Кровавый Прилив - Кнаак Ричард Аллен. Страница 19

— Джаракх и и'Нераки геа а'ф'хан! А'ф'хан, и'Голгрени! — прохрюкал Заранг, указывая на изрубленную плоть.

Великий Лорд сердечно улыбнулся, и только глаза выдавали его истинные эмоции.

— А'ф'хан? Не ки, не ки… — С горящим от стыда лицом он принял отвергнутый клинок и повернулся к своей свите.

Не успел Голгрин ничего произнести, как к нему вытолкнули ещё одного рыцаря и тощего эльфа, почти такого же бледного, как и лирник.

Лезвие мелькнуло размытой дугой… раз, другой.

Голгрин высоко поднял отрубленную голову рыцаря, а затем подхватил вторую подкатившуюся — эльфийскую. В наступившей тишине он шагнул в сторону, усмехнулся и бросил клинок в сундук с ценностями, после чего продемонстрировал трофеи Зарангу так, чтобы все могли оценить чистоту среза.

— Не а'ф'хан и керак, и'Заранги, — вежливо заметил он.

Теперь все присутствующие могли заметить, что меч безупречен, вопреки мнению правителя. Кроме того, Голгрин показал, насколько Кхан неискусен с клинком.

Теперь уже каждый людоед в зале смог ощутить напряжение, возникшее между ними. Стихли крики, прекратились пари, остановилось веселье — все напряжённо ждали.

Заранг дёрнулся, его взгляд метался между капитаном стражи, стоящим у стены, и Голгрином.

Капитан, чей ранг отмечала красная перевязь на левом плече, с обнажённым мечом шагнул к малорослому эмиссару. Голгрин наблюдал за его приближением, не произнося ни слова. Грудь и череп людоеда украшали ритуальные шрамы, свидетельствующие о его принадлежности к одному из самых жестоких горских.

Они обменялись взглядами.

Как только мускулистый капитан подошёл к Голгрину вплотную, он взмахнул мечом и в один миг вернул клинок в ножны.

Тронный зал придушенно выдохнул.

Капитан чётким шагом приблизился к сундуку и взял брошенный туда клинок.

— Харок и'Джерилох ут Кир и'Голгрени! — уважительно объявил капитан стражи на весь зал и взмахнул мечом. — Кар оро?

— Ке! — ответил Голгрин.

Рассмеявшись, капитан перебросил свой собственный меч одному из часовых и поместил в ножны драгоценный стальной клинок из сундука, затем низко поклонился Великому Лорду и вернулся на своё место.

Из Заранга словно выпустили воздух — Великий Кхан сделал несколько шажков назад и рухнул на подушки, потом привстал, преувеличенно низко склонил голову и пролаял, показывая, что совсем не сердится на своего подданного:

— Ко хи, и'Джерилох ут Кир и'Голгрени! Ко и келута, Харго и Ланос и'Голгрени!

Сокращение титулов Голгрина не прошло незамеченным среди подданных.

Великий Лорд уважительно поклонился повелителю и щёлкнул пальцами. Его свита немедленно заторопилась к выходу, таща заключённых на цепях. На следующее утро всех их должны были ритуально казнить при большом стечении народа, а Заранг с Голгрином собирались стоять рядом, изображая живой пример благородного повелителя и его верного слуги.

Лорд подогнул ноги и присел на огромные подушки. Подскочивший слуга протянул ему трубку, но Голгрин жестом отказался. Красивая придворная дама придвинула ему с другой стороны поднос с вином, одновременно предлагая свои прелести, которые мог оценить только истинный людоед.

Голгрин принял кубок, позволяя глазам отразить небольшую заинтересованность в чаровнице; её муж, набив рот мясом, льстиво улыбнулся. На другой стороне возвышения Заранг яростно прокричал приказ, и погонщики быстро выпустили в круг бараки. Немедленно завязалась схватка; вновь зазвучали азартные выкрики.

Голгрин выбрал одну рептилию и милостиво поставил на неё монету. Множество придворных тотчас поступили так же, как он. Эльф выбрался из угла и снова принялся наигрывать мелодию, которая больше всего нравилась Великому Кхану.

