Песнь ледяной сирены (СИ) - Арнелл Марго. Страница 4

Скрытый снежным барханом, Эскилль снял ботинки из мягкой зачарованной кожи. Пригнулся и начал осторожно продвигаться вперед. Снег не хрустел под его ногами. Он таял.

Подобравшись к исчадию льда настолько близко, насколько это возможно, Эскилль вынул из ножен меч и мягко уронил на снег снятую перчатку. Привычным сплетением едва уловимого движения и мысленного призыва зажег кончики пальцев. Металл отозвался на огненное прикосновение и вспыхнул, словно бумажный лист.

Морозная Дымка почуяла тепло даже на расстоянии в несколько шагов от его источника. Крутанулась, видимо, разворачиваясь, и обнажила провал рта – чуть более темный, чем все остальное тело. Но Эскилль не привык терять время даром. Он уже был на полпути к созданию, что мерцало голубоватым светом.

Тонкий визг оборвался – Морозная Дымка поперхнулась собственным криком, когда пылающий меч по рукоять вошел в ее прозрачное нутро. Дыра, оставленная не клинком, но пламенем, все ширилась, поглощая лед твари. Эскилль заворожено наблюдал за танцем стихий, уже зная, какая из них вырвет острыми зубами победу.

Вот бы ему хватило силы окутать пламенем весь Ледяной Венец, уничтожить разом полчища исчадий. Беда в том, что это место несло в себе магию самого Хозяина Зимы. Здесь огонь Эскилля был в разы слабей. Однако ему хватило мощи обезвредить ледяную магию Морозной Дымки. Она растаяла прямо на глазах, испарилась в морозном воздухе.

Эскилль замер, выжидая, но прощальный визг исчадия оказался недостаточно громким, чтобы переполошить тех, кто блуждал по Ледяному Венцу. Нильс, уже не таясь, подошел ближе. Довольно осклабился, глядя на горсть серебристых хлопьев на снегу – все, что осталось от Морозной Дымки. Пепла будет больше – их патруль только начался.

Вернувшись в казармы, Нильс радостно поведает очередной юной прелестнице из Огненной стражи, скольких ледяных тварей он уничтожил. Но для Эскилля бесконечный патруль и непрерывная охота на исчадий льда значили нечто большее.

По легендам, в которые верили далеко не все, Хозяин Зимы создал исчадий из душ людей, насмерть замерзших когда-то в его владениях: снежных пустошах, лесах и Ледяном Венце. И если Обряда Пепла они, за неимением тел, лишены, так пусть у них хоть будет право на обряд упокоения.

Эскилль снова натянул перчатку. Из щепоток серебристого пепла сложил особые символы, которым его научил местный шаман. Они должны были высвободить души, заключенные в ловушку Хозяина Зимы – после того, как сковывающий их ледяной кокон тела будет разрушен. Эскилль не знал, останется ли у этих душ право на перерождение. Но верил, что дарует им заслуженный покой.

Когда день клонился к закату, их патруль подошел к концу. Эскилль с Нельсом вернулись в казармы, мечтая о горячей еде и постели.

Во внутреннем дворе крепости высокий мужчина со строгим лицом и пронзительным взглядом наблюдал за тренирующимися новобранцами. Те же темно-карие глаза и волосы цвета черного пепла были и у Эскилля, но лишь немногие огненные стражи знали, что он носит ту же фамилию, что и их капитан. Большинству Эскилль был известен как самый молодой старший страж в Атриви-Норд.

Была бы еще в этом малейшая его заслуга…

Капитан поприветствовал стражей сухим кивком. На лице Эскилля его взгляд задержался лишь на пару мгновений дольше.

Семье Анскеллан принадлежал роскошный особняк в самом центре Атриви-Норд, но Эскилль давным-давно был там не самым желанным гостем. Сам отец в крепости проводил больше времени, чем дома, а значит, вне патрулей Эскилль всегда находился под его неусыпным контролем. Приходилось постоянно внушать себе, что это для его же блага, а не из-за того… какой он есть. Но с каждым годом, с растущим недовольством отца, который замечал все несовершенства сына, и все более явным отчуждением матери, убедить себя в этом становилось все сложней.

Иногда казалось, сколько бы монстров он ни убил, сколько бы жизней горожан ни спас и какое бы высокое место в иерархии Огненной стражи ни занял, свою вину перед родителями ему не загладить никогда.

