Основы человечности для чайников (СИ) - Шашкова Екатерина Владимировна. Страница 46

Но все эти методы обычно проходили под девизом «спасение утопающих — дело рук самих утопающих». А вот чтобы экстренно помочь кому-то другому, проще всего было забрать у него излишки энергии, а потом распорядиться ими по собственному усмотрению.

То есть сделать то, что этот творил по поводу и без повода, а нормальные родители со своими детьми — только в случае крайней необходимости.

Одна проблема: для этого требовалась кровная связь.

Или…

Людвиг усилием воли подавил совершенно неуместный хохот и отвернулся к двери. Отпер её наконец. Открыл, кивком пригласил Тимура войти.

— Да, она меня поцеловала, — раздалось за спиной. — Ничего смешного, между прочим. И это вообще ничего не значит, это же не по любви, а как искусственное дыхание, только в магическом плане. Она мне жизнь спасла.

Кровная связь — или очень тесная эмоциональная.

А что может вызвать больше эмоций у подростка, чем поцелуй? Только то, чем подросткам заниматься вообще не положено!

Ну, или страх. Или боль. Но поцелуй всё же поприятнее!

— Всё верно, она спасла тебе жизнь. Или мозг. Или силу. Или всё это вместе, — подтвердил Людвиг. — Совершенно правильно поступила. Заходи, хватит на пороге топтаться. И вали в ванную. Шампунь можешь брать любой, гостевое полотенце — зелёное, чистую одежду сейчас найду.

— Здесь есть ванная? — оторопело спросил Тимур.

— А ты уже вообразил себе туалет во дворе? Ну, он тоже есть, если хочешь экзотики, но мне больше нравится, когда всё дома, в тепле и уюте. Так что я канализацию провёл и водонагреватель поставил. Отопление тоже индивидуальное, всё как положено: вон, трубы вдоль стен идут. Печку, правда, разбирать не стал, она прикольная. Иногда можно и огонь развести, для атмосферы. Главное — не забыть потом заслонку закрыть, иначе летучие мыши в дымоход падают. Осталось только проводку поменять, а то пробки постоянно вышибает. Я внутри-то всё сделал, а счётчик без электриков трогать нельзя. А электриков вызывать — это же в Коммунэнерго идти надо, там очереди вечные, бюрократия… Бррр!

— Погоди… Ты хочешь сказать, что сам это всё сделал? Своими руками?

— Ага! — Людвиг довольно обвёл взглядом квартиру, которая внутри выглядела намного приличнее, чем снаружи. И даже пол почти не казался перекошенным. — Инженер я или где?

— Ты же колдун!

— Одно другому не мешает. Всё, иди мыться. Вон та дверь.

Тимур пошёл. Аж три шага сделал, потом вернулся и затараторил быстро, словно боясь передумать:

— Возьми меня в ученики! Пожалуйста! Я способный, честно. Ну, Динка говорит, что способный. Она мне показывала всякие штуки, я повторял — и всё получалось. Но она ещё сама многого не знает, а то, что знает, — почти всё биология. Митохондрии там разные, нервные синапсы, эпидермис… Зачем мне эпидермис, что я с ним делать буду⁈ И учить она не умеет. Это не я придумал, она сама сказала, что не умеет. Терпения не хватает, сразу психует и орёт. А у тебя так круто получается: и прыжки по воздуху, и лестница эта без ступенек…

— Лестницу я починю потом. Не успел просто, закрутился совсем с дипломом. Магия — это так, временная мера, гвозди надёжнее.

— А я помогу. И с гвоздями тоже помогу. Мне только платить за обучение нечем, папа никогда не согласится денег дать. Особенно на такое. Но я отработаю. Как-нибудь. Как скажешь. Я на всё готов! Просто обидно, понимаешь, что я могу колдовать, но не могу. Сила есть, а применить её негде. Я дома уже пытался объяснять, что колдун в семье — это полезно, но папа почему-то ваших очень не любит. Мне кажется, он просто боится. И боится, что я выйду из-под контроля или стану таким, как Гаврилов, например.

— А что Гаврилов? — удивился Людвиг. То есть понятно, что ничего хорошего, но Тимуру-то откуда об этом знать?

— Ну… Я с ним лично не знаком, но слышал, что человек он так себе. И ты же сам сказал, что он тебе не платит. Почему ты на него работаешь, если он тебе даже не платит?

— А тебе Игорь ничего не рассказывал?