Голгрин поглядывал то на схватку бараки, то на Заранга. Кхан ревел, поддерживая свою тварь, хлопал женщин по задам и жадно затягивался дымом грмина. За время боев он едва ли более двух раз посмотрел на своего Великого Лорда. Тем временем другие придворные постепенно перебирались на сторону Голгрина, беседовали на разные темы, заключали пари, и в конечном итоге Великий Кхан оказался почти в одиночестве, с упоением дымя своим грмином…

Он уже понимал, что перестал быть тем, кто реально управляет Керном…

7

Полночный рейд

В течение пяти дней ищейки Сахда, как двуногие, так и четырехлапые, чешуйчатые, прочёсывали пустынные земли в поисках беглых рабов, которые осмелились на небывалое нападение.

Внушающие страх отряды людоедов карабкались среди чёрных скал и острых камней, таща с собой трёх, а иногда и четырёх огромных мередрейков. В страхе перед яростью Сахда они проявляли чудеса выносливости, и не раз Фарос, Гром и Валун были на волосок от поимки.

Но на шестой день отряды начали уменьшаться, а затем облавы проводились уже без былого пыла. Три минотавра сидели в пещере, найденной Фаросом, которую людоеды, к счастью, так и не обнаружили, и обсуждали, почему это произошло.

— Хвала Саргасу! — Валун отбросил в сторону кость, из которой мастерил безделушку. — По какой бы ещё причине они могли прекратить поиски?

Фарос закатил глаза, не в силах продолжать этот беспредметный разговор. Неужели он когда-то был таким же наивным?

— Облав Сахда стало меньше потому, что он высчитал три возможных маршрута нашего движения, — сказал юноша раздражённо. — Ему понятно, что, скорее всего, мы прячемся где-то здесь, перебиваясь подножным кормом, а не пытаемся отправиться в долгий переход.

Минотавры гораздо выносливее других рас, но силы этих троих были на исходе, и если воды ещё хватало, то попытки раздобыть продовольствие чаще всего заканчивались неудачей. За последние дни они съели только несколько мелких ящериц, которых Гром сумел приготовить с травами, и раненого пятнистого стервятника, пойманного ночью. Голод терзал их, не улучшая настроения бывших рабов, и так ослабевших после каторжной работы на руднике.

— Или мы всё-таки двинулись к побережью, надеясь достичь империи, — фыркнул Фарос. — Сами понимаете, какой шанс добраться туда без карты и продовольствия, когда вокруг шныряют облавы.

Три дня назад они плутали в холмах, стараясь пробраться восточное и уйти от облав, когда наткнулись на двух мёртвых минотавров, точнее, на то, что от них осталось. Первые останки беглецы встретили у подножия холма, вторые — на вершине. Эти рабы явно заблудились и умерли от голода, пытаясь спастись от Сахда. Теперь их кости белели в пепле, а рогатые черепа служили молчаливым предостережением.

— Мы ещё можем вернуться в лагерь, — мрачно улыбнулся Фарос. — Просить прощения у Сахда. Там множество гнилой еды и работа, которая прикончит нас медленно. Ну, естественно, если мы не сдохнем после милых наказаний Сахда, который наверняка приготовит для нас что-то особенное.

— У надсмотрщиков с собой много еды, — проговорил Гром. — Мы можем напасть на них и отобрать её. Или хотя бы украсть.

— Что, снова сунемся, как в первый раз? — спросил Валун.

— Это была моя вина, — глухо произнёс Гром. — Я хотел бы иметь второй шанс.

Фарос посмотрел ему в глаза:

— Поздно ты заговорил! Сейчас мы либо достанем еды, либо умрём. Придётся красть или гибнуть. Поэтому мы вернёмся и заберём, столько пищи, сколько нам надо, а если погибнем, так давайте сделаем это смело и в бою!

— Надеюсь, Саргас сохранит нас, — прошептал Гром.

— Я тебе уже много раз говорил: забудь про Саргаса! Сами разберёмся со своими бедами! — Фарос выглянул из пещеры. — Скоро закат, не будем тратить впустую ещё один день. Я пойду осмотрю окрестности.

Гром и Валун вскочили, намереваясь пойти тоже. Фарос лишь покосился на них и пожал плечами. Три минотавра осторожно направились к лагерю, опасаясь дозорных, расставленных Сахдом на ближайших высотах. К ночи они подобрались достаточно близко, чтобы видеть то, что происходило за оградой.

Рабы возвращались с шахт, шатаясь от усталости, людоеды загоняли их в бараки, а сами шли в хижины и палатки. Наблюдая из-за небольшой гряды камней, беглецы ждали, пока окончательно стемнеет, когда до них донёсся хриплый клёкот — над лагерем закружили большие чёрные вороны.