Пепельная маска мести (СИ) - Тулинова Лена. Страница 10

Зная эти тонкости, сложно было представить, как может женщина-абавийка, скинув на землю покрывало, топтать его ногами и ругать на чём свет стоит какого-то темнокожего мужчину с крашеной в рыжий цвет бородой. Да ещё прямо возле храма!

Эдвин, житель Льюдейла, встречал абавийцев нечасто. Всё-таки Льюдейл далеко от моря и тёплых стран! Но он читал, а ещё, конечно, слышал разные рассказы об этих горячих, как раскалённый песок, людях.

На этой, без покрывала, точно можно было коматчу варить – мигом бы вскипела, залила бы мостовую зеленоватой ароматной пеной. Жаль – непонятно, о чём она так бурно говорит! Женщина была красивая, смуглая, темноволосая, немного полная. На вид ей можно было дать лет тридцать пять или сорок.

– Ай, ай, – вскричал рыжебородый, взмахивая руками – на тыльных сторонах кистей блеснули нанесённые кисточкой белые и рыжеватые молитвенные знаки: они означали, что мужчина только что молился. – Отойди от меня, Рава, отойди, бесноватая!

Говорил он хоть и с акцентом, но на чистейшем эвройском. Эдвин щёлкнул браслетом, приготовившись в случае чего выхватить бом-бао, и подошёл ближе.

– Полиция, – суховато сказал он.

– Ай, – отмахнулся от него рыжебородый. – Ты не патрульный, да?

– Магический уголовный розыск, дьер Эдвертон.

Женщина, услышав про розыск, упала перед Эдвином на колени.

– Айсир, – вскричала она, неизвестно для чего титулуя простого мага-служивого, ибо так обращались разве что к представителям аристократии или, на худой конец, к высшим офицерским чинам. – Айсир, эти люди – махмары Пашик, Динбохр и другие – они храм осквернили и мою воспитанницу убили!

– Откуда тебе знать? Ты тело видела? Ты в храм подглядывала, да? – возмутился рыжебородый неприятно высоким и словно каким-то маслянистым голосом. – Твоя воспитанница распутная девка, и ты распутная женщина, тебе ли о храме волноваться?

– Вы – махмар Пашик? – уточнил Эдвин, не запомнивший остальные имена (или то были фамилии?)

Про махмаров он слышал – это низший сан в бохравийском храме, на шажочек ближе к волшебной стране.

– Пашик, Пашик, – сладко запел рыжебородый и вдруг каким-то липким, неприятным жестом взял Эдвина под локоть. – Не надо полиции, это дело наше, абавийское, можно сказать – семейное! Все бохрейцы семья, ай, а ты чужой по вере, лишний в этой беседе, но я понимаю: служба, работа, деньги платят, да? Вот возьми и иди с миром.

И что-то тяжёлое опустилось в карман форменной куртки молодого дьера. Женщина в отчаянии схватила покрывало и принялась вытряхивать из неё пыль – такими резкими и порывистыми движениями, словно хотела, чтобы та пыль придушила Пашика.

– Вы свидетельница, мейстрес, – позвал Эдвин, называя женщину обычным для Эврои гражданским обращением, – что мне только что пытались дать взятку при исполнении обязанностей.

– Да, я всё видела, – неуверенно откликнулась женщина.

На её смуглом лице с подведёнными иссиня-чёрной краской бровями появилось недоверие. Неужели кто-то встал на её сторону? Неужели мужчина взял сторону женщины в споре?

– Воистину Эвроя – странное государство, – вырвалось у неё. – То нет закона, то есть закон!

– Сейчас точно есть, – заверил её Эдвин. – Мейстр Пашик, вы арестованы.

Он нарочно воззвал к рыжебородому с гражданским обращением «мейстр», чтобы тот осознал, наконец, где он находится. Пашик дёрнулся было в сторону, словно хотел убежать. Но тут расписанная красивыми яркими узорами дверь храма открылась и на пороге оказался священник в зелёном с золотом одеянии. Он посмотрел на рыжебородого Пашика, скользнул невидящим взглядом по женщине, которая как раз поспешно накидывала на голову пыльное покрывало, и сказал:

– Ты пойдёшь с полицейским, Пашик. Ты останешься, Рава.

– Она пойдёт со мной, – быстро заявил Эдвин. – А вы, мейстр, вашей чистой рукой проверьте, что лежит в моём кармане.

– Он это подсунул, – засуетился Пашик.

– Себе в карман? – усомнился Эдвин.

