Просто Давид - Портер Элинор. Страница 32

— Гласпеллы? Но что Давид у них делал?

— Ну как же, ты и сам знаешь. Он нам как-то говорил, что учит Джо играть на скрипке. Давид часто у них бывал. Ведь Джо слеп, совсем ничего не видит, но очень любит музыку и прямо сошел с ума от давидовой скрипки. Вот Давид и отдал ему вторую, ну, ты знаешь, отцовскую, и показал, как наигрывать мелодии, чтобы у Джо появилось занятие и чтобы он не так расстраивался из-за слепоты. Ну, Джек, разве это не в духе Давида? Джек, я не переживу, если с ним что-то случится.

— Нет, дорогая, конечно, не случится! Я боюсь, никто из нас этого не переживет, — вздохнул Джек, беспокойно нахмурив лоб. — Я завтра спущусь к Холли, Джилл, прямо с утра, и спрошу, не можем ли мы чего-нибудь сделать. А пока не принимай это слишком близко к сердцу, милая. Может, все совсем не так плохо, как ты думаешь. Школьники всегда преувеличивают такие вещи, — он говорил беззаботно, что вовсе не отражало его истинные чувства.

На самом деле он ощущал глубочайшее беспокойство. Джеку пришлось признать, что в словах Джилл могла быть доля правды, и, охваченный глубоким чувством, он понял, какое место этот загадочный мальчик занял в его собственном сердце. На следующее утро он не нуждался в беспокойном «ну скорее, Джек!» со стороны Джилл, чтобы со всех ног помчаться на ферму Холли. Почти у поворота к дому он повстречал Перри Ларсона и сразу же его остановил.

— Доброе утро, Ларсон. Я слышал, Давид очень болен… Надеюсь, это не так?

Ларсон снял шляпу и свободной рукой нашел на голове особое место, к которому тянулся всегда, когда его снедало беспокойство.

— Ну да, сэр, боюсь, так оно и есть, мистер Джек… э-э… мистер Гернси, я хочу сказать. Ужасть какой больной, бедный парнишка. Вот оно какое дело — совсем плохое!

— Какая жалость! Я думал, слухи преувеличивают. Спустился вот, чтобы спросить, нельзя ли… как-то помочь.

— Уж конечно, можете спросить, супротив этого законов нету, и бояться не надо. Люди говорили, у него хвороба заразная, да якобы он и Гласпеллов-то заразил, но неправду говорили-то. Дохтур сказал, евойную болезнь подхватить и нельзя. У него голова да мозг не в порядке, и жар ужасть какой. Все ж пугливый да нервный был малец. Ну и, как я говорю, конечно спросить-то не возбраняется, но, как по мне, так вряд ли вы чем подсобите. Уж все они-то для него делают, все, что можно. По правде сказать, всю работу они оставили, знай ухаживают за ним. Даже сестричек со Станции позвали — ученых таких, в чепцах, которые как заговорят, так выходит, они все знают, а ты пень неотесанный. А тут же мистер и миссис Холли. Будь их воля, они б ни на шаг от мальца не отходили, вот как маются.

— Полагаю, они много думают о мальчике… как и все мы, — запнувшись, пробормотал молодой человек.

Ларсон нахмурил лоб, напряженно размышляя.

— Да, и уж вот чего я в толк не возьму, — медленно ответил он, — так это что сталось с ним, с мистером Холли то есть. Конечно, от нее можно было бы ждать, ведь она своего мальца-то потеряла, а сама сердечная, душа у ней добрая. Но он — это ж другое совсем. Вы не хуже меня знаете, какой есть мистер Холли — да все знают, так что я поклепу не навожу. Хороший он человек, сильный, и к работникам справедливый, лучше хозяина не найдешь. Да только всегда был наизнанку вывернут — нитки во все стороны торчали, хватай, да тяни! Но, чтоб мне провалиться, если малец все шовчики-то не убрал да не разгладил его. А как уж сумел, вот этого не пойму. Вот ведь миссис Холли, так уж силилась выровнять его за сорок лет, что они вместе прожили — за это я ручаюсь. Но, скажу я вам, никогда ни одной ниточки не довелось ей убрать. Больше скажу, с ней совсем наоборот получилось. Это она все терлась о его швы-то, да глаже становилась, и до того дошло, что скажи он, что ейная душа кому другому принадлежит, она б ни словечком перечить не стала!

Джек Гернси вдруг закашлялся.

— Жаль, что я не могу помочь, — неуверенно сказал он.

