Тень врага (СИ) - Криптонов Василий. Страница 37

«Где обычно» оказалось садовыми качелями — полосатым диваном, подвешенном на цепях к специальным стойкам. На качелях, под навесом, сидела хрупкая девушка в больничной пижаме. Она держала в руках ромашку и меланхолично, по одному, отрывала от цветка лепестки.

Рядом с ней на низком складном стуле сидела пожилая женщина в белом халате и вязала чулок.

— Любит — не любит, — услышал я, подойдя, негромкое бормотание. — Любит — не любит…

Каждое «любит» и «не любит» равнялось одному оторванному лепестку. У ног девушки, обутых в домашние туфли, их скопилось уже немало.

— Добрый день, уважаемая Эмилия Генриховна, — преувеличенно-бодро поздоровался врач. — Ну, как мы себя сегодня чувствуем?

Девушка не шевельнулась. Так и продолжала бормотать «любит-не любит», лишая ромашку лепестков. Когда оторвала последний, победно объявила:

— Любит! — и подняла голову. Бросила оборванный цветок на землю и с восторгом захлопала в ладоши.

Я внутренне содрогнулся: оказалось, что «девушке» — лет сорок пять, юной она выглядела из-за хрупкой фигуры. В длинных распущенных волосах госпожи Ивановой серебрилась седина.

Глава 19. Запретная магия

— Как ваше самочувствие? — продолжил врач.

Нянька с чулком посмотрела на него укоризненно. А госпожа Иванова, не обратив на вопрос врача ни малейшего внимания, взяла из букета, лежащего рядом с ней, новую ромашку и принялась яростно отрывать от неё лепестки.

— Любит — не любит, — снова донеслось до меня. — Любит — не любит…

— Если выпадет «не любит», она зальётся слезами, — прокомментировал врач. — Ненадолго, впрочем. Через одну-две минуты утешится и возьмёт следующий цветок.

— А больше она ничего не говорит?

— Увы.

— И давно она в таком состоянии?

— С Рождества. Признаться, госпожа Иванова бывала у нас и прежде. Но то были в основном так называемые меланхолические расстройства, большей частью надуманные. Знаете, у некоторых дам в этом возрасте, особенно одиноких, бывает такое: выдумывают себе болезни, чтобы привлечь внимание. Но сейчас, увы, не до выдумок. Всё абсолютно серьёзно.

Я присел перед качелями на корточки. Позвал:

— Госпожа Иванова! Эмилия Генриховна!

Женщина не подняла головы — будто не услышала.

— Любит — не любит. — Её тонкие, сухие пальцы остервенело рвали лепестки. — Любит — не любит…

Н-да.

— Не трогали бы вы их, ваше благородие, — обеспокоенно сказала нянька. — Разволнуются ещё, потом кушать откажутся.

— Она не станет с вами разговаривать, господин Барятинский, — подтвердил врач. — Вы зря теряете время.

Госпожа Иванова, действительно, в мою сторону даже не взглянула.

— И она, говорите, в таком состоянии — с Рождества? — спросил у врача я.

— Совершенно верно.

— Сейчас — май. Прошло почти пять месяцев. И вы за это время ничего не сделали?

— Э-э… — опешил врач.

— Здесь ведь больница? — уже не скрывая раздражения, продолжил я. — Заведение, куда попадают больные для того, чтобы их лечили, верно? Или же я ошибаюсь? Или у больниц в этом мире — иное назначение?

— Помилуйте, ваше сиятельство. — Врач побледнел. — Мы делаем всё возможное, поверьте! Но душевный недуг — это ведь не то же самое, что срастить перелом, или, простите, геморрой вырезать. Душевные болезни — одна из самых сложных и малоизученных областей в медицинской науке…

— Наука — это хорошо. А магией лечить не пробовали?

Врач развёл руками:

— Откуда у нас маги? В штате не состоят, сами понимаете. На сложные случаи приглашаем, конечно. Но…

— А этот случай, по-вашему, не сложный?

— При всём уважении, Константин Александрович. — Врач покачал головой. — Если бы случай госпожи Ивановой считался сложным, она не сидела бы так безмятежно на качельках. Сложные больные головами о стены бьются и на людей кидаются, чтобы задушить — уж извините за неприятные подробности. Воображают себя птицами и пытаются в окошко выпорхнуть… Сложных больных мы взаперти держим, под постоянным надзором. Госпожа Иванова, по сравнению с ними — ангел во плоти.

