Цирковой поезд - Парих Амита. Страница 6

Однако улыбка сошла с уст Хораса, когда он увидел жену иллюзиониста. Она была классической красоткой с лицом богини, высеченной в мраморе. Ее темные густые волосы были собраны сбоку и схвачены заколкой. Ее животик, пусть и не такой большой, как у Хораса, явно выдавался вперед. Тем не менее Хорас представился и пригласил пару на ужин.

Позже тем же вечером они ели в кипрской таверне на крыше отеля, откуда открывался вид на залив. Тео рассказал Хорасу, с чего начинал свое дело, как загорелся желанием творить чудеса, в детстве наблюдая за фокусником на вечеринке по случаю дня рождения. Он сказал и о том, как отец-дипломат выгнал его из дома за то, что он выбрал нетрадиционную карьеру. В первые годы Тео подрабатывал плотником, чтобы покрывать расходы на еду и жилье, но постепенно вырос в, наверное, самого востребованного иллюзиониста Европы. К тому моменту он уже раскрыл свой талант и в глазах Хораса был идеален: высокий и внушительный, но добрый. Его трюки завораживали и взрослых, и детей. Женщины явно засматривались на него. Хорас обрисовал иллюзионисту свое видение цирка «Мир чудес Беддингтона и Стерлинга» и, не желая тратить время впустую, сразу посулил им хорошие деньги за работу. Тео взглянул на жену.

– Вы должны понять меня, сейчас нам никак нельзя путешествовать.

– Мы можем подождать, пока ребенок не родится, – кивнул Хорас. – Наши вагоны обустроены, как гостиницы первого класса, а я прослежу, чтобы там организовали еще и ясли. Дитя ни в чем не будет нуждаться.

Джия прокашлялась, желая что-то добавить, но Хорас продолжил:

– И вы, мадам, найдете развлечения в игровой комнате на любой вкус: бильярд, дартс, маджонг, карты. У вас будет доступ к высшему обществу Европы. Достаточно часто именно богачи стремятся попасть на наши представления. Марта, мой главный костюмер, была нанята в команду прямо из дома Живанши. Они сошьют, что бы вы ни пожелали: бархатные халаты, шелковые платья с подолами и шляпки, украшенные драгоценностями. Что угодно.

– Что думаешь? – Джия глянула на Тео и глотнула «Сан Пеллегрино»:

Тот заботливо положил руку ей на животик и сказал:

– Сейчас мы просто ждем. Но после родов…

Джия задумчиво кивнула, хотя и не выглядела полностью убежденной. И тут Хорас решил показать свой главный козырь:

– В нашем штате числится доктор Джеймс Уилсон. Он управлял лучшей клиникой на Харли-стрит, прежде чем присоединился к нам. Он получил образование в Сен-Бартелеми и занял первое место среди выпускников своего класса. – Хорас улыбнулся, довольный реакцией Джии.

– Мы присоединимся, но у меня есть одно условие, – сказала Джия. – Я хочу, чтобы мой ребенок получил образование, лучших учителей, самые новые книги, доступ к лучшим университетам и все за ваш счет.

Хорас не мог поверить своему везению: все, чего желали лучший в мире иллюзионист и его жена, – это лишь пара хороших школьных учителей. Директор цирка явно сорвал джекпот. Он протер уголок рта салфеткой и протянул руку:

– Мы договорились.

Следующим утром Тео подписал контракт, и Хорас пообещал вернуться через пару месяцев.

Продюсерам шоу всегда нужно быть готовым к худшим сценариям: актеры могут пострадать в ходе представления, их дела могут пойти под откос, а контракты нарушаться. Но Хорас совершенно не ожидал, что тот, на кого он делал большую ставку, станет вдовцом. Когда Тео открыл дверь жарким июльским утром, держа в руках завернутую в белое одеяло малышку, то выглядел потрепанным и опустошенным.

– Прости, Хорас, я не знаю, как теперь выполнять наше соглашение, – произнес Тео после того, как рассказал о произошедшем с Джией и его дочерью. Малышка завозилась, и Тео принялся качать ее в руках. Хорас пришел в замешательство. Он был готов к любой ситуации, но не к этой. Он быстро прикинул, сумеет ли найти другого иллюзиониста, но сразу понял, что равных Тео больше нет. Кроме того, он все-таки Хорас Беддингтон-третий, и ему не пристало бояться сложных задач или препятствий на пути.

