Обрученные с Югом - Конрой Пэт. Страница 33

Шеба приказывала нам то и дело меняться партнерами. Мы переходили из рук в руки, я танцевал то со Старлой, которая не снимала темных очков, то со своим психиатром Жаклин Криддл, то, один раз, с матерью и один раз — с Айком, что было очень смешно: мы извивались под песню Элвиса Пресли «Heartbreak Hotel». Это был безумно веселый, волшебный, неповторимый вечер.

После того как сироты скрылись за воротами приюта Святого Иуды, отец предложил мне прокатиться с ним. Он привез меня на Бэттери-стрит. Мы поднялись по бетонной лестнице, повернули туда, где Эшли и Купер сливаются, образуя удивительный простор Чарлстонской гавани. Всегда в этом месте ощущаешь силу и мощь сопротивления двух рек. При слиянии они становятся полноводней, но, похоже, ни та ни другая не рады этому.

— Лео, когда мне было восемнадцать, мой отец привез меня на это самое место. А моего отца в свое время привез его отец. Это семейный ритуал. Мы не знаем точно, как давно началась эта традиция. Я собирался привезти сюда Стива, когда ему исполнится восемнадцать. Когда Стив умер, я решил — пусть эта традиция умрет вместе с ним. Но сегодня я переменил свое решение.

Отец вынул из сумки два серебряных стаканчика и пинту «Джека Дэниелса», [43] налил на палец бурбона себе, потом мне.

— Мой отец хотел, чтобы в первый раз я выпил вместе с ним. Он сказал мне, как важно для него иметь сына, что он очень дорожит мной и старается быть хорошим отцом. В месте, где соединяются две реки, он напутствовал меня во взрослую жизнь. Он попросил меня прожить ее честно, не уронив человеческого достоинства. Я пообещал ему. А сейчас прошу об этом же тебя.

— Я никогда не смогу стать таким прекрасным человеком, как ты. — Я приподнял стакан и пригубил его. — Но буду стараться. Это я обещаю.

Мы очутились в потоке волшебного лунного света.

— Я хорошо узнал тебя за последние два года, — сказал отец. — У тебя большие возможности, сынок. У тебя есть все шансы стать не просто хорошим — выдающимся человеком.

— Если у меня это получится, то только потому, что я преклоняюсь перед тобой. И во всем стараюсь тебе подражать.

Мы выпили. Я ощущал значительность момента, и мне очень хотелось надеяться, что отцовские слова сбудутся.

Так начался период в моей жизни, который навсегда изменил ее. Много лет прошло с тех пор, а прошлое никуда не делось и шевелится во мне, как подспудные слои земной коры. Точкой отсчета новой эры является 16 июня, День Блума, в канун моего последнего школьного года. К четвертому июля, когда состоялась моя вечеринка, все исполнители главных ролей уже заняли свои места на сцене. Силы, которые свели нас, были готовы как разлучить, так и преподать урок дружбы со всеми тонкостями, премудростями и вершинами, которые превращают ее в высшее наслаждение. Я полагал, что обретенные друзья сильно привяжутся друг к другу, и был недалек от истины. В мае следующего года мы окончили школу с твердым убеждением: нас ожидает жизнь увлекательная, творческая, насыщенная. Мы поклялись, что изменим мир, который готовились взять штурмом. Вместе мы были силой, и наша дружба поддерживала нас. Со временем блестки с нее осыпались, мы отдалились, но в середине жизни приползли друг к другу и снова собрались вместе. Все началось с того, что просто раздался стук в дверь.

Часть II

Глава 8

Стук в дверь

Раздается стук в дверь. Я смотрю на календарь: 7 апреля 1989 года. Никаких встреч на сегодня не запланировано. В отделе новостей все знают: я запираю дверь в свой кабинет только тогда, когда пишу, и эти часы творчества являются священными. На моей двери висит объявление: «ЛЕО КИНГ НАПРЯЖЕННО РАБОТАЕТ НАД СВОЕЙ КОЛОНКОЙ, КОТОРАЯ ПРОСЛАВИЛА ЕГО НА ВЕСЬ ЧАРЛСТОН, В ТО ВРЕМЯ КАК ОСТАЛЬНЫЕ ЗАСЛУЖЕННО ПРОЗЯБАЮТ В НЕИЗВЕСТНОСТИ. КОРОЧЕ ГОВОРЯ, Я ТВОРЮ НЕТЛЕННУЮ ПРОЗУ, ОНА ПЕРЕЖИВЕТ ВЕКА, ЕСЛИ В ПОДЛУННОМ МИРЕ СОХРАНЯТСЯ ЛЮДИ, КОТОРЫМ ДОРОГИ ВЫСШИЕ ПРОЯВЛЕНИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ДУХА. БУДЬТЕ ЛЮБЕЗНЫ, УБИРАЙТЕСЬ К ЧЕРТУ, ПОКА Я НЕ ЗАКОНЧУ». Подпись разноцветными буквами гласит: «Богоравный Лео Кинг». За долгие годы мои коллеги исчиркали это объявление подлыми комментариями и дурацкими рисунками, так что теперь его трудно разобрать. Стук повторяется — громче и настойчивей, слышится шум — за дверью толпится народ. Я прекращаю печатать и, сожалея о целом вагоне идей, который только что полетел под откос, иду к двери. Распахиваю ее, готовый смести нарушителя покоя с лица земли.