Поначалу Эскилль еще пытался с этим бороться, пытался понять, как заслужить доверие и любовь отца. В какой-то момент ему просто стало все равно. Они словно заключили негласный договор – они признают друг в друге родную кровь, но держатся на расстоянии, не вторгаясь в личное пространство друг друга.

И его вполне все устраивало… Вот только мысли о матери не давали покоя. Эскилль знал – она никогда его не простит, и не грезил о прощении, но так хотелось понять: считает ли она его монстром, вспоминает ли, думает ли о нем? Гордится ли тем, что ее сын стал старшим огненным стражем? Или любые мысли о нем вызывают в ней лишь отвращение, пробуждая старые воспоминания, которые она так старательно пытается забыть?

У него не было возможности это узнать. С тех пор, как в десять лет Эскилль ушел из родного дома и поселился в казармах крепости, он и Хедда Анскеллан не перемолвились и словом. Они жили в одном городе, их разделяло лишь несколько улочек… но с самого момента его рождения они никогда не были так друг от друга далеки.

Поднимаясь по каменным ступеням крепости, Эскилль столкнулся с Фридой – его ровесницей, восемнадцатилетней сероглазой блондинкой. Она грациозно облокотилась о стену и завела с ним неспешный разговор. Эскилль отбивался короткими сухими фразами – едва ли достойное благовоспитанного юноши поведение. Он знал, что обижает девушку, знал, что она этого не достойна. Фрида, привлекательная, забавная и очень упорная, действительно нравилась ему. С самого первого дня, как она появилась в крепости, Эскилль наблюдал в ее взгляде, в ее жестах и мимике недвусмысленный, неприкрытый интерес. И если бы судьба сложилась иначе…

Он иногда представлял их вдвоем. Представлял, как рука об руку они бредут по снежной пустыне, как целуются под ярким светом луны. Из них бы вышла красивая пара, но…

Всегда существовало это проклятое «но».

Эскиллю приходилось держаться от нее на расстоянии, контролировать свои слова и улыбки – чтобы не дать ей повода думать, что между ними может быть нечто большее, чем крепкая дружба. Отчужденность Эскилля возвела между ними тонкую стену – Фрида не понимала ее причин, а он был не готов объяснить.

Неловкий для обоих разговор закончился, и Эскилль с облегчением спустился к себе. Для него в казармах была выделена особая комната. Находилась она в подвале, а потому солнечный свет ему заменял свет масляных ламп. Впрочем, по виду из окон он не скучал – успел вдоволь насмотреться и на неизменно-белый пейзаж Крамарка.

Все пространство комнаты было отдано камню. Каменный стол и стулья, каменная кровать – увы, даже без подушек и перин. Не наказание, как могло показаться с первого взгляда, а продиктованная особенностями его дара необходимость. Исключение составляли лишь книги, стоящие в каменном же шкафу, однако Эскилль никогда не брал их голыми руками.

Он с наслаждением стянул перчатки. На кончиках пальцев тут же вспыхнул огонь, которым он зажег фитиль в масляной лампе.

Какая ирония – будучи одним из немногих в Крамарке, кто в самый лютый мороз мог выйти из дома в одной рубахе, вне каменного мешка Эскилль был обязан покрывать каждый дюйм своего тела особой кожей, покрытой изнутри тонкой сетью чар. После каждого патруля он тщательно проверял броню с изнанки: если хоть один из знаков-звеньев потухнет, он рискует ослабить всю сеть. Тогда придется нести ее на починку артефактору.

Он никогда не держал девичью ладонь в своей руке. Вместо человеческого тепла ему доставался лишь жар собственного Пламени.

С самого детства Эскилль обучался самоконтролю и закалял силу воли. Но как бы он ни старался обуздать дикую стихию, что жила в нем и отчаянно рвалась наружу, хрупкая человеческая кожа не могла противостоять его огненным прикосновениям. Цена их – не просто боль и шрамы, а риск отнять чужую жизнь.

Охотясь на монстров, Эскилль сторонился людей. Он был обречен на вечное одиночество.

Глава третья. Дыхание Смерти

Сольвейг сладко потянулась, мазнув рассеянным взглядом по комнате. Спустила с постели босые ноги, коснувшись пальцами промерзшего за ночь пола. Взвизгнула, вспомнив, какой сегодня день, и радостно вскочила. За ночь Белая Невеста сменила гнев на милость – украсила кружевом окна и ушла в другую часть острова, чтобы запорошить снегом пороги чужих домов.