Андер. Книга первая - Викторов Виктор. Страница 6

– Ты не до конца понимаешь, зачем я это делаю. Всё дело в том, что у Андера был дар.

– Дар чего?

Норт сделал щелчок пальцами, и я увидел, как на его ладони заплясал воздушный смерчик, постепенно удлиняясь, пока не достигнул примерно полуметровой высоты.

– Всё дело в том, что, если мы не попытаемся, и я тебя отпущу, рано или поздно тебя убьют.

– За что?

– Не за что, а для чего! Тебя убьют только за то, что ты слаб. А когда выяснится, что у тебя отсутствует дар – ты не проживёшь и получаса, – и видя, что я открываю рот, чтобы снова задать вопрос, он добавил, – Вот для этого я и настаиваю на слиянии. Твой разум достаточно силён для того, чтобы не раствориться в личности моего сына, сошедшего с ума. Я уверен, ты справишься. Но те возможности, которые ты обретёшь, будут хоть какой-то, но гарантией твоего выживания в дальнейшем.

– А вот у меня нет уверенности, что всё пройдёт нормально.

– Верю, – Норт он Сворт подошёл к стоящему у стены комоду. – Но у тебя и выбора нет, как видишь, – он достал из него шкатулку и приблизился с ней к изголовью кресла.

– И всё-таки, я вынужден отказаться от столь заманчивого предложения, – после недолгих раздумий решил я. – В моей голове, кроме меня, мне больше никто не нужен.

– Очень жаль, – притворно вздохнул он Сворт. – Я так и предполагал. Ты просто не оставил мне выбора.

Почувствовав, как мои виски больно сжало, я дёрнулся, но безрезультатно – на голову было водружено что-то похожее по ощущениям на металлический обруч, который при соприкосновении сжался, плотно охватив лоб и виски, чуть выше удерживающей голову кожаной полосы.

Сзади щёлкнуло, что-то похожее на застёжки, и я почувствовал, что моя шея онемела, будто вкололи анестезию.

– А теперь придётся немного потерпеть, – в его руках появился прозрачный заострённый прут из странного материала, похожего на стекло, и у меня внутри похолодело.

Сплетя пальцы в знакомый знак, Норт снова лишил меня речи, а затем аккуратно расстегнув мне рубашку, без предупреждения вогнал этот штырь мне в солнечное сплетение.

Тело выгнуло дугой, а затем я почувствовал, что в груди зародилась сверхновая и полностью выжгла меня изнутри.

Вы не знаете, что такое боль!

Когда в условиях полевого допроса тебе загоняют под ногти зубочистки, ломают пальцы или просто банально бьют, вы и понятия не имеете, что такое боль настоящая.

Когда твоя кровь резко вскипает чтобы превратиться в бурую пыль и уже в таком состоянии двинуться огнём по венам…, когда глазные яблоки лопаются от жара, а ты, чувствуя всё это даже не можешь пошевелить головой…, когда тебе остаётся только молиться, чтобы твоё сердце остановилось, прекратив мучения слабого тела и обезумевшего рассудка…, когда ты не можешь даже закричать, чтобы выплеснуть всё, что в тебе разверзлось… – вот, что значит боль.

Проклятый штырь раскалился настолько, что в полутёмном помещении появилось новое солнце, опаляющее и ослепляющее. Рассудок заволокло красным, а потом всё потонуло во вспышке взрыва, и мои мучения прекратились.

Глава 3

Для чего мы живём?

Реакция на столь заезженный вопрос, до сих пор остающийся открытым, всегда разная. Вряд ли кто-то ответит вам: Мы живём для того, чтоб завтра сдохнуть!

Так бывает только в песнях, где фатализм добавляется, как щепотка пикантной приправы. Как маленькое, но важное дополнение, превращающее сытую жизнь во что-то опасное. Только опасное для других. Тех, кто вам верит. Ты то прекрасно понимаешь, что набор страшных слов – это, как имидж, как стиль жизни, как прямоугольная картонная визитка, на которой может быть написано всё, что угодно. Просто ширма.

Я знал, для чего жил там. Были чёткие приоритеты, цели, принципы, куда же без них. Сейчас же ситуация, мягко говоря, неоднозначна потому, что я пока не понимал, для чего мне жить здесь. И как?