На пороге стоит женщина, и будь на ее месте хоть архангел Гавриил — я и то удивился бы меньше. Лицо этой женщины знает весь мир, ее соблазнительные формы всем хорошо знакомы по сотням плакатов и фотографий, которые запечатлели ее то полуобнаженной — в одном белье или в накидке из звериных шкур, то в костюме Евы — как на одном знаменитом снимке, где наготу слегка прикрывает обвивающий ее питон. Она не договаривалась заранее о встрече — у нее нет такой привычки. Она стоит в белом платье, чуть тесноватом на ее роскошной фигуре — несколько старомодной по нынешним временам, когда все актрисы стремятся походить на дистрофиков в последней стадии истощения. Она пронеслась, как тайфун, через отдел новостей и увлекла за собой человек двадцать — в основном сексуально возбужденных мужчин, но и кое-кого из женщин, помешанных на звездах и Голливуде. Если вы, живя в 1989 году, не знаете, что Шеба По — голливудская кинозвезда, то, значит, вас отделяют от жизни стены монастыря. В таком случае вы, весьма вероятно, не выписываете «Ньюс энд курьер», который сообщает обо всех событиях из жизни Шебы, как малозаметных, так и скандальных. Шеба — единственная кинозвезда, которая вышла из Чарлстона, штат Южная Каролина. Мы относимся к нашей богине с обожанием, которого она, по нашему мнению, вполне заслуживает. Чарлстон никогда не славился блюдами мексиканской кухни, но можно считать, что, произведя на экспорт Шебу, мы отправили на Западное побережье энчиладу [44] с острой начинкой и перцем чили.

— Простите, мадам, — говорю я. — Я тут пишу статью. У меня сроки горят.

Репортеры за спиной Шебы корчат в мой адрес неодобрительные гримасы, машут руками. Толпа растет на глазах по мере того, как слух о появлении Шебы распространяется по зданию. Я не знаю смеси более взрывоопасной, чем Шеба и толпа.

— Как я выгляжу, Лео? — спрашивает она, работая на публику. — Только честно.

— Вполне съедобно, — отвечаю и тут же жалею о сказанном.

— Вечно одни слова, — вздыхает она, и толпа восторженно гудит. — Познакомь меня со своими коллегами, Лео.

Мне хочется поскорее закончить эту сцену, и я выбираю несколько лиц.

— Вот этот рогатый — Кен Бургер, из Вашингтонского бюро. Рядом с ним Томми Форд. Вон тот — Стив Маллинз. А это Марша Джерард, она мечтает, чтобы ты расписалась у нее на груди. Сбоку от нее — Чарли Уильямс, он хочет, чтобы ты расписалась на другой части его тела. Но эта часть у него такая маленькая, что даже твои инициалы с трудом влезут.

— Чарли, я напишу целое любовное послание, — подмигивает Шеба.

— Не ешь ее, Лео, пока я не возьму у нее интервью, — кричит наш кинокритик Шэннон Ринджел.

— Это та самая стерва, которая обругала мой последний фильм? — Этим вопросом Шеба мгновенно устанавливает тишину.

Своим голосом она может убаюкать, а может поднять целый львиный прайд на охоту. Сейчас ее голос совсем не похож на мурлыканье.

— Просто мне кажется, у вас были и более значительные работы, — игриво отвечает Шэннон.

— Критиков развелось! Обычно на встречу с прессой я беру отряд по борьбе с грызунами.

— Дорогая Шеба, — говорю я. — Дорогие леди и джентльмены. У мисс По талант обзаводиться смертельными врагами. А мне нужно дописать статью.