Ложь, которую мы произносим - Корри Джейн. Страница 1

Джейн Корри

Ложь, которую мы произносим

Моей семье, а особенно моему отцу, Майклу Томасу, который поощрял мою любовь к чтению и в мои детские годы подбадривал меня девизом: «Просто делай все возможное»

Jane Corry

THE LIES WE TELL

First published as THE LIES WE TELL in 2021 by Viking, an imprint of Penguin General

* * *

Дождь.

Такой, что волосы облепляют голову.

Скука.

Такая, что ждешь хоть ЧЕГО-НИБУДЬ.

Чей-то смех.

Такой, что хочется присоединиться.

Хочется понравиться.

Чего бы это ни стоило.

Сара

Фредди должен был уже вернуться.

– В полночь и ни секундой позже, – сказала я. Или, скорее, взмолилась.

На этом мы сошлись после недолгих переговоров, а потом сын умчался в своих нарочно разодранных джинсах, замызганных кроссовках и тонкой белой футболке, на которой красным фломастером было написано: «НЕНАВИЖУ ЭТОТ МИР». И без куртки, хотя на дворе март.

Почему подростки не чувствуют холода?

Я рано задремала, хотя не собиралась, но чутко прислушивалась к звукам. В зависимости от того, как сильно буйствовали у парня почти шестнадцати лет гормоны, он мог либо красться на цыпочках, либо громко топать по лестнице.

Однако сейчас неоновые цифры будильника на прикроватном столике сообщают, что уже 2:53 ночи. Резкий укол страха пронзает мои внутренности. Где же сын? И почему не написал эсэмэс? Я отправляю сообщение: «Ты в порядке?» Ответа, конечно, нет.

Нащупав в темноте тапочки, огибаю коробки с надписью «Главная спальня» и подхожу к деревянной створке окна. Несмотря ни на что, я буду скучать по этому старому дому. Снаружи, на тихой улочке северного Лондона фонари льют оранжевый свет в наполненные водой выбоины, которые городской совет обещал заделать «в ближайшее время». Если верить радио, выдалась самая дождливая весна за последние пять лет. Никого не видно. Даже машины не ездят.

Я заползаю обратно под одеяло, размышляя, что же делать. Фредди никогда прежде не приходил так поздно. Не хочу будить Тома, но вдруг что-то случилось? Я наклоняюсь над мужем. Он лежит ко мне спиной, плечи поднимаются и опускаются в ровном крепком сне – под стать его характеру. На нем, разумеется, пижама, как и всегда с тех пор, как мы знакомы. На этой синие и белые полоски. От простыней доносится слабый запах вчерашнего секса, того торопливого секса, который случается у нас на каждую голубую луну, словно мы сами себе доказываем, что нам все еще неплохо вместе.

«Могло быть неплохо, если бы не Фредди».

Чувствуя вину, гоню эту мысль из головы. Нет, я не буду будить Тома. Это лишь вызовет очередную ссору. Кроме того, утром приедут грузчики, закончат сборы и увезут нас. Это наше новое начало. Наш чистый лист. Не хочу все испортить.

Я пытаюсь немного почитать при свете фонарика. Наша комната – последняя в доме, где остались несобранные вещи. Я допоздна паковала коробки и сдалась только из-за сильной усталости, пообещав себе встать пораньше, чтобы все закончить. Кроме того, это помогает сохранять некоторую нормальность. Я ненавижу ощущение неустроенности, когда дом – вовсе не дом, поскольку стоит полупустой или готовится к переезду. В юности я достаточно намучилась, перевозя свои вещи с места на место, но в этот раз твержу себе: оно того стоит.

Должно стоить. Если это нам не поможет, то и не знаю, на что тогда надеяться.

На моем прикроватном столике рядом с часами лежит неровная стопка из романов, журналов, книг по искусству и антологии поэзии («Цветы других мужчин»), которые обычно меня успокаивают. Со стороны Тома лишь сборник продвинутых кроссвордов. Внутри – надпись: «Папе. Счастливого Рождества. С любовью, Фредди». Мне пришлось подделать почерк, потому что наш сын «не собирался страдать фигней». Пришлось даже самой купить эту несчастную книжку.