То, что я обрёл призрачный шанс прожить ещё полсотни лет, в которых могу учесть ошибки уже прожитых, ещё не до конца уложилось в голове. Эдакое состояние морального «грогги».

Но то, что я теперь знал – в корне меняло ситуацию. Я жив, пока буду ему нужен.

Открыв глаза, увидел, что снова нахожусь в той же комнате, из которой ранее отправился на разговор к Норту он Сворту. Вот только размер временного промежутка, скрывающегося за этим «ранее», был пока неизвестной величиной. Сколько я провалялся? Сутки? Час? Два?

Ощупав голову, обнаружил отсутствие каких бы то ни было обручей. Солтера на руке тоже не оказалось.

Комната была пуста.

Я снова был заботливо раздет, не иначе сиделкой, а моя одежда лежала аккуратной стопкой на кресле, в котором ранее она восседала.

Грета.

Я теперь знал, что сиделку, которую невольно испугал, зовут Грета. А испугалась она вовсе не взгляда, как поначалу мне показалось. Для её сознания, видимо, оказалось слишком шокирующим, что молодой господин, который был похож на свою безмолвную тень и которого чуть ли не за ручку водили по поместью, вдруг в одночасье стал обычным ребёнком. Ребёнком, в глазах которого больше не плескалось безумие.

Окажись на её месте любая другая – этого бы не произошло. Но случилось так, что именно суеверная Грета в тот момент находилась рядом. Сделав в голове пометку извиниться перед женщиной, я попробовал встать, что легко удалось, хоть и слегка мутило.

Не удосужившись надеть обувь, стоявшую тут же около кровати, зашлёпал босыми ногами в уборную, стремясь попасть туда быстрее, чем узнаю, что ел Андер, когда меня ещё здесь не было.

Через несколько минут, когда меня прекратили сотрясать рвотные спазмы, возникло непреодолимое желание принять душ, в чём я себе не стал отказывать. Разобравшись с переключателями в душевой кабине, сумел настроить приемлемую температуру воды и наскоро ополоснуться.

Когда я выбрался из уборной, меня уже ждали.

– Барон велел проводить вас в его кабинет, – учтиво поклонилась служанка. Не Грета.

– Прямо дежавю, – проворчал я.

– Что, простите?

Я только махнул рукой, понимая, что сарказм только навредит. В этом доме со слугами так не разговаривали. Значит, пока и я не буду.

Когда она открыла передо мной высокие двери кабинета, я лишь коротко кивнул.

– Как себя чувствуешь? – осведомился он Сворт, поднимаясь из-за стола, пытаясь высмотреть в моём лице что-то только ему известное. – Андер?

Несмотря на то, что сказано это было спокойным тоном, понял – он нервничает. Контролируя голос, часто, в период сильного волнения, забываешь о движениях, выдающих тебя с головой. Он слишком поспешно встал.

– Как кусок недожаренного мяса, – ответил я и тут же пожалел, что вспомнил о еде, так как меня снова чуть не стошнило.

– Это должно скоро пройти, – он налил из графина воды, затем капнул в стакан несколько капель из маленького пузырька и протянул мне. – Выпей.

Кочевряжиться я не стал. Хоть пить и не хотелось, но добавленная в стакан вытяжка из риолы действительно должна помочь. Вернув стакан, я опустился в кресло и прикрыл глаза.

– Значит, всё получилось! – констатировал он. – Чудесно! Надеюсь, ты на меня не в обиде.

Когда о чём-либо сожалеют, или хотя бы делают вид, в голосе появляются виноватые нотки, чтобы собеседнику было легче поверить в то, что пред тобой извиняются. Сейчас таких ноток не было и в помине. Он даже не попытался скрыть от меня, что его забота фальшива и насквозь формальна.

Вот только я теперь прекрасно знал, что за фрукт передо мной сидит и что от него можно ждать. В моём мире подобных субъектов характеризовали: «импульсивен, склонен к аффективным состояниям».

Не дожидаясь дальнейших расспросов, голосом, который резко стал мне противен, я первый начал говорить.

– Знаешь, если бы мне было шестнадцать, я бы вызвал тебя на дуэль за то, что ты сделал. И приложил бы все усилия, чтобы открутить тебе башку.

– Что!? Не забывайся! – возмутился он Сворт, явно не ожидавший такого.