Последний проблеск света (ЛП) - Кент Клэр. Страница 57

В моем голосе слышится улыбка, когда я говорю:

— Нам наконец-то придется выбрать имя псу.

***

Следующим утром солнце встает в приглушенных фиолетовых тонах.

Я пью кофе, выпуская пса, и иду к восточной части дома, чтобы увидеть как можно больше рассвета.

Минуту спустя я ощущаю, что Трэвис подходит сзади.

— Рассвет фиолетовый, — говорю я с улыбкой.

Мы стоим и смотрим, попивая кофе. Пес в итоге подбегает и садится рядом с нами, склонив голову и насторожив уши торчком, словно пытаясь понять, что мы делаем.

— Знаешь, что? — я с улыбкой поворачиваюсь к Трэвису. — Если просто запечатлеть кадр вида, так сразу и не поймешь, закат это или рассвет.

Трэвис хмурится.

— Это можно понять по тому, где солнце — запад или восток.

Я нежно тыкаю его в бок.

— Я не об этом говорю. Я имею в виду просто вид. Вне контекста. Ты бы никогда не понял, закат это или рассвет.

Он притихает на минуту, размышляя. Он улавливает мое настроение. Бормочет:

— Да. Да. Верно.

— Мы все живем свои жизни в одном кадре настоящего. Может, солнце для нас никогда не садилось. Может, это всегда был рассвет.

Трэвис перекладывает кружку кофе в левую руку, чтобы переплести свои пальцы с моими.

— Думаю, так и было.

Мы больше ничего не говорим. Нам и не нужно.

Мы потягиваем наш кофе (роскошь, которая, как мне думалось, навсегда канула в лету) и смотрим, как солнце поднимается выше по дымчатому небу. Насыщенно фиолетовый цвет становится светлее, ярче, превращается в синеву.

Я ошибалась. Теперь я это знаю.

Конца света никогда не наступал.

То, что я считала последним проблеском света, всегда было моим началом.

Эпилог

Год спустя

Августовский день жаркий и парной, и я уже в той части лета, когда мечтаю об осени. Я усталая, грязная, вся вспотела под одеждой. Трэвис быстро едет по кочковатой горной тропе, джип постоянно подпрыгивает, тряся мое тело, косы, внутренности.

— Можешь немного сбавить скорость, пожалуйста? — прошу я наконец, держась за поручень и глубоко дыша, чтобы прогнать тошноту.

— Прости, — Трэвис кардинально замедляется и бросает на меня обеспокоенный взгляд. — Тебя тошнит?

— Меня не тошнит. Просто мне не надо, чтобы меня так трясло.

Он искоса поглядывает на меня, явно поддразнивая.

— Я думал, тебе нравится тряска.

— Не в машине же, — я стараюсь не рассмеяться, но получается не очень хорошо. — В постели — это другое.

— А. Понял, — его улыбка слегка угасает. — Я не хотел, чтобы тебя укачало. Просто не терпится вернуться домой.

— Да. Мне тоже.

Мы провели вдали от нашего маленького домика почти две недели — это самое долгое отсутствие за последний год. Вылазка прошла хорошо. Мы помогли сопроводить группу из примерно пятидесяти пожилых человек, которых надо было доставить в более безопасное место, и все прошло гладко, без серьезных рисков и травм, не считая солнечных ожогов и утомления от жары. Мы с Трэвисом стали регулярной частью сети помощников Мака, и выполнение таких работ всегда помогает мне почувствовать, что я вношу ценный вклад.

Но две недели вдали от дома — это долгий период, во время которого все время надо быть настороже из-за возможной опасности. Я буду рада вернуться.

Пес свернулся у моих ног, время от времени ворчливо поднимая голову, когда машину слишком сильно трясет. Он везде сопровождает нас и всегда выкладывается на все сто.

Но он такой же, как и мы. Ему больше всего нравится быть дома.

Теперь уже недалеко, и я предвкушаю. Я тянусь и тычу Трэвиса в руку.

— Тебе необязательно ехать так медленно. Обещаю, меня не стошнит на тебя.

— Не хотелось бы, чтобы тебя стошнило на пса.

Я смеюсь.

— У него теперь есть имя, знаешь ли.

