Обрученные с Югом - Конрой Пэт. Страница 14
Однако эту миссию взяла на себя Фрейзер Ратлидж, известная на весь Чарлстон баскетболистка. Именно она разорвала путы всеобщего замешательства, сказав:
— Замолчи, папа. Замолчи, Чэд. Вы только все испортите. И хуже всего будет Молли.
— Не смей так разговаривать с отцом! — прошипела Гесс Ратлидж сквозь тонкие губы.
— Что касается Молли, то ей хуже некуда. Она проведет взаперти все лето, — сказала Поузи Хьюджер.
— Вот как? — спросил мистер Ратлидж. — Забавно. Я точно помню, как мой сын говорил мне, что в следующие выходные они с Молли собираются на танцы в Фолли-Бич. Ты ведь говорил, сынок?
— Папе нельзя доверить ни одного секрета! — Чэд подмигнул присутствующим и показался вдруг очаровательным шалопаем, а не злодеем, которого я ощущал в каждом его взгляде, брошенном в мою сторону.
Его любезность была оборотной стороной наглости. Красавцем он, пожалуй, не был, но был прекрасно сложен и мускулист — чарлстонец до мозга костей.
— Ты никуда не пойдешь в выходные, — объявила Гесс сыну, видимо, понимая, сколь непривлекательно он выглядит в глазах моей не проронившей ни слова матери.
— Ах, мама! Я ведь не о себе заботился, а о сестричке — о нашей Мисс Мускулатура. Думал прихватить ее с собой. Может, там какой-нибудь незнакомец пригласил бы ее потанцевать.
Фрейзер с достоинством встала и, извинившись, сказала, что ей нужно выйти в дамскую комнату. Мне было невыносимо видеть страдания этой славной девушки, которая родилась в богатой и пустой семье и провинилась только тем, что не соответствует чарлстонскому эталону красоты. Я хотел встать и пойти за ней, но подумал, что буду странно выглядеть в дамской комнате. Слава богу, Молли Хьюджер и миссис Ратлидж сразу же встали из-за стола. Молли извинилась и, бросив уничтожающий взгляд на своего дружка, вышла вслед за подругой. Сама Молли с ее лицом и фигурой в полной мере соответствовала самым строгим требованиям, предъявляемым к чарлстонской девушке ее возраста. Всю жизнь она сможет прожить, ничего не делая, — выйдет замуж за Чэдуорта-десятого, родит ему наследников, станет президентом Лиги молодых христиан и будет возлагать цветы к алтарю Святого Михаила. Легко и непринужденно будет устраивать приемы для партнеров адвокатской фирмы мужа, сидеть в ложе театра на Док-стрит, благоустраивать особняк к югу от Брод-стрит. Я без труда представил всю жизнь Молли, пока она шла через зал, увлекаемая горячим сочувствием к обиженной подруге. Молли была красива, поэтому в ее судьбе для меня не было белых пятен. Но я представить не мог, как сложится жизнь Фрейзер, у которой удар мужской силы, мужские плечи и двадцать подборов мяча за матч. Ее будущее казалось туманным и, возможно, не таким уж счастливым. И тут я осознал, что к Молли меня тянет гораздо больше, чем к Фрейзер.
— Тебе не следует так говорить о сестре, Чэд, — справедливо и своевременно заметил Симмонс Хьюджер. — Ты пожалеешь об этом, когда станешь старше.
Мать Фрейзер вышла вслед за девушками.
— Я просто пошутил, мистер Хьюджер, — с покаянным видом ответил Чэдуорт-десятый. — А у нее совсем нет чувства юмора.
— Зато у нее есть чувствительность. Она очень чуткая девочка, — возразил мистер Хьюджер и повернулся к моим родителям: — Доктор Кинг, мистер Кинг! Спасибо, что помогли Молли и нашли для нас время. К сожалению, я вынужден покинуть вас, иначе опоздаю на встречу. Позвольте откланяться.
— Конечно-конечно, — кивнул мой отец. — Мы сообщим вам обо всем.
— Спасибо и тебе, Уорт, за обед, — обратился мистер Хьюджер к Чэдуорту-старшему.
Никто не придал значения ледяному молчанию моей матери во время этой кратковременной семейной драмы, разыгравшейся у нас на глазах. Мистер Ратлидж допустил тактическую ошибку, притянув мою историю с наркотиками, дабы оправдать поведение собственного сына. Но мистер Ратлидж был крупной чарлстонской акулой, и азарт в нем просыпался каждый раз, когда в воде пахло кровью.
