Солотчинский призрак (СИ) - Попова Анна Сергеевна. Страница 21

– Ну что, нашла? – прорычала старуха.

Девушка испуганно кивнула головой, подбородок ее трясся, руки нервно теребили край передника.

– Ну, так неси ее сюда! Что стоишь как кукла?

Девушка силилась что-то сказать, но у нее ничего не получалось. Наконец она выдавила:

– Там.

– Что ты мычишь? Где Жули? – вопила Сабанеева.

– Там, – повторила девушка и показала руками на окно.

– Где там? – до пожилой женщины стало доходить, что девушка испугана не просто так.

– Во дворе, – наконец произнесла горничная.

Сабанеева бросилась во двор, остальные толпой пошли за ней. Там во дворе их взору предстала неприятная картина. Под деревом лежала несчастная Жули. Дыхание ее было тяжелым, из пасти вырывалась пена. Было видно, что это агония. Буквально через полминуты несчастное животное вытянулось и замерло. Петр пошел ближе и коснулся носа собаки. Нос был горячий! Как у кошек, собачий нос является показателем здоровья. Если животное здорово, и температура тела не превышает ту, которую установила этому существу природа (не 36,6 как человеку, а несколько выше), то нос влажный и холодный. При болезнях температура тела у животных тоже повышается, нос становится горячим. Что вызвало внезапную болезнь и смерть этой собачонки?

– Скажите, а она весь день была на Ваших глазах? – спросил рыдающую женщину Железманов.

– Конечно, я же с ней почти не расставалась.

– Ну а в какой момент она пропала?

– Я немного задремала на веранде в кресле, проснулась, а ее нет! Пошла искать в доме и не нашла! – пожилая дама была безутешной.

Железманов задумался. Все походило на отравление. Но зачем травить собачку? Какое отношение к делам наследства имела она? Конечно, старуха периодически повторяла, что отпишет все наследство собаке, но всерьез это никто не принимал, да и не предусматривали законы Российской империи такого. К тому же новую собачонку завести не проблема. Однако факт оставался фактом. Собаку отравили. Кто и зачем?!

***

На следующее утро, едва поднялось солнце, несколько обитателей дома Сабанеевых отправились в город. Китаец приготовил коляску, заправил двух лошадей.

– Петр Андреевич, Вы собирались тоже в город? – окликнул Железманова Вернов.

– Да, у меня разболелся зуб. К врачу надо, – смиренно ответил тот.

– Я могу подвезти.

– Это очень любезно с Вашей стороны. Высадите меня на Астраханской.

По дороге Железманов пытался разговорить своего подозреваемого, но у него мало что получалось. Вернов отвечал односложно. А потом даже заметил:

– Мне кажется, что для человека, которого мучает сильная зубная боль, Вы задаете слишком много вопросов.

Петр испугался, что и в самом деле выпадает из образа. В те годы уровень развития зубоврачебной техники был достаточно низок, поэтому сам процесс лечения зубов был достаточно болезненный. Обычно обыватель обращался за врачебной помощью, когда зубная боль припекала как следует. Поэтому по идее молодой гувернер должен был места себе не находить от боли и страха, а не задавать разные вопросы про смерть собачки, призрака и прочее вещи. Поэтому Петр был вынужден замолчать и состроить страдальческую гримасу.

В город въехали около 10 утра. Проехали Ямскую площадь и свернули на Астраханскую. Там около одного дома Вернов приказал остановиться:

– Вот здесь живет замечательный зубной врач, рекомендую.

Железманову ничего не оставалось, как поблагодарить и покинуть коляску. Он сделал вид, что зашел в дом, но потом, убедившись, что коляска отъехала, вышел на улицу и стал искать извозчика. Ему повезло, рядом как раз проезжал свободный экипаж. Железманов остановил его и приказал следовать по улице:

– Барин, я не понял, куда тебя вести.

– Да я сам пока не знаю. Езжай вперед.

– Ты меня, может, в Москву заставишь ехать?

– Не заставлю. Давай езжай, не обижу.

