Хочу просто выжить! (СИ) - Лазарева Элеонора. Страница 37

За ним был еще один забег, теперь уже перевернувшихся кентавров. Эти молодцы уже показали себя в своих семьях, некоторые вошли в когорту высшего и стали стражами и соратниками в поддержании закона и порядка. Они выделялись специальными яркими ремнями, опоясывавшими тело кентавра до пояса, где оно переходило в лошадиное туловище. По ним определялись слуги верховного и подчинялись их приказам. Теперь некоторые из них также участвовали в забеге. Призом было место в этой когорте, а уже ставшему им, повышение в ранге. Так что нетерпение ощущалось, как и в прежнем забеге.

И вновь зрители напряглись и следили за соревнующимися. Здесь уже не было того столпотворения, как среди молодняка, но было нечто большее — молчаливое соперничество с обгонами, таранами головой и корпусом, и также копытными ударами. Уже не было крови, но глядя, как толкаются кони, как пускают в ход и руки, иной раз кулаками, доказывая свое место при обгоне и в строю. К финишу пришли двое — один из молодых и один из уже принятых в когорту. Оба получили награду и их обоих приветствовали восторженными криками и топотом.

А вот третий заезд был отдан пожилым кентаврам.

— Странно, — сказала Вера, узнав у соседей зрителей из племени нами, что такой заезд существует, — Неужели старые кони тоже участвуют? Но они же не все смогут дойти до конца?

— И всё же идут на это, — усмехнулся Шон, — у них нет понятий старый или больной. Они все кентавры и воины до самых последних дней. Кто отказывается от такого почета, тот уже не будет иметь веса в своей семье. Лучше умереть на бегах, чем жить в конюшне на правах нахлебника. Поэтому руководители соревнований получают много заявок и происходит отбор. Потом им передают извещение. Те, кто будет участвовать, уже сразу повышают свой уровень в роду. Так что погибнуть здесь, на глазах высшего и народа, есть желание каждого кентавра.

Вера пожала плечами и приготовилась смотреть за забегом.

Г л а в а 27

Прозвучало приглашение руководителя соревнования, и забег начался. Большая толпа обернувшихся кентавров, начала своё соревнование за почетное звание «сильнейший». Табун разномастных лошадей набирал скорость. Пока они шли спокойно, без выкрутасов и боев. Но вскоре образовалась передовая группа из пяти коней. Они оторвались от основного стада и начали обгонять друг друга, меняясь местами. Вперед вырвались уже трое, оставив двоих их догонять, а остальных в хвосте забега. Эти трое были статными, сильными, мускулистыми. Среди них выделялся один, который шел на голову впереди.

Вера с затаенным дыханием следила за передовой тройкой. Зрители также притихли, и когда до финиша оставалось всего несколько метров, вдруг один из двоих, идущих сзади первого, набросился на него и повалил под ноги другому. Они упали, подкосив друг друга, а нападавший резво вскочил и бросился вперед. Упавшие тоже поднялись, но все же не успели догнать напавшего, и пришли вторым и третьим. И всё бы ничего, такое разрешалось в соревнованиях, но то, что случилось потом, повергло зрителей в шок. Эти, отставшие второй и третий, обернулись и напали на первого. Они повалили его и начали избивать и топтать копытами. И случилось это на самом финише, к которому уже подходили остальные участники. Эти двое отскочили в сторону, давая табуну простор, а вот упавший лидер, остался лежать, и его затоптали остальные участники забега. Правда, некоторые пытались перепрыгнуть, не наступить на кентавра, другие, споткнувшись, падали и ломали себе шеи и ноги. На конце пути образовалась самая настоящая свалка. Ржание раненых коней, смешался со свистом и топотом ошалелых зрителей. Весь зрительный комплекс встал, и рев толпы заглушил стоны умирающих и раненых кентавров. Так от предательского поступка одного погибли десятки.

Вера была в шоке. Она не понимала, почему такое допускают.

— Ведь это мирные соревнования! — возмущалась она, когда они покинули ристалище, — Как можно своим же подставлять такую свинью! И сколько было жертв!