— Да. Но думаю, он все равно предпочитает «пес».

— Нет, не предпочитает. Он знает свое время. Так, Герцог?

Пес поднимает голову, но увидев, что ничего не происходит, кладет ее обратно, протяжно фыркнув.

— До сих пор не могу поверить, что мы назвали его в честь того стихотворения, — бормочет Трэвис.

— Я думала, то стихотворение — твое любимое.

— Так и есть. Но герцог — убийца!

Теперь я уже беспомощно хихикаю.

— Ну, или Герцог, или Ланселот в честь моего любимого стихотворения. Ты сам выбрал Герцога.

— Не буду я называть своего пса чертовым Ланселотом, — он пытался удержать оскорбленную гримасу, но она сменяется мягкостью, когда его взгляд падает на мое лицо.

— Почему ты так на меня смотришь?

— Как так?

— Ты знаешь.

Трэвис протягивает руку и нежно поглаживает мою щеку большим пальцем.

— Ничего не могу поделать. Слишком люблю тебя. Иногда это выливается через край. Особенно когда ты смеешься. Почти и забыл, что такое смеяться, пока не сошелся с тобой.

— Ну, это правда. Когда мы начали путешествовать вместе, ты только и издавал тихий фыркающий звук. Я поначалу даже не знала, что это смех.

— Это правда был смех. Просто я не сразу вспомнил, как быть человеком.

— Ты всегда был человеком. Ты всегда был хорошим. Ты напомнил мне, что это возможно.

Мы смотрим друг на друга несколько долгих секунд, и Трэвис сбавляет скорость до черепашьей, чтобы джип не въехал в дерево.

Я покраснела и улыбаюсь, когда он переводит взгляд на тропу перед собой.

— Я рада, что мы смогли сделать эту работу.

— Я тоже.

— Мак выглядит счастливым. Тебе так не кажется?

— Еще как кажется.

— Я рада. Он хороший мужчина. Он заслуживает счастья.

Трэвис, кажется, хочет сказать что-то в ответ, но мы добрались до поворота вверх по горе к нашему дому, и это отвлекает нас от всего остального.

Даже Герцог садится и принюхивается к воздуху.

— Мне не терпится принять душ, — говорю я, когда мы подъезжаем ближе. — Прошло уже почти две недели.

— Да. Мне тоже.

— Тебе это определенно нужно. Уже давненько не ощущала твой запах так сильно.

Трэвис щурится, сердито глядя на меня, но это не очень-то убедительно. Я вижу, что он пытается не рассмеяться.

— Я знаю, что тоже воняю, так что тебе не нужно это говорить.

Он качает головой.

— Ты не воняешь.

— Эта ложь не очень убедительная.

— Не ложь. Мне нравится, как ты пахнешь, — похоже, он не пытается польстить мне. Просто говорит то, что считает правдой.

— Как я пахну? — спрашиваю я с искренним любопытством.

Трэвис прочищает горло и отворачивается. Его щеки слегка розовеют, и я понимаю, что он смущается. Это тот же мужчина, который смутился, заглянув под мою майку, держа коробку тампонов или говоря о своих трусах. Он практически не изменился. Он все еще очаровательно стеснительный. Но сейчас он говорит мне правду.

— Ты пахнешь как моя.

Когда я не отвечаю сразу же, он бросает на меня быстрый взгляд.

— Что?

— Ничего. Просто надо будет хорошенько полюбить тебя, когда мы наконец-то доберемся домой.

— Да?

— О да.

— До или после душа?

— Еще не знаю. Посмотрим, как пойдет.

***

Мы не принимаем душ сначала.

Герцог в таком восторге, когда мы выезжаем на поляну на вершине горы, что выскакивает из джипа еще до того, как он припаркован. Он бежит через двор, радостно лая, и мы с Трэвисом оба смеемся, пока отпираем входную дверь и проверяем, все ли в порядке.

Последние несколько месяцев мы работали над ремонтом мастерской, превращая постройку в маленькую однокомнатную хижину, чтобы мы могли предоставлять временное убежище людям, которые в этом нуждаются. На самом деле, Трэвис делал большую часть работы и давал мне легкие задачи, где я не могла нанести много урона. Проект должен быть закончен в следующем месяце.