Арестант пятой камеры - Кларов Юрий Михайлович. Страница 18
- И что же они собираются предпринять далее?
- С вами?
- Со мной и… теми, кто сопровождал меня.
- В Иркутске вы будете переданы Политцентру. Об этой организации вы, кажется, знаете - блок правых эсеров, меньшевиков, земцев…
- Генерал Жанен знает о случившемся?
- Разумеется.
Кажется, последнее произвело на Колчака наибольшее впечатление. Он подался весь вперед.
- Вы хотите сказать, что Жанен санкционировал арест?
- Совершенно верно, - подтвердил Стрижак-Васильев. - Но слишком строго судить его не стоит. Он был поставлен перед выбором: или Колчак и золотой поезд, или беспрепятственная эвакуация из России доблестных союзных войск. Понятно, что он предпочел эвакуацию, тем более что, как вы догадываетесь, адмирал Колчак особого интереса для союзников уже не представляет.
- Но, помимо всего, существует честь.
Похоже было, что Колчак ищет у него сочувствия.., Но то ли еще в жизни бывает, а чувство юмора никогда не было сильной стороной «верховного правителя»… Мелодрама явно превращалась в фарс - обычный просчет любительских спектаклей…
- Что касается чести вождей белого движения, то тут я пас, - сказал Стрижак-Васильев. - Но позволю себе заметить, что, судя по тому, во что вы превратили Сибирь, лично ваши представления о чести и совести были достаточно емкими…
- Я сейчас пленник и в силу своего положения лишен возможности дискутировать с вами…
Стрижак-Васильев улыбнулся.
- Вы, как всегда, любите звонкие слова, адмирал.., Наш спор, который начался в девятьсот четвертом, закончен. И вы не пленник, а преступник. И как у каждого преступника, у вас впереди - следствие, суд и приговор, который, я уверен, не останется только на бумаге, а будет приведен в исполнение… Что касается дискуссии, то вам теперь остается дискутировать только с самим собой…
Наступило молчание.
- Надеюсь, госпожа Тимирева не будет подвергнута аресту?
- И ей, и Гришиной-Алмазовой ничто не угрожает.
- Я могу быть в этом уверенным? Стрижак-Васильев пожал плечами.
- И, если разрешите, последний вопрос.
- Слушаю.
- Вы представляете здесь Политцентр?
- Нет, большевиков. Все?
- Все…
Когда Стрижак-Васильев вернулся в купе, Буров спал. Но лишь Стрижак-Васильев тронул его за плечо, он сразу же открыл глаза.
- Ну что?
- Хотел узнать, по чьему приказу арестован и кому его передадут.
- Про судьбу свою, значит?
- Про судьбу…
- Ну, судьба-то у него теперь известная - та, что нам готовил. Жаль только, что у каждого одна смерть… Я б его тысячу раз умереть заставил, чтоб по разу за каждого нашего. У меня на это крепкая бухгалтерия заведена. Где дебет, а где кредит - все расписано…
Буров расправил плечи, зевнул.
- Ты у него лично обыск производил?
- Нет.
- Что так?
- Ни к чему, пожалуй.
- Как знать… А если оружие? Возьмет - и поминай как звали.
- Думаешь, застрелится?
- А что? Запросто.
- Нет. Если раньше не застрелился, то теперь не застрелится.
- Может и так, тебе видней… - И, повернув голову на тугой шее, сказал: - Мне Илья note 13 говорил, что ты с адмиралом лично знаком, верно?
- Верно. Во время русско-японской познакомились, в госпитале вместе лежали.
- Ишь ты…
- Я же морской офицер.
- Был, - уточнил Буров.
- Был.
За окном глухой непроницаемой шторой висела темень. Буров встал, прижался лбом к стеклу, снова сел.
- Что увидел?
- Да разве увидишь что?.. Это я так, для порядка… Он достал из бездонного кармана бекеши несколько коробок папирос, положил на столик.
- Кури, трофейные. Штабные на год запаслись… Стрижак-Васильев взял одну из коробок, посмотрел наклейку. Папиросы назывались «Атаман». На коробке был изображен «читинский самодержец». Маньчжурская папаха, бурка, грозные усы. Семенов на коробке напоминал то ли Козьму Пруткова, то ли забайкальского Илью Муромца.
- Тоже знакомец?
