще не начался, и вмешательство Шариссы могло бы навести на наш след остальных враадов, а этого мне в тот момент вовсе не хотелось.

Краем глаза он что-то заметил. Он повернулся и увидел лишь ящик, стоявший на столе. Простая проверка магических барьеров показала, что они по-прежнему действуют.

Лохиван сделал ошибку, попытавшись подняться на ноги. Баракас снова обратил внимание на сына.

— Я теперь еще более убежден в том, что, схватив ее, мы совершили правильный маневр. В конце концов, Риган нуждается в твердой руке, которая управляла бы им. Шарисса и станет этой рукой — как только я должным образом ее вышколю. — Он сложил руки на груди. — Ну что — у тебя все еще есть угрызения совести?

— Нет, государь.

Это была ложь — и оба знали, что это ложь. Но повелитель Тезерени знал также, что может рассчитывать на полную покорность Лохивана во всем.

— Очень хорошо. Ты можешь идти… Погоди.

— Повелитель?

— Завтра я хочу с войсками отправиться в горы — с воинами на верховых и летучих дрейках.

— Да, отец.

— Иди.

Лохиван исчез — так и не поднимаясь с колен. Это свидетельствовало о возвращении былой мощи силы Тезерени. Они еще не были мастерами-магами, как некогда в Нимте, но Баракас верил, что этот день неуклонно приближается.

Что-то привлекло его внимание, и он снова начал поворачиваться к окну. Это что-то исчезло прежде, чем он успел осознать, что оно собой представляет, однако повелитель Тезерени невольно застыл на месте, потому что в силуэте было нечто знакомое: некая закутанная в плащ фигура.

Баракас быстро подошел к коробке и коснулся печатей. Ничего угрожающего, ящик был по-прежнему защищен от взлома и изнутри, и снаружи. Баракас чувствовал, как заключенное внутри существо вновь яростно бьется.

— Неистовствуй сколько хочешь, демон, — прошептал Баракас узнику. — Ты непременно покоришься моей власти — а иначе я оставлю тебя там, внутри, и погребу где-нибудь в самой глубокой пещере, которую только найду.

Шум борьбы утих. Страх возымел силу. Баракас поместил опасного сотоварища Дру Зери в место, даже худшее, чем Пустота. Обнаружить главную слабость призрачного скакуна оказалось нетрудно — он боялся остаться в одиночестве.

В коробке даже небытие Пустоты не разделяло судьбу с Темным Конем — там находился лишь он один.

— Так-то лучше. Если ты будешь вести себя хорошо, я даже буду позволять тебе снова видеться с госпожой Шариссой.

Это послужит уроком им обоим. Темный Конь увидит, что та беспомощна — хотя и передвигается свободно, а она поймет, что даже такое могущественное создание, как Темный Конь, не представляет особой угрозы Тезерени.

Это был следующий шаг к тому, чтобы сломить их волю.

Сняв руку с ящика, служившего Темному Коню ужасной тюрьмой, Баракас почесал шею. Он все еще думал о том, чей же образ ему привиделся. Возможно, его подвели глаза, которые последнее время видели хуже, чем следовало бы? Это была лишь игра его воображения? А если так, то почему ожил именно этот образ?

С чего ему было представлять своего вероломного сына Геррода?

Что-то пошло совершенно не так, и он не знал, что делать; не знал, где он находится и как здесь оказался. Но последнее, что он помнил, — это то, что почти достиг своей цели, однако его отец оказался там, где находиться надо было ему самому, разве не так?

— Прекрати это! — кричал себе Геррод, нисколько в этот момент не заботясь, каким безумцем он должен выглядеть. Он заткнул себе уши руками — как будто это заставит умолкнуть его собственный внутренний голос. Однако безумные мысли роились еще несколько мгновений, прежде чем чародей смог наконец справиться с собой.

Как ни странно, овладеть собой ему помогли слова отца.

Мы — Тезерени. «Тезерени» означает мощь. Не существует ничего более сильного, чем наша воля.

До нынешней минуты эти отцовские слова всегда казались ему спорными и примитивными. Из всех тирад Баракаса лишь одна действительно имела значение для членов клана дракона — конечно же, эти слова предводителя. Теперь они напомнили Герроду, что его отец не позволит себе так легко соскользнуть в безумие. Повелитель Тезерени стал бы бороться с ним с той же яростью, что и с внешней опасностью. Все зависело от того, на чем сосредоточить свою волю.

Геррод не мог позволить себе потерпеть неудачу там, где, как он знал, его отец преуспеет.

Сосредоточившись, он привел мысли в порядок и подавил — если вовсе не изгнал — страх. Тут он понял, что, когда порвалось звено, связывавшее его с целью его путешествия, он закрыл глаза — и больше не открывал их.

Геррод ощутил, что из тьмы его внутреннего «я» он оказался выброшенным в свет… в свет небытия?

За неимением более подходящих слов он был готов называть окружающее пространство белым, хотя «белое» подразумевало что-то определенное — хотя бы свет и цвет, а здесь не было ни того, ни другого. Просто безбрежность небытия.

— Кровь Дракона! — прошипел он, прибегнув к любимому проклятию Тезерени.

Он беспомощно плыл в том, что было лишь Пустотой — которую так отчаянно пытался описывать Дру Зери, никак не находя для этого подходящих слов. И Геррод смог теперь понять почему. Ничто — никакие слова — не могли сколько-нибудь охарактеризовать подобную реальность. Ни одно описание не могло воздать должное Пустоте.