Алексей не возражал. Он тоже не понимал эту жестокость и главное — спокойное отношение к таким поступкам. Но, как говорится, «со своим уставом…». Поговорив еще на эти темы, они решили, что законы кентавров непонятны для них, и как трудно привыкнуть и к их внешности и повадкам. Жить здесь они бы не согласились никогда. Всё было слишком странным и неприемлемым.

Вечером, когда ужинали в таверне, они слышали много споров по поводу соревнований на ипподроме и среди лучников. Всё были возбуждены и пили за победу выигравших и за куши, после ставок. Но никто из присутствовавших, не возмутился по поводу ужасной подставы и гибели других соревнующихся, как будто всем было всё равно.

Вера потом и от этого долго не могла прийти в себя.

— Нет, — качала она головой, — «такой хоккей нам не нужен».

Алексей смеялся и объяснял непонимающему Шону смысл этой знаменитой фразы, известной людям их страны.

Перед отъездом они решили посетить местный рынок, чтобы купить гостинцы для Ёха и его семьи. Всё же они пока единственные, кто к ним в том племени был дружески расположен.

Они попали в самое торжество. По улицам невозможно было спокойно ходить: все веселились, кучковались, останавливались и громко разговаривали, спорили и даже ругались. Их вздорный темперамент никого не удивлял, и прохожие сторонились, обходя таких молча, и только стражи могли утихомирить разбушевавшихся, и навести порядок.

Алексей уже проклял себя, что согласился в такое время ходить за покупками, хотя Шон их и предупреждал. Он едва уберег Веру от очередной разборки молодых кентавров, когда те бросились в порыве спора, друг на друга. Эти сильные и мощные полу-животные могли растоптать зазевавшегося человека и даже не понять, кто попал им под копыта.

Они едва выбрались на рыночную площадь. Тут тоже было полно резвившихся, но и стражи так же. Все же порядка тут было больше и Алексей с Верой могли спокойно побродить по лавкам и посмотреть на приглянувшиеся товары. Купив подарки, они решили возвращаться. К этому времени уже более менее рассосалась толпа, и меньше было разгоряченных кентавров. Да и на улицах их стало мало. Видимо теперь они праздновали свои победы в своих родах и семьях. Но не редки были ещё отдельные группы возбужденных жеребцов. Такой и попался им на пути. Выскочили они из проулка и прямо перед Алексеем и Верой. Остановившись, заржали, увидев испуганные лица людей, и окружили их. Один из жеребцов вдруг закричал:

— О! Это мой приятель! Помните, я рассказывал вам о нём! Он не принял мой вызов! Трус!

Алексей загородил собой Веру, от напиравшего на них кентавра. Это был тот самый, который вызывал его на дуэль и которого советовал опасаться Шон. Он молчал, глядя на заинтересованных дружков молодого жеребца. Они также внимательно изучали людей, и тут один из них ткнул пальцем в Алексея.

— Я знаю его, Это он победил главного змея.

— А со мной не захотел встретиться, — всхрапнул зло кентавр, — Испугался! И там ли Он был в это время? Может всё это враки. Мы же не видели. А вот то, что сбежал от поединка со мной, то видно, что струсил. Я смогу это доказать. Я снова вызываю тебя, и завтра на рассвете жду на том же месте. Теперь у меня есть и свидетели, так что получить разрешение не стоит труда. Если вздумаешь сбежать, как тогда, то теперь тебя знают и не выпустят. Смотри, могут пострадать и твои друзья. Просто продадут их в рабство. Особенно вон ту, — он показал на испуганную Веру, — Её-то сразу купят в змеином царстве.

Алексею ничего не оставалось делать, как согласиться. Жеребцы отступили, заржав, и пустились вскачь вдоль улицы, высекая искры из под копыт. Ещё долго Алексей с Верой слышали их восторженное ржание.

Вернувшись, они еле отошли от ситуации. Шон был встревожен и взволнован. Он понимал, что теперь, когда сила местных законов изменилась, они не смогут так просто отказаться от поединка. К тому же их сейчас много объявилялось в честь праздников. Померяться силой хотели многие и даже делали ставки. Такое представление ни у кого не вызывало сомнений, что и таким образом продолжался тот же праздник. Теперь могли и не делать специальный запрос на дуэль, надо просто согласие двух сторон и свидетельство с обеих, что поединок принят. Перед дуэлянтами ставился один запрет — не до смерти.