— Он вообще про работу мало что рассказывает. Просто удивлялся как-то раз: «Почему такой приятный мальчик работает на такую гниду?» Так почему?

Иногда Людвиг и сам хотел понять, почему.

Что его держит?

Ведь мог же уйти, тысячу раз мог. Он уже давным-давно не зависел от этого финансово, юридически или как-то ещё, но…

— Потому что он мой отец.

Тимур моргнул. Потом заморгал часто-часто и покраснел — не так ярко, как при упоминании Дианы, а неровными пятнами.

— Извини… Я не хотел. Я не имел в виду, что он прямо совсем плохой человек, просто…

— Да ладно тебе, всё нормально, родню не выбирают. Я, знаешь, тоже не ангел, а злой и страшный серый волк.

— Ты не страшный, ты красивый. Когда волк.

— А человек что, не красивый?

Пятна стремительно сползли со щёк Тимура. А потом сполз и сам Тимур — на низенькую банкетку в коридоре. Уткнулся лбом в острые коленки и прошептал оттуда:

— Я идиот, да? Я весь день сегодня какие-то глупости говорю и делаю. И не только сегодня, вообще всегда. И в школе так же. Поэтому надо мной и смеются. Но я не умею по-другому. Хочу быть нормальным, но не знаю, как…

— Не надо быть нормальным, надо быть собой. Таким, каким тебе самому комфортно быть, а не таким, каким тебя хотят видеть окружающие.

— Легко тебе говорить, когда ты такой классный. Тебя и так все любят.

— Думаешь, я никогда не косячил? Или надо мной в школе не смеялись?

— Я не думаю, я вообще думать не умею, — пробубнил в колени Тимур.

Детский сад какой-то! Людвиг вздохнул и присел перед мальчишкой на корточки, чтобы не нависать сверху.

— Знаешь, как прошёл мой первый учебный день? Я так переволновался, что чуть не перекинулся в волка прямо на уроке. Испугался, что ещё немножко — и точно превращусь, вскочил с места и побежал в коридор, но не рассчитал и врезался лбом в дверь. Дверь треснула, а у меня даже шишки не было. После этого меня вся школа звала Eichenkopf, дубовая голова. Не очень долго, пару недель. Потом я поскользнулся в туалете и разбил лоб об ободок унитаза. Дальше меня дразнили по-другому, но такие слова приличные люди вслух не произносят.

Из-за коленок раздалось сдавленное хихиканье.

— Это ещё в Германии было, — продолжил Людвиг. — А в местной школе меня просто втолкнули в кабинет, поставили к доске и сказали: «Это Людвиг, он по-русски не говорит, но будет с нами учиться». И мои прекрасные одноклассники почему-то решили, что очень смешно будет обзывать меня самыми разными словами — обидными, необидными, всё вперемешку — и смотреть, как я реагирую. А я вообще не понимал, чего они от меня хотят, просто чувствовал, что издеваются. Злился, конечно.

— И что ты сделал, чтобы они перестали?

— Разбил зачинщику нос — это на любом языке выглядит одинаково.

— А он родителям не пожаловался?

— Пожаловался, конечно. И родителям, и учителям. Отца вызвали к директору. Они что-то там обсудили, этот на меня потом весь вечер орал и… ладно, неважно. Он просто не знал, что со мной делать, вот и орал. А тот дурак, который по носу получил, решил, что ему теперь всё можно, и завёл привычку на уроках швыряться в меня жёваной бумагой. Ну, шариками такими. А иногда и просто жвачкой. Она в волосах застревала, обидно было. Но я ему жестоко отомстил.

— Как? — заинтересовались колени.

— О, с фантазией девятилетнего мальчишки! Я утром перед школой подкараулил его в волчьей ипостаси, нарычал, порвал штаны на заднице, спёр рюкзак и закинул его в мусорку. Открытым. А потом стоял на углу и любовался, как этот придурок в дырявых штанах пытается выудить свои вещи из контейнера. Накрапывал дождик, мимо шли люди… Одноклассники, конечно, тоже шли — это же был ближайший к школе мусорник! В общем, обсуждений всем надолго хватило, даже про меня забыли на какое-то время.

— А можно с моими так же?

— Со всем классом? Затруднительно. Да и не поможет. Мне не помогло. Было весело, но не помогло. Так что… Попытайся с ними просто поговорить как-нибудь, что ли. Объяснить, что тебя обижает их поведение.