— Ясно, — сказал я. — Но, в принципе. Теоретически. Такое — практикуется? Душевные расстройства излечивают магией?

Врач задумался. Неохотно ответил:

— Я — простой человек, ваше сиятельство. Сталкиваться в своей работе с магами мне почти не доводилось. Предпочитаю уповать на достижения современной науки… Да и, признаться, как-то не приходилось слышать о том, чтобы душевные расстройства излечивали с помощью магии. Разве что… — Врач замялся.

— Договаривайте, — потребовал я.

— Разве что недуг пациента имеет магическое свойство.

— То есть? — Я нахмурился.

— То есть, душевное расстройство произошло в результате магического вмешательства. Разум пациента был поврежден магически — как могли бы повредить его руку или ногу. Понимаете?

— Понимаю, — медленно проговорил я.

— Но, разумеется, ни о чём подобном в случае с госпожой Ивановой и речи не идёт, — торопливо продолжил врач.

— Почему?

— Н-ну… — Он развёл руками. — Даже мне, человеку несведущему, понятно, что это какое-то запредельное злодейство! Ужасающая жестокость. Я вообразить-то себе не могу человека, который желал бы такого — в отношении кого бы то ни было. А уж, что касается госпожи Ивановой…

— Ясно, — сказал я. — То есть, вы не предполагаете, что её могли лишить разума магически, просто потому, что в вашем понимании ничего подобного не сделал бы никто и никогда. Я верно понял?

— Верно. Но…

— Спасибо. Не провожайте. Выход найду сам.

Через полчаса я вошёл в клинику Клавдии.

— Костя! — Она поднялась мне навстречу из-за стола в своём кабинете. — Я не ждала тебя так рано. Думала, ты приедешь ближе к вечеру…

— Обстоятельства изменились. — Я подошёл к ней. — Мне снова до зарезу нужна твоя помощь.

— Но, Костя… — Клавдия казалась абсолютно обескураженной. — Врач, с которым ты разговаривал, прав. Я и представить себе не могу человека, который сотворил бы такое! Это очень серьёзная, запретная магия!

— А я и не прошу тебя представлять этого человека. Чем меньше ты знаешь о нём, тем лучше для тебя. Я прошу помочь госпоже Ивановой. Справишься?

Клавдия нахмурилась.

— Я попытаюсь помочь — при условии, что ты расскажешь, во что ввязался. Если ты прав, и безумие этой женщины — насланное, то… То это очень серьёзно, Костя.

— А я — сотрудник очень серьёзной организации, — напомнил я. То, что работаю под началом Витмана, после операции в Кронштадте перестало быть для Клавдии секретом. — И не имею права разглашать детали своей работы — даже если бы захотел. Ты ведь мне тоже не сказала бы, что лечишь цесаревича — если бы я сам об этом не узнал. Верно?

Клавдия отвела глаза. Пробормотала:

— Это вовсе не потому, что я тебе не доверяю!

— Знаю. С тебя просто взяли подписку о неразглашении. — Я взял её за руки. — Я сейчас — в точно такой же ситуации. И мне очень важно узнать, кто и для чего закрыл разум этой женщины. Помоги мне. Пожалуйста.

— Клавдия Тимофеевна! — Знакомый врач, увидев Клавдию, прямо-таки расцвел. — Слов нет, чтобы передать, как я счастлив вас видеть!

— Я тоже рада встрече, Аристарх Петрович, — Клавдия улыбнулась. — Что там с вашим новым оборудованием? Получили?

— Получили, в полном объеме! Премного благодарен вашей милости за содействие!

— Не стоит, право. Я не сделала ничего такого, чего не сделал бы любой другой на моем месте.

— Ох, Клавдия Тимофеевна. — Врач покачал головой. — Да если бы любые другие были хоть на сотую долю такими, как вы — мир наш давно обратился бы в райский сад. Вообразите только — новое оборудование, которое нам удалось раздобыть с вашей помощью, сократило очередь пациентов втрое! Люди, которые ожидали проведения обследований не раньше осени, поступили в стационар уже сейчас…