Тогда Хорас связался с Чедвиком и сказал, что задержится на несколько недель ввиду неожиданных обстоятельств. Он снял дом с двумя спальнями на улице Цимиски. Хорас просыпался с первыми петухами и спешил на рынок, где покупал свежайший лук-порей и шпинат, чтобы принести их на крыльцо к Тео. Он также нанял лучших докторов и наказал им следить за здоровьем девочки. Он нашел кормилиц и принял на работу повара, который готовил блюда из ингредиентов, ежедневно покупаемых на рынке в Модиано. Хорас настоял на покупке нового надгробия, чтобы увековечить память о Джии, и со стороны наблюдал, как Тео каждое воскресенье оплакивал жену на службе в соборе Святой Софии. Гонимый желанием преуспеть, Хорас вложил последние деньги в благополучие Тео и его дочери. Тео нужен был на борту «Мира чудес», и если придется заплатить больше, чем указано в контракте, то Хорас был готов пойти на это.

Такая настойчивость дала свои плоды. Одним сентябрьским утром Тео сам пришел к Хорасу домой, держа в руках завернутую в розовое полосатое одеяло девочку. Если цирк будет оплачивать медицинские расходы на Лену и расходы на ее гувернантку плюс даст ему ежегодно двухмесячный отпуск, чтобы проводить его в Салониках, то он в деле.

Месяцем позже Тео Пападопулос прибыл на станцию Виктория с двумя чемоданами, дочерью на руках, желанием забыть старую жизнь и секретом, глубоко похороненном в его сердце. «Мир чудес Беддингтона и Стерлинга» начал тур по континенту с выступления в театре «Лондон Палладиум». Был 1929 год, Рузвельт стал президентом, и на рынке ценных бумаг произошел обвал. Что бы ни случилось, Хорас настаивал на том, чтобы они не останавливались. «Шоу должно продолжаться», – говорил он.

Ведь когда Хорас Беддингтон-третий сильно желал чего-то, то ничто не могло встать на его пути.

Глава третья

Лена Пападопулос не верила в магию. Во всяком случае в магические представления, от которой раз за разом были без ума зрители шоу «Мира чудес». И хотя она выросла в цирке – месте, где в буквальном смысле было возможно все, мир Лены вращался сугубо вокруг материального. Будучи с самого детства прикованной к инвалидной коляске, она чувствовала, что этот барьер всегда будет отделять ее от остальных детей и взрослых. И хотя ели они одну пищу, спали в одном вагоне, наслаждались той же самой музыкой, они отличались, а девочка рано уяснила, что тех, кто не такой, как все, никто не любит.

Но не всегда все было так плохо. Когда Лена была совсем еще ребенком, то ее инвалидная коляска, наоборот, манила детей. Малыши лет четырех, еще не понявшие, где черное, а где белое, собирались вокруг нее каждый день. Она помнила, как однажды ее ждали около кабинета врача несколько часов лишь для того, чтобы, едва завидев Лену, умолять ее дать прокатиться на кресле. К ней подходили за обедом, с завистью в глазах водили руками по каркасу кресла.

– Я не хочу ходить! – крикнула одна девочка и скрестила руки на груди.

– Не глупи, – ответила его мама. – У бедной девочки с младенчества полиомиелит. Неужели и ты хочешь заболеть?

– Да! – крикнула ее дочь. – Я хочу ездить, как она!

Но шли годы, и на смену любопытству пришло отторжение. Ограничения, с которыми сталкивалась Лена, постепенно стали очевидными. Общение с ней быстро превратилось из приятного в принудительное. Сначала дети благородно пытались подстроиться под нее и включить ее в свою компанию, но каждый раз становилось понятно, что легче просто не звать ее. Не важно, как бы они ни старались, но чтобы играть в прятки или в вышибалу с Леной, требовалось буквально переписывать правила игры.

Постепенно пропасть между нею и другими ширилась, чему способствовали Ленины частые простуды – результат хронически подавленной иммунной системы. И проводя долгие часы в санитарном вагоне, чтобы скоротать время, Лена наблюдала за работой доктора Уилсона. Она сидела в кровати и слушала, как он диагностировал различные болезни, с которыми являлись циркачи. Встречались корь, туберкулез, грипп и тиф, растяжения, ушибы и порванные связки, а также высокое давление, переломы, а у одного бедолаги даже диагностировали диабет.