— Уж вряд ли это возможно, пока мистер и мисс Холли стоят на своих двоих. На все они для него готовы. Вы подумайте, вчерась мистер Холли весь лес Сойера прочесал, да под дождем, чтоб добыть кусочек мха — малец его просил. Вы только подумайте! Симеон Холли бегает за мхом! И он нашел и домой притащил, да, говорят, просто ужасть как расстроился, когда малец отвернулся и даже не заметил мха-то. Вы ж понимаете, конечно, сэр, что парнишка-то не в себе, так что половину времени он сам не ведает, что говорит.

— Ох, как же его жаль! — воскликнул Гернси, отворачиваясь, и заторопился к дому.

Он тихо постучал. Открыла сама миссис Холли. Она выглядела бледной и усталой.

— Спасибо, сэр, — поблагодарила она в ответ на предложение помощи, — но помочь-то нам и нечем, мистер Гернси. Мы делаем все, что можем, и все очень добры к нам. У нас очень хорошая сиделка, и доктор Кеннеди советовался с доктором Бенсоном со Станции. Они делают все возможное, конечно же, но говорят, что… что теперь все дело решит хороший уход.

— Тогда я за него не боюсь, — с жаром заявил мужчина.

— Я знаю, но… о да, мы обеспечим ему наилучший уход.

— Не сомневаюсь. Так я совсем-совсем ничем не могу помочь?

Женщина покачала головой.

— Нет. Конечно, если ему полегчает… — она замялась, а потом повыше подняла подбородок. — Когда ему полегчает, — отважно исправилась она, — он захочет вас увидеть.

— И он меня увидит, — заверил Гернси. — Он поправится, миссис Холли. Я в этом уверен.

— Да-да, конечно, только… о, мистер Джек, он так болен! Ужасно болен! Доктор говорит, у мальчика необычайно чувствительная натура. И считает, что в последнее время его что-то беспокоило.

Голос миссис Холли дрогнул, и она умолкла.

— Бедняжка.

В быстром взгляде миссис Холли читалась благодарность за сочувствие.

— И вы полюбили его, я знаю, — выдохнула она. — Он говорит о вас часто… очень часто.

— Конечно, я его люблю! Да и кто бы его не полюбил?

— Таких нет, мистер Джек — это верно. И с тех пор, как он заболел, мы чаще, чем раньше, гадаем, кто же он. Понимаете, мне все кажется, что где-то у него есть друзья, и необходимо, чтобы они узнали, где он — как можно скорее.

— Да, я понимаю, — кивнул мужчина.

— Он необычный мальчик, мистер Джек. Его многому научили — вежливому обращению, поведению за столом и такому прочему. И многое из того, что говорил его отец, просто прекрасно! Никакой он не бродяга, и никогда им не был. А его игра. Вы знаете, как чудесно он играет.

— О да! Должно быть, вам не хватает его игры.

— Не хватает. Он и об этом говорит, — торопливо продолжала она, нервно сплетая пальцы, — но чаще всего он говорит о пении, и я не вполне понимаю почему, ведь он никогда не пел, вы знаете.

— О пении? И что же он говорит?

Мистер Джек задал этот вопрос, чтобы дать утомленной маленькой женщине возможность излить душу, ведь это приносило ей облегчение. Но при первых ее словах он вдруг насторожился.

— Все твердит о «своей песне», как он это называет — постоянно. Много не говорит, но я заметила, что он все повторяет одно и то же, примерно так: «Я буду шагать и шагать вперед с гордо поднятой головой и петь ее изо всех сил». А когда я спрашиваю, что же он будет петь, он все время отвечает: «Мою песню… мою песню» — вот и все. Как вы думаете, мистер Джек, у него была… песня?

— Думаю, была, миссис Холли, и… думаю, он пел ее.

В следующую секунду, быстро подняв шляпу и пробормотав: «Я скоро зайду», он развернулся и быстро зашагал по подъездной дорожке.

Он шагал так стремительно и был так поглощен своими мыслями, что не заметил экипажа, пока чуть не попал под колеса. Пропуская его, мистер Джек серьезно, с достоинством поднял шляпу и увидел пару прекрасных вороных, кучера в ливрее и потрясенные глаза, смотревшие прямо на него. Чего он не увидел, так это как мисс Холбрук хотела быстрым жестом остановить экипаж.

Глава XXII

Глазами Перри

Дни шли один за другим, а взволнованные наблюдатели, дежурившие у постели Давида, говорили только одно: «Почти ничего не изменилось». Джек Гернси часто заходил на ферму узнать о здоровье мальчика. И часто видел Перри Ларсона, который никогда не отказывался поговорить о Давиде. Именно от Перри Гернси начал узнавать о мальчике вещи, о которых не имел ни малейшего понятия.