Экипаж Вернова остановился рядом с Почтовой улицей. Почтовая улица была одной из самых старинных. С одной стороны выходила к Астраханской, а с другой – к площади Нового базара. Это самый центр города. Издалека было видно, как Николай Сергеевич вышел из экипажа, а китаец остался на козлах ждать. Сам же Вернов пошел по улице. С одной стороны расположилось здание Дворянского собрания, с другой – дом купца Н. А. Рудометкина. Как это водилось в купеческих домах, личные покои семьи занимали верхний этаж, а внизу располагался магазин и кофейня. Торговал купец сладостями, а в кофейне можно было отведать венские пирожные и конфеты ручной работы. Но сладости не интересовали Вернова. Также он прошел мимо ателье Курпелей. Он дошел до середины улицы, где располагался почтовый двор (именно это и дало название улице). Бывший дипломат зашел в помещение почты. Вышел он примерно минут через двадцать и пошел по Почтовой в сторону Базарной площади. Петр старался незаметно двигаться за ним. Народу на улице было не очень много, но все же они не были единственными пешеходами. Вообще, Почтовая улица была сосредоточением самых дорогих и модных магазинов. Здесь располагались Торговый дом Курпелей, торговый дом Шульгиных, музыкальные и книжные магазины. Там продавались самые изысканные и дорогие товары. Впрочем, тут имелось и три публичных дома. Но и они не вызвали интереса у подозреваемого.

Он шел к площади Нового базара, где шумела оживленная торговля. Ранее центром торговли в Рязани был старый базар на Астраханской улице. Однако со временем он стал мал, и центр торговли переместился на место, где сходились главные улицы города – Московская, Соборная, Почтовая, Мясницкая. Здесь были выстроены торговые ряды (два из них дошли до наших дней), здесь начали селиться рязанские купцы. Каждое воскресенье здесь собиралась огромная масса народа. Одна часть этой массы предлагала самый различный товар, другая этот различный товар жаждала купить.

В этой толчее Петру пришлось прилагать немало усилий, чтобы не потерять из вида подозреваемого. Хорошо, что тот шел не спеша, помахивая своей тросточкой. Вот только зачем он отправился на базар, где покупки делали в основном люди совсем не его круга?

В воскресный день торговые ряды спешили порадовать покупателей летним изобилием. Ряды грибов, черники подтверждали, что год выдался урожайным. Чуть далее следовали молочные ряды. Ловкие торговки нахваливали творожок и сметанку домашнего приготовления. Еще дальше шли ряды, в которых можно было купить птицу и яички. Там, напротив прилавка сидела невозмутимая серая кошка. Свернувшись в тугой шар, подобрав под себя все лапки и хвост, слегка прищурив глаза, она смотрела на прилавок, за которым продавались домашние яйца, и твердила про себя старинное кошачье заклинание. Заклинание было старинным, но не устаревшим: время от времени у покупательницы яиц пальцы неожиданно разжимались и яйцо, вместо того чтобы оказаться в хозяйской корзинке, шлепалось о землю и растекалось неэстетичной желтой лужицей. Следовал поток охов, вздохов, реже – ругательств (все же яйца чаще покупали женщины), но кошку это не смущало. Она серой молнией бросалась к желтой лужице и получала в награду за терпение вкусный приз.

В этой торговой суматохе держать ухо востро следовало не только хвостатой ворожихе. Между разными сторонами прилавка, покупателями и продавцами, как между двумя вражескими лагерями, шла негласная борьба: одни старались купить как можно дешевле и в то же время не прогадать в качестве, другие – наоборот, стремились получить с покупателей по полной, при этом не всегда заботясь о качестве товара. В тех же молочных рядах не раз проворачивали следующий фокус: в сметану добавляли соду, начиналась реакция, выделялся углекислый газ, который увеличивал объем продукта в несколько раз. Неискушенная в химии хозяйка покупала полный горшок сметаны, а потом дома долго удивлялась, как так получалось: наливала сметаны доверху, а принесла только половину посудинки 1. Впрочем, и покупатели тоже были молодцы: при случае старались недодать продавцу денежку или всучить подозрительную монету.