Я стараюсь не смотреть на время, поскольку, если не смотреть, Фредди просто вернется и все мои волнения окажутся ерундой. Но ничего не могу с собой поделать.

3:07.

Последние две цифры заставляют почувствовать себя намного хуже, потому что наступил следующий час. От беспокойства шрифт на странице, которую я пытаюсь прочесть, плывет перед глазами.

Внезапно мне делается досадно, что муж крепко спит, пока я паникую. Хотя разве так было не всегда? Он – разумная и прагматичная половина. А я? Я – та, чье воображение вносит хаос в мысли.

На самом деле неудивительно, учитывая мое прошлое.

– Том, – говорю я, толкая мужа, – Фредди все еще не вернулся.

Он сразу же просыпается. Мой муж из тех, кто свешивает ноги с кровати в ту же секунду, как звонит будильник. Он мгновенно приходит в боевую готовность, словно кто-то внутри него щелкнул переключателем. Мне нужно больше времени, чтобы встретить новый день, предпочтительно обхватив ладонями чашку горячего сладкого чая. Но не с сахаром. Непременно с медом. За последние несколько лет я стала более осторожна в выборе продуктов. Возможно, это признак зрелости.

– Сколько времени? – спрашивает Том.

– Четвертый час. – Мой голос срывается на панический писк. – Он обещал вернуться к полуночи.

– Ха! Этот мальчишка никогда не выполняет своих обещаний.

– Этот мальчишка, – натянуто произношу я, отодвигаясь к дальнему краю кровати, – наш сын. У него есть имя.

В темноте раздается фырканье. Тоже гневное.

– Разве он на него откликается? Он вообще ни на что не откликается. Честное слово, Сара, ты бы спустила Фредди и убийство. Как он чему-нибудь научится, если ты не будешь устанавливать границы?

Я! Почему это постоянно моя вина? Кроме того, Фредди любит меня. Ведь все подростки испытывают своих родителей? Это часть обретения независимости.

Я подтыкаю обе свои подушки и откидываюсь назад, мысли о сне как рукой сняло.

– Знаю. Но если мы будем слишком строги с ним, то можем его оттолкнуть, и тогда он закончит как…

Я замолкаю. Между нами повисает тяжелая пауза. Каждый знает, о чем думает другой.

– Если мы будем с ним слишком строги, – повторяю я, – он может взбунтоваться.

Тон Тома – смесь из снисходительности и насмешки.

– Разве не этим он сейчас занимается? Вы договорились о комендантском часе. А он нарушил свое слово. Как и всегда.

– Знаю. Но быть подростком нелегко. Ты должен бы помнить.

– Я помню, но не вел себя так, как он.

«Или как ты».

Последнюю фразу мой муж не произносит. Ему и не нужно. Подтекст налицо, громкий и ясный.

– Ну, мы уже проснулись, – продолжает Том. – Я мог бы ему позвонить.

Позвонить? Фредди расстраивается, когда я так делаю. «Это стремно, я же с друзьями гуляю, – ругается он. – Просто напиши, мам». Но я уже писала, а он не ответил.

Том включает прикроватную лампу, и я прикрываю глаза.

Я гляжу на своего мужа как на незнакомца: высокий, похожий на сову мужчина с песочными волосами и от природы бледным цветом лица ищет свои очки в круглой стальной оправе и мобильный телефон рядом со сборником кроссвордов. Уже не в первый раз задумываюсь о том, как он постарел за последние несколько лет. Как бы то ни было, мы поздно стали родителями и, значит, в среднем старше многих пар на школьных собраниях. Особенно Том. А будь он моложе, относился бы к Фредди с большим пониманием?

Том издает расстроенное ворчание.

– Включается голосовая почта. Так или иначе, с кем он?

Я смотрю на свой телефон на случай, если Фредди написал мне за тот короткий промежуток времени, что прошел с моего последнего взгляда на экран. Но сын не написал.

– С другом.

– Но с каким?

– Не знаю, – признаюсь я, ломая пальцы. – Он мне не сказал.