Девушки вернулись в зал. Я вслед за отцом поднялся со стула, и мы стояли, пока леди не сели на стулья, которые для них выдвинули официанты в белых куртках, ринувшиеся с разных сторон.
— О! — воскликнул Чэдуорт-старший. — Что я вижу! «Возвращение на родину». [21] — Посмотрев на мою мать, он добавил: — Небольшая литературная реминисценция в вашу честь, доктор Кинг. По-моему, это Харди. Как его звали?
— Томас, — ответила мать.
— Я провел небольшое расследование и узнал, что докторскую диссертацию вы писали по Джеймсу Джойсу. Как там его роман называется, «Одиссея» или что-то вроде?
— Что-то вроде.
— Фрейзер хочет кое-что сказать нам всем, — объявила миссис Ратлидж.
— Простите, что я устроила сцену, — заговорила Фрейзер, глаза у нее припухли и покраснели. — Я также прошу прощения у папы и брата за то, что поставила их в неловкое положение при посторонних. Простите меня, папа и Чэд. Вы знаете, как я вас люблю.
— Конечно, золотко, конечно. Не только у тебя, у нас у всех нервы на пределе, — промолвил папа.
Моя мать нарушила молчание, которое хранила до сих пор:
— Мисс Ратлидж, я с большим интересом наблюдала сегодня за вами. И пришла к выводу, что вы необыкновенная девушка.
— Но я не должна была портить обед. — Фрейзер обвела взглядом присутствующих, глаза ее блестели. — Мне никто не давал права говорить.
— Вы имеете полное право говорить. Вы большая личность.
Все молчали, как рыбы, но молодой Чэд совершил оплошность: вздумал ответить на слова моей матери весьма неуместным в данной ситуации каламбуром.
— Еще какая большая! Вон у нее какие большие плечи, большие ноги, большие руки!
— Замолчите, молодой человек! — Моя мать встала из-за стола. — Закройте рот наконец.
— Не смейте так разговаривать с моим сыном, доктор Кинг! — взъярился Уорт Ратлидж. — А то как бы не пришлось вам изучать в газетах объявления о приеме на работу.
— Я зачислила вашего сына в свою школу. Возможно, инспектор не одобрит моего решения. Тогда он известит меня об этом, — вскипела в ответ моя мать.
— Если вы, доктор Кинг, придете ко мне в кабинет после обеда, мы позвоним вашему инспектору.
— Руководство школой «Пенинсула» осуществляется из моего кабинета, мистер Ратлидж, — отчеканила мать. — Согласна вас принять. Только предварительно запишитесь у секретаря.
Если бы сцена происходила не в Чарлстонском яхт-клубе, где солнце сияло на тончайшем фарфоре и столовом серебре, то Уорт Ратлидж, наверное, взорвался бы. Социальные противоречия, о которых прежде я лишь смутно догадывался, превратили в схватку мирный обед, устроенный из вежливости, в знак благодарности.
Напротив сидела потрясенная Молли Хьюджер и широко раскрытыми глазами смотрела на меня.
— Что, никогда так не веселилась, Молли? — спросил я.
К моему великому удивлению, все рассмеялись, кроме Чэда, его лицо оставалось каменным, несмотря на некоторую разрядку напряженности. Я превысил свои полномочия. Чэдуорт Ратлидж принадлежал к миру избранных, и какую бы роль он ни выбрал для себя, таким, как я, всегда отводилась роль массовки. Если он шутил, мне полагалось смеяться. Если он говорил серьезно, я должен был внимать с видом восхищенного идиота. Если Чэд делал заявление, то я, как глашатай, обязан был разнести его по городам и весям. Но в ту пору я еще плохо разбирался в распределении ролей.
Мать снова села за стол, и к собравшимся вернулось доброжелательное и деловое настроение. Обед быстро завершили ореховым пирогом и кофе. Так или иначе, аристократизм — и основа, и зыбкий песок, на которых строится вся социальная жизнь в Чарлстоне, — позволил провести финал обеда в мире и согласии. Все пожали друг другу руки на прощание и расстались.
Мы с родителями откланялись и вышли из Чарлстонского яхт-клуба. Невыносимая жара встретила нас за порогом. Мать поцеловала меня в щеку, что было для нее нехарактерно, и мы пошли в город, в сторону Ист-Бэй-стрит, подальше от яхт-клуба, в который нас никогда не примут.