– Значит, оно там было!

Но священник уже проверил карман полицейского и извлёк оттуда темный мешочек, на котором отпечатался бело-рыжий узор с только что отмоленных рук махмара Пашика. Их нанесли в знак того, что руки его поистине чисты и их коснулась лишь священная глина из древнего святилища. В мешочке, однако, оказалось грязное содержимое: купюры, свёрнутые в тугой рулон, а также небольшой бумажный пакетик, перевязанный цветным шнурком крест-накрест.

– Всего лишь благовония, – залебезил Пашик.

– Ты пойдёшь и расскажешь всё, что надо, – с нажимом произнёс священник, – и примешь законное наказание, если надо.

– Но… Святейший! Это лишь эвройские законы, они неверные, мы живём по своим…

– Мы сейчас живём в Эврое, с нашими братьями и сёстрами по сотворению, пусть и веруют они в других богов и никогда не смогут оказаться в Бохравии, – смиренно заметил священник. – Идите, брат мой Пашик, сестра моя Рава! Идите в полицию и будьте честны перед законом Эврои!

– Спасибо, святой отец, – кивнул Эдвин.

– Я не отец, а лишь духовный проводник, – поправил священник, – это ваш бог считает, что вы нуждаетесь в отчимах повсюду. Идите же с ним, брат и сестра.

Просто поразительно, с какой готовностью эти двое послушали священнослужителя! Но Эдвину это было очень даже на руку. Однако женщина вцепилась в его рукав.

– Здесь творятся преступления против нашей веры и вашего закона, айсир Эдвертон! – прошептала она на ухо полицейскому. – Прошу вас, пусть кто-то проверит подвал храма! Я на стороне бога нашего и готова быть пылью на ступенях к Бохравии, но этот храм уже пал. И они убивают женщин!

Эдвин еле заметно кивнул. На портупее, повинуясь мысленному импульсу, ожила рация, и, едва отойдя вместе с Равой и Пашиком от храма, он тут же сказал в неё:

– Магот, ты же ещё в абавийском квартале?

– Сегодня да, – ответил автоматон.

– Последи за храмом, хорошо? Записывай всё на пленку.

В участке было довольно шумно, жарко, душно и суетливо. Махмара Пашика Эдвин запер в предварительном, с трудом борясь с искушением врезать пару раз по его маслянистой физиономии, а Раву позвал побеседовать приватно. В их с Нейтаном кабинете – ни души. Эдвин первым делом распахнул окно.

– Вы такой молодой полицейский, беспокоюсь за вас, – сказала женщина, стоя у двери и кланяясь.

– Расскажите о подвале и женщинах, – попросил Эдвин. – Что там происходит в вашем храме?

Рава замялась.

– Идите сюда, сядьте, – позвал молодой дьер. – Я полицейский, маг-розыскник. Я веду следствие. Ищу, кто убил вашу соотечественницу Джанну Мелик. Вы ведь знаете её в лицо? Можете узнать по фото?

– Кто мог запечатлеть лицо абавийки? – удивилась Рава, которая давно уже спряталась за покрывалом, из-под которого лишь блестели тёмные, сильно подкрашенные глаза.

Эдвин без лишних объяснений пододвинул к женщине фотографии Джанны. Рава поперхнулась уже приготовленными словами и схватила один из снимков – то, где лицо девушки было взято крупным планом.

– Это Джанна Мелик, она служит в доме Гершика, – произнесла Рава.

– Когда вы говорили возле храма об убитой воспитаннице, то имели в виду её?

– Нет, – покачала головой женщина. – Я плохо знала Джанну, но слышала, что она оказывает услуги, которые честные бохравийки… Ни за какие деньги не окажут.

Эдвин кивнул. Это соответствовало заключению эксперта.

– Я говорила о других девушках. Я воспитываю сирот в приюте для девочек. В Эврое нельзя выдавать замуж до восемнадцати лет, иначе в общине просто отдавали бы таких в семьи пораньше. Храм даёт деньги на приют, но уже несколько раз они забирали девушек, которые подросли – и те пропадали бесследно. А вчера вечером мужчины общины собрались на службу…

Тут Рава замолчала.

Эдвин подбодрил её:

– Вам здесь ничего не грозит, мейстрес Рава. Вы можете рассказать всё.

– Если расскажу всё, – с усилившимся акцентом хищно сказала женщина, и оскалилась, отчего стала выглядеть гораздо старше, лет на пятьдесят, – то вы казните виновных?