- Нет, с этим не привелось.
- Ничего, придет время, и с Семеновым поближе познакомимся, - пообещал Буров.
Он закурил.
- Табак будто маньчжурский: слабый, а приятный… Перестук колес стал реже. В купе вошел начальник эшелона № 52 майор Кадлец, стройный, голубоглазый, над четко очерченным ртом аккуратная щеточка усов. Кадлец был еще молод, считался красавцем и пользовался неизменным успехом у провинциальных дам. Разоружение конвоя Колчака вопреки его опасениям прошло без осложнений, а поездка в Иркутск из такой дыры, как Нижнеудинск, сулила удовольствия.
Сияя глазами и улыбкой, Кадлец почти без акцента сказал:
- Прибываем.
По состоявшемуся соглашению Колчак должен был быть передан Политцентру только после того, как из Иркутска выедут все «высокие комиссары». Жанен не хотел встречаться со своим бывшим другом при такой не совсем удобной для него, Жанена, ситуации… Поэтому под Иркутском предстояла остановка, возможно длительная.
Буров надел малахай, застегнул бекешу.
- Пойду посмотрю, как там…
Майор Кадлец, содержавший до войны в центре Праги роскошную парикмахерскую, вежливо кивнул ему вслед, как старому, но не особенно выгодному клиенту, и сказал:
- Очень беспокойный человек. Большевики вообще очень беспокойные люди. Мои симпатии всегда были у социалистов-революционеров. Они настоящие славяне. А большевики… Нет, большевики не похожи на славян…
- Вы будете говорить со своим командованием, майор?
- Да. Но на скорый отъезд рассчитывать нельзя. Нет, нельзя… - Майор улыбнулся. - Так что ваш друг большевик успеет побриться…
Сам Кадлец, как отметил Стрижак-Васильев, был чисто выбрит. От него даже пахло одеколоном. Майор был готов к встрече с иркутскими дамами. Стрижак-Васильев вспомнил, как атаман Семенов произвел в почетные казаки английского консула Портера и вице-консула Хилла, и мысленно примерил на голове красавца майора маньчжурскую папаху. Лихой бы вышел казак… Он усмехнулся и предложил Кадлецу папиросы «Атаман». Тот изящным движением взял папиросу, поблагодарил.
Звякнув сцепами вагонов, поезд остановился. За окном купе желтели огни.
Переговорив со штаб-квартирой чехословацких войск, Кадлец узнал, что все «высокие комиссары» уже в Верхнеудинске note 14 .
- Но ваш друг все-таки успеет побриться, - сказал он Стрижак-Васильеву, вернувшись со станции.
Днем 15 января политический представитель Чехословацкой республики доктор Благож пригласил к себе на городскую квартиру Косминского и договорился с ним о технике передачи Колчака, Пепеляева и их свиты.
Передача состоялась в 10 часов вечера в присутствии бойцов Черемховского отряда Бурова и была оформлена актом. С чешской стороны его подписали доктор Благож и начальник эшелона № 52 майор Кадлец. С русской - заместитель командующего войсками Политцентра Нестеров и члены комиссии.
Все произошло без инцидентов, если не считать неожиданного заявления Тимиревой, что она хочет разделить участь Колчака.
- Любовь, - философски заметил Кадлец и вопросительно посмотрел на Нестерова. Тот пожал плечами…
А уже на следующий день Сыровой доложил о происшедшем Жанену. Сделано это было за завтраком у японского генерала. По свидетельству корреспондента читинской газеты, доклад Сырового не повлиял на аппетит французского генерала… Жанен выпил за здоровье Колчака и заметил, что «адмирал сам виноват: он за последнее время не слушал его, Жанена, советы и находился в дурном окружении».
81
ИЗ ПИСЬМА СТРИЖАК-ВАСИЛЬЕВА НЕВЕСТЕ, КОТОРАЯ НИКОГДА НЕ СТАЛА ЕГО ЖЕНОЙ
Май 1908 года, Бутырская тюрьма.
«Твои рассуждения меня удивили. Присутствие жандарма помешало откровенности, да и не хотелось тратить драгоценные минуты свидания на спор. Видеть тебя было счастьем, а счастье, поскольку это в твоих силах, омрачать не следует. Но теперь ты там, за стенами тюрьмы… Будем до конца откровенны.